| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Адмирал Дом Васко.
И передайте это письмо маврам, как только прочтете, для других, которые могут прийти" (68).
В письме обращают на себя внимание два важных момента. Во-первых, высокомерие, с которым Гама описывает, как он заставил Амира Ибрагима подчиниться, обращаясь с ним "гораздо более неучтиво, чем он со мной", получая явное удовольствие от его унижения. Во-вторых, собственный запланированный маршрут Гамы, как указано здесь, который проходит сначала к островам Анджадива, а затем к Каннануру, Каликуту и ??Кочину в указанном порядке. В конечном счете, письмо оказалось бесполезным, поскольку, как только корабли Гамы начали покидать порт (воспользовавшись приливом), туда прибыл остальной флот, покинувший Португалию в мае под командованием Эштевана да Гамы на "Флор-де-ла-Мар" (69). Собрав теперь весь флот, они решили зайти в Малинди, с правителем которого Гама был в относительно хороших отношениях во время своего последнего плавания, но неблагоприятная погода помешала этому. Вместо этого Гама решил пересечь западную часть Индийского океана и направиться прямо к побережью Канары.
Этот переход безмятежно описан в анонимном португальском тексте: покинув Восточную Африку 29 июля, флот, как предполагается, всего через две недели увидел гористую местность в непосредственной близости от Анжедив и достиг собственно острова Анджедива — 20 августа. Эта безмятежность и общий тон рассказа наводят на мысль, что автор анонимного португальского рассказа, возможно, не впервые оказался в Индийском океане. Анонимный фламандец, с другой стороны, рассказывает гораздо более причудливую версию данного этапа плавания; он сообщает, что из Малинди к концу июля флот уже прошел на север до мыса Санта-Мария, между Аравией и землей Пресвитера Иоанна. Далее он утверждает, что мимоходом видел большой город под названием "Комбан" (в окрестностях Халдеи и Вавилонии), и утверждает, что в какой-то момент они были недалеко от Мекки, "где покоится Махомет, языческий дьявол (die heydens duvel)". Упоминается также большой городской центр под названием "Оан", у правителя которого было несколько тысяч лошадей и 700 боевых слонов; утверждается, что португальцы захватили в этой области 400 судов, убили экипажи и сожгли сами суда. Возможно, эти эпизоды не были целиком плодом воображения нашего фламандца, поскольку Гашпар Корреа также утверждает, например, что Гама по пути в Каннанур зашел и разграбил канарские порты Хонавар (возможно, таинственный "Оан"?) и Бхаткал, от которых он потребовал и получил дань (70). В этом случае великий царь с лошадьми и слонами вполне может быть правителем Виджаянагара.
В любом случае, несомненно, что к началу сентября Гама и его флот появились перед Каннануром, решив, что они будут ждать кораблей из Красного моря в их обычной точке выхода к индийскому побережью — у горы Эли. Один из кораблей флота, потерявший из виду другие, по-видимому, уже ненадолго зашел в Каннанур, прежде чем отправиться к условленному месту встречи в открытом море с остальными. Чего добивался Гама? Достаточно ясно, что он прибыл подготовленным к боевым действиям с Каликутом, и письмо Жуана да Новы, которое он получил в Килве, только подчеркнуло серьезность ситуации. Хотя мы не знаем, какие именно указания содержались в его regimento, очевидно, что блокада перевозок перца между Кералой и Красным морем занимала первое место в списке приоритетов. В то же время, если принять версию Корреа о его действиях на побережье Канары, получается, что Гама был готов применить насилие не только против четко определенных противников, но и в гораздо более широком масштабе. Анонимный фламандец объясняет мотивы достаточно просто:
"В шестой день сентября мы прибыли оттуда [Анджедива] в королевство под названием Каннаер, которое расположено у горы под названием Монтебиль, и там мы ждали кораблей из Мехи, — это корабли, которые доставляют специи в наши земли и которые мы желали [захватить], чтобы один лишь король Португалии получал оттуда пряности, но не смогли этого сделать".
В анонимном португальском отчете сообщается об одной неудаче: корабль под командованием Фернана Лоуреншу атаковал четырехмачтовый корабль (водоизмещением от 300 до 400 тонн), но не смог его захватить, так как "он был очень большим и перевозил много людей". Корабль Руи Мендеса де Бриту, со своей стороны, захватил замбуко, направлявшийся в Каннанур; люди и товары на борту были переданы на попечение посла из Каннанура, находившегося на борту флота. Флот продолжал курсировать у горы Эли до сентября, ожидая появления крупного "приза".
