| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
"Я собирался уехать в этом году, но поскольку началась погрузка груза, я не смог этого сделать и останусь до следующего года, когда уеду во что бы то ни стало, не дожидаясь окончания [дополнительных] двух лет пребывания в должности, которые Ваше Высочество пожаловало мне, ибо я не могу оставаться здесь все время, преследуемый вашими veadores da fazenda, которые изо всех сил стараются дискредитировать меня и изъять из-под моего надзора кое-что еще, кроме того, что изъял король, который находится во Святой Славе, так что они преследуют меня таким образом, что я не могу дать заверения Вашему Высочеству, что сумею закупить груз на следующий год, к чему собираюсь приступить в начале марта, чтобы собрать его на фактории, ибо я договорился об этом с купцами" (65).
ХРИСТИАНЕ И ПРЯНОСТИ: НОВЫЙ ПОДХОД
Все более враждебные отношения между маппила и португальской короной, которые мы описали выше, несомненно, были связаны с более сложной диалектикой местной политики, в которую в равной степени должны быть включены и сирийские христианские общины центральной Кералы. Как мы уже отмечали, в первые годы XVI века епископы общины склонялись к поддержке португальцев, как мы видим из их письма католикосу от 1504 г. Два десятилетия спустя ситуация несколько изменилась. После периода того, что можно назвать "натянутыми отношениями", примерно между 1506 и 1516 гг. некоторые португальцы вновь проявили интерес к христианским общинам, особенно при посредничестве любопытной фигуры падре Алвару Пентеадо, прибывшего в Кочин в 1516 г., после странствий по различным центрам португальской Азии в предшествующие годы (66). Отношения Пентеадо с местным духовенством были неоднозначными, но его действия, безусловно, улучшили знания португальцев о характере, экономической и политической роли сирийских христиан. После краткого визита в Португалию, вероятно, в 1519-1520 гг., он вернулся в Индию с довольно обширными и независимыми полномочиями на ведение переговоров от Д. Мануэла (но это привело его к конфликту с генеральным викарием); открытие так называемой гробницы апостола святого Фомы в Майлапуре несколькими годами ранее, очевидно, помогло ему подогреть энтузиазм при позднемануэлинском дворе по поводу его проектов.
По возвращении в Кералу в 1521 г. Пентеадо обнаружил, что его роль привилегированного посредника в отношениях с сирийскими христианами находится под некоторой угрозой, особенно со стороны недавно прибывшего доминиканского монаха кастильского происхождения Хуана Каро. Каро, со своей стороны, по-видимому, имел особенно тесные отношения с сирийским епископом Мар Якобом (Jaqob, чье первоначальное имя было Рабан Масуд), и оба они вместе явно сыграли важную роль в укреплении коммерческих связей между сирийскими христианами, занимавшимися оптовыми поставками перца, и португальской факторией в Кочине. Письмо Мар Якоба Д. Жуану III, очевидно написанное в декабре 1524 г. (и, возможно, составленное самим Каро, ввиду его особой смеси кастильского и португальского языков), проясняет ситуацию. В нем Мар Якоб, именующий себя "епископом Индии" (episco de Hendu), начинает с того, что отмечает, что он правит "христианами Индии, которые, как говорят, происходят из Кулама" и что он был послан с этой целью "патриархом Вавилонии". Затем он продолжает:
"Прошло около четырех лет с тех пор, как в эту землю прибыл один падре Местре Жоам Каро, от которого я узнал много назидательных поучений для моего спасения и спасения этого народа, а значит, и для вашего служения. Одна из вещей вашей службы, в которой он наставлял меня, заключалась в том, что христиане, которыми я правлю, получали весь перец из рук крестьян, которые его собирают, и что они не осмеливались поставлять его на вашу факторию из страха, который им внушали мавры, говоря им неправду и обман, что [португальцы] мошенничают при взвешивании перца, и что за него очень плохо платят, и что их будут бить и обращаться с ними, как с рабами, и что когда ваши португальцы увидят их перец, они ограбят их и возьмут в плен, и отправят их в Португалию, и в качестве доказательства мавры привели несколько плохих христиан, которые пользовались преимуществами в торговле с ними. И поскольку по этой причине они не привозили его [на факторию], им приходилось продавать его маврам, которые, таким образом, одни занимались этой торговлей, и, таким образом, мавры имели возможность и достаточную причину, чтобы продавать его [перец] грязным и полным воды, и, поскольку ваши корабли нуждались в нем для своего груза, они брали то, что давали, потому что не было никакого способа обойти это неудобство, и были также некоторые христиане, которые пускались на такие же уловки, научившись этому у мавров" (67).
