Луиза почувствовала, как абсурдный, сентиментальный комок подступает к горлу, когда она изучала медленно вращающуюся планету. В подобные моменты она чувствовала побуждение дать себе клятву проводить больше времени здесь: здесь, в жизненно важном ядре системы, а не на ее пустынной окраине.
...Но, резко напомнила она себе, окраина была тем местом, где строился "Северянин".
Луизе нужно было работать. Она пыталась оборудовать космический корабль, черт возьми. У нее не было ни времени, ни сил возвращаться на Землю, чтобы играть в угадайки с каким-то невидимым авторитетом.
Тихо зарычав, Луиза откинула голову на спинку дивана и попыталась уснуть. Марк, терпеливый и безмятежный, открыл новую страницу своей книги.
Маленький корабль приземлился в Северной Америке всего через тринадцать часов после вылета из Порт-Сола — в четырех миллиардах миль отсюда. Флиттер доставил их на небольшую посадочную площадку недалеко от Центрального парка Нью-Йорка. Луиза увидела двух человек — мужчину и женщину — приближающихся к площадке по хрустящей траве.
Автопилот флиттера направил их к небольшому безликому серому зданию рядом с площадкой.
Луиза и Марк вышли на солнечный свет нью-йоркской весны. Луиза могла видеть выступы высоких древних небоскребов на краю парка, переплетенные снующими флиттерами. Невдалеке, в самом центре парка, за деревьями, она разглядела один из городских куполов для улавливания углерода. Купол представлял собой полусферу из сухого льда высотой в четыреста ярдов: изоляция была старой схемой Суперэта, когда каждый купол содержал пятьдесят миллионов тонн углекислого газа, намертво вымороженного из атмосферы и защищенного двухметровым слоем каменной ваты.
Марк поднял лицо к солнцу и глубоко вдохнул. — Ммм. Цветущая вишня и свежескошенная трава. Я люблю этот запах.
Луиза фыркнула. — В самом деле? Я не знала, что вишневые деревья растут в диком виде на Титане.
— У нас есть купола, — сказал он, защищаясь. — В любом случае, каждому человеку позволено быть сентиментальным по поводу весеннего дня в Нью-Йорке. Посмотри на эти облака, Луиза. Разве они не прекрасны?
Она посмотрела вверх. Небо было затянуто высокими, пушистыми, темными облаками. А за облаками она увидела ползущие точки света: обиталища и фабрики околоземного пространства. Это был прекрасный вид — но она знала, что он довольно искусственный. Даже облака были подделками: в них было добавлено моющее средство, чтобы ограничить рост капель воды, из которых они состояли. Капли меньшего размера отражали больше солнечного света, чем крупные, что делало полупостоянные облака эффективным щитом от чрезмерного солнечного нагрева.
Вот вам и сентиментальность. Все было изготовлено.
Луиза опустила голову. Как всегда по возвращении на Землю, она почувствовала себя дезориентированной открытостью неба над головой — казалось, вопреки всякой интуиции, ей приходилось верить, что тонкий слой голубого воздуха может адекватно защитить ее от суровости космоса.
— Пошли, — сказала она Марку. — Давай покончим с этим.
Следуя инструкциям автопилота, они приблизились к ближайшему зданию. Строение напоминало по форме кирпич, примерно десяти футов высотой; в центре ближней стены был низкий дверной проем.
Когда они подошли ближе, от задней части здания к ним медленно направились двое людей, которых Луиза заметила с воздуха.
Собеседники с любопытством уставились друг на друга.
Мужчина шагнул вперед, заложив руки за спину. Он был худым и высоким, лет пятидесяти, с лысой бледной головой, окаймленной седыми волосами. Он откровенно уставился на Луизу. — Я узнаю ваше лицо, — сказал он.
Луиза приподняла брови. — В самом деле? И вы...
— Меня зовут Уваров. Гарри Бенсон Дэн Уваров. — Он протянул руку; в его голосе были ровные, бесцветные интонации старых лунных колоний, подумала Луиза. — Моя область — евгеника. И моя спутница, — он указал на женщину, которая вышла вперед. — Это Серена Милпитас.
Женщина усмехнулась. Она была пухленькой, но сильной на вид, лет сорока, с коротко остриженными волосами. — Я Серена Харви Галлиум Харви Милпитас, — сказала она ленивым гнусавым голосом марсианки. — И я инженер.
Уваров пристально посмотрел на Луизу, его глаза были поразительно голубыми. — Очень приятно познакомиться с вами, Луиза Йе Армонк. Я с интересом следил за строительством вашего звездолета. Но я занятой человек. Мне будет очень приятно узнать, зачем вы нас сюда вызвали.