Терпение Гамы в конце концов и неизбежно принесло свои плоды, когда начали возвращаться корабли из Красного моря. Процесс описан во всех деталях Томе Лопесом на борту корабля Руи Мендеса де Бриту. Как он рассказывает, 29 сентября "Сан-Габриэль" увидел корабль, возвращавшийся в Каликут из Мекки (то есть Красного моря), на борту которого находились 240 мужчин, помимо женщин и детей обоего пола, "которые отправились из Каликута в паломничество в Мекку и теперь возвращались обратно". Португальское судно произвело предупредительные выстрелы, и, к их удивлению, другое судно не оказало сопротивления, несмотря на то, что на нем было огнестрельное оружие и артиллерия. Тем, кто находился на борту азиатского корабля, казалось, пишет Лопес, что у них на борту достаточно богатств, чтобы выкупить себе жизнь, ибо там находились десять или двенадцать богатейших мусульманских купцов Каликута во главе с Джаухаром ал-Факихом ("Иоар Афанки"), который, как говорили, был "фактором султана Мекки в этом городе" и владел флотом из четырех или пяти кораблей, включая этот.
Сообщается, что когда Гама встретил его, аль-Факих предложил адмиралу щедрые условия: некоторую сумму денег, и загрузить пряностями весь флот, если только португальцы отпустят корабль. Гама отказался от этого предложения, и тогда ему было сделано второе: что сам аль-Факих даст в качестве выкупа в обмен на себя, одну из своих жен и племянника столько специй, что их будет достаточно для полной загрузки четырех самых больших кораблей в португальском флоте. Для этого он готов был отправить одного из своих племянников на берег, а сам остаться заложником на борту адмиральского судна. Если племянник не сдержит своего слова в течение пятнадцати или двадцати дней, португальцы могут делать с ним все, что захотят, и он отдаст им все драгоценные вещи на борту, и, более того, еще и договорится о мире и дружбе между ними и самудри. Гама снова отказался и вместо этого приказал аль-Факиху сказать мусульманским купцам на борт своего судна, чтобы они отдали все драгоценности, которые у них были. На это, как сообщает Лопес, главный торговец ответил: "Когда я командовал этим кораблем, они делали все, что я приказывал; теперь, когда командуете вы, вы и скажите им"! Относительно скромная сумма денег, собранная с купцов, была теперь передана, и Гама также нашел на борту захваченного судна пять или шесть лодок (batei), загруженных продовольствием и припасами. Прошло пять дней с момента захвата корабля, и наступило 3 октября, день, который, как Лопес уверяет нас: "Я запомню на всю свою жизнь".
Разоружив корабль, Гама теперь приступил к посадке большинства людей, которые были с ним, на борт шлюпок и приказал своим пушкарям поджечь корабль в нескольких местах. Они так и сделали, и те, кто был на борту корабля, наконец поняли, что у них нет никакой надежды на спасение. Взяв несколько бомбард, которые у них были, и камни в руки, и мужчины и женщины на борту напали на уходящие португальские лодки; а тем временем им еще и удалось потушить огонь. Поэтому португальцы вернулись, чтобы снова поджечь корабль, и были встречены камнями и мольбами. Как образно описывает Лопес, женщины на борту размахивали своими золотыми и серебряными украшениями и драгоценными камнями, крича адмиралу, что они готовы отдать ему все это за свою жизнь; некоторые женщины поднимали над головами своих младенцев и показывали на них, "делая знаки руками, насколько мы могли понять, что мы должны пожалеть их невинность". За всем этим наблюдал сам Гама с выгодной позиции через бойницу каюты (balestriera), и ясно, что Томе Лопес со своей стороны не мог понять непримиримости адмирала. Ибо, утверждает он, "нет сомнения, что с помощью этого [богатства] можно было бы выкупить всех христиан, которые томятся в плену в королевстве Фес, и еще остались бы великие богатства для короля, нашего господина".