Далее Мар Якоб отмечает, как под влиянием Хуана Каро он решил расследовать торговлю перцем и обнаружил, что его утверждения на самом деле оказались правдой: большинство сирийских купцов-христиан держались подальше от португальцев из-за страха, в то время как другие поставляли им некачественный, фальсифицированный, перец. Таким образом, он проявил инициативу и, посетив христианские поселения (aas povoacоes dos cristаos), поручил им установить отношения с португальскими чиновниками в Кочине. Их контрагентов в торговле перцем было трое: ведор да фазенда Педро Нуньиш, фактор Мануэл Ботельо и в высшей степени примечательная фигура, "фидалгу Диогу Перейра", бывший противник Албукерки, ныне постоянно проживающий в Керале. Сообщается, что сирийские купцы-христиане были "настолько радушно приняты" этими тремя и некоторыми другими португальцами, что решили продолжить эту прямую торговлю.
Это сближение между сирийскими христианами (особенно из Кранганора) и португальской администрацией, в свою очередь, привело к серьезным политическим последствиям. Давайте еще раз напомним, что этим новым отношениям способствовала не церковная иерархия padroado real (покровительство Короны миссиям), а отдельные амбициозные священнослужители, такие как Алвару Пентеадо и Хуан Каро. От сирийских христиан, которые представляли население численностью от двадцати пяти до тридцати тысяч человек, в зависимости от того, какую из нескольких оценок мы используем, можно было извлечь как политическую, так и экономическую выгоду. Этот факт, очевидно, не ускользнул и от нового Самудри Раджи, взошедшего на трон в 1522 г., который, таким образом, взял на себя задачу оказать давление на христианскую общину в Кранганоре и его окрестностях. В конце 1523 г. главная церковь в Кранганоре подверглась нападению и была сожжена дотла, что вызвало ужас у этой довольно устоявшейся христианской общины. Об этом упоминает некий Жуан Гарсес, переводчик (lingua) с большим опытом работы в Керале, в письме от начала 1529 г. к Д. Жуану III, но также находит упоминание в письме Мар Якоба от конца 1524 г. (68) Епископ пишет после перечисления всех своих действия в пользу португальской короны:
"Это, сир, служение, которое я совершил в этих краях с намерением побудить вас помочь мне в распространении этих людей [сирийских христиан] по этой Индии в вере Иисуса Христа, нашего Искупителя. И теперь в ней (помощи) больше нужды, чем когда-либо, потому что с тех пор, как я помог вам, как я сказал, мавры ограбили меня и убили многих из моих людей, а также сожгли наши дома и церкви, чем мы были сильно огорчены и обесчещены".
В том же контексте он, следовательно, предложил помощь сирийских христиан в качестве вспомогательной военной силы, чтобы помочь португальцам, утверждая, что они способны выставить "более двадцати пяти тысяч воинов" (passante de vintecinquo mill homens de guerra) (69). В письме также содержится просьба к Д. Жуану III приказать Васко да Гаме (о Vissorey) ходатайствовать о возвращении большого участка земли, которым долгое время владели христиане Кранганора (и что было подтверждено актом дарения, выгравированным на медной пластине), но который был утрачен, "узурпирован многими сеньорами"; и, в более общем плане, от Гамы требуется заботиться об интересах местной христианской общины. На самом деле непосредственные контакты между христианами Кранганора и Гамой, по-видимому, были установлены где-то в ноябре 1524 г.; сообщается, что вице-король заверил их в помощи в восстановлении их церкви. Действительно, письмо Мар Якоба содержит не слишком завуалированную угрозу: "Если вы не сделаете так, как я пишу [говорит он Д. Жуану III], очень может быть, что эти христиане станут недовольны вами, и тогда единственный перец, который у вас будет, будет грязным и полным воды!"
Мар Якоб также предложил построить португальскую крепость в Кранганоре (предложение, которое было реализовано десятью годами позже, в 1536 г.), и чтобы Корона гарантировала, что "перец, поступающий в Калеку, не вывозился оттуда". Как оказалось, эта последняя идея также понравилась Гаме. Фактория и крепость в Каликуте, напомним, были детищем Албукерки, решившего в 1513 г. заключить мир с Самудри вопреки прямому совету всех тех португальцев, которые сплотились вокруг кочинского раджи. Таким образом, идея заключалась в том, чтобы участвовать в экономической жизни Каликута, а не разрушать экономическую жизнеспособность порта. Спустя десятилетие многие португальцы (как в Индии, так и другие, вернувшиеся в Европу) продолжали видеть мало смысла в этой политике, в то же время — как мы отмечали выше — Самудри сам не был в восторге от результатов португальского присутствия. В этом контексте теперь ясно (несмотря на некоторую путаницу в литературе), что Гама прибыл в Индию с приказом демонтировать крепость и факторию в Каликуте, а затем начать войну с самим Самудри и с маппила из Поннани, Танура и других прибрежных центров, попавших под опеку Самудри, с безопасной позиции в Кочине. Однако эти приказы были введены в действие только в конце 1525 г., когда форт Каликут был в конце концов сдан. По иронии судьбы, к тому времени Д. Жуан III изменил свое мнение, отчасти из-за предложения (хотя и сомнительного) военной помощи от сирийских христиан; теперь он издал приказ, в 1525 г. (но который дошел до Индии слишком поздно, то есть только в 1526 г.), укрепить форт в Каликуте и использовать его для войны с Самудри (70).