— Мне тоже, — прорычала Милпитас.
Луиза смутилась. — Почему я вызвала вас...?
Марк шагнул вперед и представился. — Думаю, вы неправильно поняли, доктор Уваров. Похоже, мы знаем не больше, чем вы. Нас тоже вызвали.
Луиза уставилась на Уварова, чувствуя, как в ее сердце зарождается немедленная неприязнь к этому человеку. — Да. И бьюсь об заклад, нам также предстояло пройти дальше, чем вам.
Марк выглядел невеселым. — Первое очко тебе, Луиза. Отличная работа. Пошли; похоже, единственный способ для всех нас выбраться отсюда — пройти через это.
Уверенно шагая, он направился к низкому зданию.
Подозрительно разглядывая друг друга, остальные последовали за ним.
Луиза прошла через приземистый открытый дверной проем — и сразу же погрузилась в темноту космоса.
Она услышала, как Марк ахнул; он остановился в шаге позади нее, его поступь была неуверенной. Она повернулась к нему. Он поднял голову к темному куполу над ними; кусочек лососево-розового (юпитерианского?) облака скользнул по краю купола, отбрасывая свет на его лицо, свет, который смягчил тени его очевидного возраста. Она потянулась и нашла его руку; та была тонкой, холодной. — Не позволяй этому добраться до тебя, — прошептала она. — Это просто трюк. Виртуальный трюк, предназначенный для того, чтобы вывести нас из равновесия.
Он вырвал свою руку из ее хватки; его ногти слегка поцарапали ее ладонь. — Я знаю это. Лета, ты никогда не перестанешь относиться ко мне покровительственно, не так ли?
Она подумала извиниться, но решила пропустить это.
Уваров быстро зашагал вперед — казалось, надеясь застать врасплох виртуальных создателей этой иллюзии. Но камера двигалась мимо него плавно, убедительно, тени и скрытые аспекты разворачивались с плавной грацией.
Все четверо находились в куполе, полусфере диаметром в сотню ярдов. В геометрическом центре купола находились откидные кресла управления. Вокруг кресел располагался ряд столов для ввода и вывода основных данных. Остальная часть помещения была разделена перегородками высотой по плечо на лабораторные помещения, камбуз, тренажерный зал, спальную зону и душевую. Душевая была закрыта сферическим баллоном из какого-то прозрачного материала — очевидно, предназначенным для работы в условиях невесомости, подумала Луиза.
В спальной зоне был один спальный мешок. Было заметно отсутствие декора — каких-либо реальных признаков индивидуальности, подумала Луиза. Не было никаких уступок комфорту — например, никаких признаков зон развлечений. Даже тренажерный зал был функциональным, пустым, немногим больше открытого гроба, окруженного пневматическими силовыми тренажерами. Единственный цвет в зале исходил от экранов информационных столов и от кусочка облака Юпитера, видимого сквозь купол.
Серена Милпитас направилась к Луизе, ее шаги громко стучали по твердому полу. Она провела кончиком пальца по поверхности стола обработки данных. — Это высококачественная виртуальная проекция с полуразумным резервным копированием поверхности, — сказала она. — Почувствуйте это.
— Мне и не нужно, — проворчала Луиза. — Уверена, что это так. Черт возьми, дело не в этом. Очевидно, что это должен быть жилой купол ВЕС-корабля — небольшой, ограниченный, примитивный дизайн по сравнению с моим "Северянином", но, тем не менее, ВЕС-корабля. И...
Свет цвета электрик залил купол. Взрыв яркости был ошеломляющим, обливающим; Луиза не могла не съежиться. Ее собственная тень — резкая, черная, совершенно искусственная — казалось, смотрела на нее снизу вверх, насмехаясь над ней.
Она подняла голову. За прозрачным куполом над ней мимо оконечности планеты Юпитер проплыл артефакт — светящийся небесно-голубым тетраэдр. Это был каркас из светящихся стержней: на первый взгляд он казался открытым, но Луиза могла различить мерцание неуловимых коричнево-золотых световых мембран, натянутых на открытые грани. На этих мембранах были дразнящие изображения звездных полей, солнц, которые никогда не сияли над Юпитером.
— Интерфейс червоточины, — выдохнула Милпитас.
— Очевидно, — сказал Уваров. — Итак, мы в виртуальном космическом корабле, плывем к интерфейсу на орбите вокруг Юпитера. — Он повернулся к Луизе, демонстрируя свое раздражение. — Вы еще не поняли? — Он махнул рукой. — В чем смысл этого нелепого трюка?