В отчаянии те, кто находился на каликутском корабле, теперь решили взять на абордаж одно из португальских судов и протаранить его; благодаря этой тактике другие португальские суда не могли стрелять, опасаясь попасть в свой же корабль. Завязалась яростная рукопашная схватка, в которой принял участие сам Томе Лопес и которая продолжалась до позднего вечера, причем португальцам не давали пощады ни на одном этапе. Он сам дивится свирепости своих противников, которые бились до последнего вздоха, как будто "не чувствовали своих ран". В конце концов, на помощь пришли другие португальские суда, и каликутский корабль был отброшен; португальцы теперь пытались обстреливать его в течение нескольких дней и ночей, но из-за бурного моря не могли точно наводить орудия. В конце концов, как сообщает Лопес, один из находившихся на борту мусульман бросился в море, вплавь добрался до флагмана и предложил рассказать португальцам, как взорвать корабль, если ему сохранят жизнь. Все имевшиеся на корабле сокровища уже были брошены в море теми, кто был на борту, и Гама положил конец сражению. "И таким образом, после всех этих боев адмирал приказал сжечь упомянутый корабль вместе с людьми, которые были на нем, очень жестоко и без всякой жалости", — сообщает Лопес.
Этот бой, столь красочно изложенный Томе Лопесом, довольно лаконично описан нашим фламандским автором следующим образом.
"Мы захватили судно из Мекки, на борту которого было 380 мужчин и много женщин и детей, и мы взяли на нем 12000 дукатов, вместе с товарами, стоящими по крайней мере еще 10000. И мы сожгли судно и всех людей, которые на нем находились, при помощи пороха (pulver) в первый [sic] день октября".
Анонимный португальский текст добавляет несколько деталей и приводит несколько иной набор цифр, отмечая, как и Томе Лопес, что захват был произведен кораблем "Сан-Габриэль", что азиатский корабль перевозил двести душ, что с судна были забраны товары на сумму 26 000 крузаду, и что все находившиеся на борту были убиты, за исключением семнадцати детей, которые были обращены в христианство (и стали учениками монахов Носса-Сеньора-де-Белен), и горбуна-лоцмана.
Действия Гамы по этому случаю часто называют особенно заметным актом раннего португальского насилия в Азии, и он обеспокоил как современников, так и позднейших комментаторов, начиная с Томе Лопеса (71). Лопес косвенно критикует действия Гамы по двум причинам: во-первых, потому что было бы гораздо лучше разграбить корабль, чем уничтожить его, и, во-вторых, потому что он был впечатлен мужеством и упорством мусульман на борту и, следовательно, чувствовал, что они заслуживали пощады именно по этой причине, а не по чисто гуманистическим соображениям. Из хроник мы можем узнать некоторые дополнительные детали, даже если такие хронисты, как Барруш, явно внимательно читали рассказ Лопеса. Они утверждают, что рассматриваемым кораблем был "Мири", предположительно принадлежавший мамлюкскому султану Кансу аль-Гури, корабль, на борту которого помимо золота и товаров было много паломников-хаджи; эта связь с мамлюками, однако, менее чем достоверна (72). Сам Барруш, хотя и придерживается воинственного подхода в этом вопросе, затрудняется полностью объяснить мотивы Гамы, зак исключением того, что адмирал был огорчен случайной смертью одного из его приближенных, который был раздавлен между судном Гамы и "Мири". Сам Гама, по-видимому, рукодствовался принципом "око за око и зуб за зуб"; убийство португальцев в Каликуте во время путешествия Кабрала было упомянуто им как причина его действий в письме к Самудри из Каннанура, переданном через горбатого лоцмана "Мири". В неподражаемом стиле Барруша:
"Он дал знать ему [Самудри], что из двухсот шестидесяти мужчин, прибывших на нем ["Мири"], он даровал жизнь только одному [лоцману], а также двадцати или около того детям. Мужчины были убиты в отмщение за примерно сорок португальцев, убитых в Калекуте; а дети крещены из-за [португальского] мальчика, которого мавры увезли в Мекку, чтобы обратить в свою веру. Что это была демонстрация того, как португальцы возместили ущерб, который им нанесли, а остальное будет в самом городе Калекут, где он надеялся оказаться очень скоро" (73).