Следует отметить, что в основе этих политических перипетий лежала особая концепция португальской элиты в отношении характера торговли перцем из Кералы. Возможно, здесь не место вдаваться в этот вопрос во всех его тонкостях, но, тем не менее, необходимо сделать краткий обзор. Заметим, что в течение первых трех десятилетий шестнадцатого века португальский экспорт перца в Европу по маршруту вокруг мыса Доброй Надежды очень редко превышал 25 000 кинталов (примерно столько же груза доставил обратно Гама в 1503 г.), а обычно был ниже 20 000 кинталов (71). Получить груз, превышающий 25 000 кинталов, было чрезвычайно сложно, не потому, что они были недоступны, а потому, что португальское государство просто не предоставляло для этого достаточного капитала своим факторам в Кочине и других местах. Действительно, даже если принять во внимание несколько заниженные оценки таких авторов, как В.М. Годиньо, становится ясно, что португальские закупки не могли составлять большую часть производства перца в Керале (72).
В этой ситуации нехватки капитала португальские факторы уже с 1520-х гг. обычно выдавали авансы, часто из собственных личных средств или средств других чиновников и частных торговцев, чтобы восполнить недостачу. Но в то же время прилагались все усилия для поддержания низких закупочных цен на перец, либо путем обхода посредников (отсюда союз с сирийскими христианами), либо путем максимально жесткой сделки. Нежелание португальцев признать обоснованность рыночных цен на перец является одновременно и результатом их относительной бедности с самого начала, и причиной того, что они считали определяющим рычагом рыночной конъюнктуры политическое соперничество, а не экономические факторы. По их версии, рынок был сегментирован: в то время как другие могли покупать перец дешево, цены на перец были искусственно завышены для португальцев. Их решение было в равной степени драконовским и политическим: заблокировать как можно больше альтернативных торговых центров, чтобы местные торговцы были вынуждены предлагать им перец по дешевке.
Отголоски этого подхода мы улавливаем в письме Мануэла Ботельо от начала 1525 г., процитированном выше. Кочинский фактор склонен поздравить себя с тем, что собрал на фактории в Кочине следующий груз для обратного флота того года: 17 802 кинталов перца, 872 кинталов корицы, 334 гвоздики и небольшое количество мускатного ореха, булавы, ревеня и другие товары. Общий груз перца, включая груз из Коллама и Каннанура, составляет, по его словам, порядка 30 000 кинталов. Затем он продолжает сетовать на состояние торговли именно в тех выражениях, которые мы изложили выше. Таким образом:
"В письмах, которые я написал Вашему Высочеству в прошлом году [1524], я сказал, что надеялся собрать в этом году большой груз и что очень опасался, что у меня не будет перца, так как мавры увозят его столько, сколько могут в Камбайю. Так происходит потому, что в этой стране некому было это запретить, и Ваше Высочество уже знает, кого в этом винить. Итак, от урожая прошлого года в этой земле осталось очень мало старого перца, ибо, как я уже сказал выше, мавры забрали его столько, сколько могли. То, что я мог получить за этот груз, я получил, но этого было мало, пока не появился новый урожай, которого я не хотел ни получить, ни взять, но был вынужден это сделать, ибо корабли, которые были готовы к погрузке, очень большие, и им нужно много перца, а этот новый перец, который мне привезли, был плохо высушен, и его покупка доставила много хлопот, так как его приходилось сушить в этой весовой на солнечных местах (soalheiras), которые всегда были полны им [перцем], пока не была завершена погрузка кораблей" (73).
В итоге из 17 800 кинталов только 7 000 были из запасов прошлого года, остальной перец был зеленым и частично влажным, что требовало его сушки в последний момент. Но Ботельо решил, что лучше уж так, чем получить плохой фальсифицированный перец. Он приводит свои доводы: во-первых, потому что, если вместо перца будут перевозиться товары частных лиц, Корона тем не менее получит от них некоторый доход; во-вторых, потому что таким образом местные торговцы увидят, что португальцы не настолько отчаянно нуждаются в перце и даже готовы позволить своим кораблям вернуться частично пустыми, чтобы не идти на компромисс в отношении качества. Тем не менее он жалуется: "С жителями этой страны очень трудно торговать, потому что в них нет правды", единственным исключением являются сирийские христиане, которые в том году появились на фактории в Кочине в гораздо большем количестве, чем прежде. По крайней мере, с его точки зрения, их следовало поощрять. Акцент Ботельо, таким образом, полностью традиционен, но в какой-то момент он выдает еще один ряд опасений, настаивая на том, чтобы ему прислали отчеканенные золотые монеты (dinheiro em ouro amoedado) из Португалии в виде португезес и крузадос, "потому что лишь за хорошую оплату можно получить хороший перец".
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