Напротив, современный местный историк из Видигейры выражает серьезное беспокойство по поводу этого пятна на карьере одного из его героев. Таким образом, пишет он, "эти действия, без сомнения, очерняют память о Васко да Гаме, хотя при их оценке мы не должны пренебрегать учетом всех имеющихся смягчающих обстоятельств", а именно нападения на флот Кабрала и глубокой пропасти между христианами и маврами (74). Или, что еще более странно, французский оккультист доктор Франсуа Лефебр, который в 1950-х гг. посетил Португалию, убежденный в том, что является реинкарнацией Васко да Гамы, утверждал, что его преследуют голоса мертвецов с "Мири" (или "Мерри", как он его называл) (75). Кроме того, наиболее известная английская версия этого инцидента дошла до нас от Гашпара Корреа, чьи "Lendas da India" содержат особенно яркий отчет о насильственных действиях Гамы, который был выборочно переведен еще в 1859 г. (через несколько десятилетий после его долгожданной публикации на португальском языке) (76). В свою очередь, в ХХ в. это вызвало ретроспективное осуждение не только со стороны индийских историков-националистов, таких как Сардар К.М. Паниккар, но и в произведении с любопытным творческим поворотом, напоминающим в некоторых отношениях наше более раннее обсуждение легенды об Ибн Маджиде.
Здесь имеется в виду работа, опубликованная в 1930-х годах (таким образом, во времена колониального правления) бенгальского писателя, новеллиста и романиста, Сарадинду Бандопадхьяй, который позже стал представителем одной из форм воинствующей индуистской (таким образом, антиисламской) концепции средневековой индийской истории, в которой царство Виджаянагар предстает как последний оплот индуистского сопротивления исламу. Однако его известный рассказ "Ракта сандхья" ("Кровавые сумерки") направлен своим острием не против исламских захватчиков первозданной индуистской Индии. Скорее, история начинается с беспричинного убийства в переулках Калькутты двадцатого века, свидетелем которого является автор-рассказчик: мясник-мусульманин жестоко закалывает проходящего мимо англо-индийца, которого он никогда раньше не встречал. Автор отправляется в тюрьму, чтобы встретиться с нападавшим и расспросить его о его, казалось бы, необъяснимом поступке. Мясник объясняет в виде довольно сложного воспоминания. История начинается много веков назад, когда он сам был мусульманским купцом в Каликуте. И вот однажды к их берегам подошли три странных корабля, которыми командовал некий Васко да Гама. Приезжие вели себя странно, не соблюдая кодекса поведения и чести местных купцов. Последовали различные недоразумения и ссоры, в которых португальцы демонстрировали свои придирки, пока наконец купец-мусульманин не был вынужден сразиться на мечах с Гамой. Португальский капитан был тяжело ранен, но противник-мусульманин в лучших традициях индийского гостеприимства пощадил его, сказав, что ему лучше покинуть это место. После этого прошло несколько лет. Тогда купец-мусульманин решил совершить хадж со своей семьей. Возвращаясь с Ближнего Востока, к его кораблю посреди моря подошел огромный и незнакомый флот: это был не кто иной, как Васко да Гама, вернувшийся из Португалии, чтобы отомстить за свое прежнее унижение. Поскольку после предыдущего поединка жизнь Гамы была сохранена, наш купец-мусульманин, естественно, ожидал, что португальцы ответят тем же. Он сделал это предложение Гаме, когда его корабль был захвачен, но тот отказался. Казалось бы, правила, по которым играли на Востоке и на Западе, были разными. В первом ведут себя по-рыцарски с побежденными врагами; в последнем случае, когда врага держат за горло, ему не дают пощады, даже если он безоружен. Таким образом, корабль мусульманского купца был безжалостно отправлен Васко да Гамой на дно, а вместе с ним и его семья. Услышав их крики, когда солнце садилось над западной частью Индийского океана (в кровавых сумерках названия), мусульманский купец поклялся, что однажды он тоже отомстит. И действительно, столетия спустя он перевоплотился в мусульманского мясника в Калькутте, а Васко да Гама — в англо-индийца в том же городе! Мусульманин остался мусульманином, а христианин — христианином (и презренным метисом при этом). Таким образом, через четыре с половиной века после затопления "Мири" мусульманский купец из Каликута отомстил; с помощью этого вымышленного приема Сарадинду сгустил противостояние между благородным Востоком и коварным Западом, проведя непрерывную линию между португальцами начала шестнадцатого века и Британской империей середины двадцатого века (77).
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