Луиза улыбнулась. — Мы в "Крабе-отшельнике", не так ли? На корабле Майкла Пула.
— Да. Как раз перед тем, как он влетел в интерфейс Пула — как раз перед тем, как Пул погиб.
— Не совсем.
Новый голос раздался от кушеток управления в центре жилой зоны. Теперь одна из кушеток медленно повернулась, и из нее неуклюже выбрался мужчина. Он направился к ним, появляясь в ярком голубом свете интерфейса. Он сказал: — На самом деле мы не знаем, погиб ли Пул или нет. Он определенно потерялся. Он все еще может быть жив — хотя трудно сказать, какое значение имеют такие слова, как "все еще", когда рассматриваются пространственно-временные разрывы, охватывающие столетия.
Мужчина улыбнулся. Он был худым, с усталым видом, на вид ему было около шестидесяти, как предположила Луиза; на нем был серый цельный комбинезон.
Лицо — одежда — были поразительно знакомы Луизе; сотни воспоминаний теснились, нежеланные, требуя ее внимания.
— Я знаю вас, — медленно произнесла она. — Помню вас; я работала с вами. Но вы потерялись во времени...
— Меня зовут, — сказал мужчина, — Майкл Пул.
Лизерль хотела умереть.
Это был ее девяностый день жизни, и физически ей было девяносто лет. Она была невероятно хрупкой — не могла ходить, или есть сама, или даже умываться. Безликие мужчины и женщины, ухаживавшие за ней, чуть не закончили загрузку слишком поздно, подумала она с насмешкой; у них уже был один приступ паники, когда инфекция каким-то образом проникла к ней и поселилась в легких, едва не убив ее.
Она была старой — физически, вероятно, самым старым человеком в системе. Она чувствовала себя так, словно находилась под водой: ее чувства превратились в кашу, так что она едва могла что-либо чувствовать, пробовать на вкус или видеть, как будто она была заключена в какую-то мертвящую, вязкую жидкость. И ее разум отказывал.
Ближе к концу она чувствовала это. Это было похоже на ужасный обратный ход ее ускоренного детства; каждый день она просыпалась с новым уменьшением своего "я". Она боялась засыпать, но не могла избежать этого.
И каждый день кровать казалась ей слишком большой.
Но она сохранила свою гордость; она не могла вынести такого унижения. Она ненавидела тех, кто поставил ее в такое положение.
Последний визит ее матери в обиталище, за несколько дней до загрузки, был странным. Лизерль с трудом узнала Филлиду — эту молодую плачущую женщину, постаревшую всего на несколько месяцев с тех пор, как она подняла свою малышку к Солнцу.
Она не могла простить своей матери искусственность ее существования — за то, что от нее скрывали понимание ее натуры, даже данные о Суперэте, до тех пор, пока другие не сочли, что она готова.
Лизерль прокляла Филлиду, отослала ее прочь.
Наконец Лизерль в ее постели отвезли в загрузочную камеру в сердце "Тота". Крышка камеры, тревожно напоминающая гроб, закрылась над ее головой. Она закрыла глаза; она почувствовала свое собственное, покинутое, хрупкое тело вокруг себя.
И затем...
Это был сенсорный взрыв. Это было похоже на сон, а затем на пробуждение — нет, подумала она; это было нечто большее, гораздо большее, чем это.
Фокус ее сознания оставался в той же функциональной больничной палате в центре солнечного обиталища. Она стояла, осматривая палату — нет, медленно осознала она, она не стояла: у нее не было реального ощущения своего тела...
Она чувствовала себя бестелесной, бесплотной. Она почувствовала мгновенную панику.
Но этот момент страха быстро прошел, когда она посмотрела на мир своими новыми глазами.
Унылая, функциональная комната показалась ей такой же яркой, как тот золотой день, который она провела маленьким ребенком со своими родителями на том отдаленном пляже, когда ее чувства были настолько обострены, что казались почти прозрачными. В одно мгновение она снова стала молодой, все чувства были живыми и обостренными.
И постепенно Лизерль начала осознавать новые чувства — чувства, выходящие за рамки человеческих. Она могла видеть блеск рентгеновских фотонов из солнечной фотосферы, просачивающихся сквозь защитную оболочку обиталища, тусклое инфракрасное свечение животов и голов людей, работающих вокруг оболочки ее собственного покинутого тела, и угасающий блеск самой этой холодной оболочки.
Она заглянула внутрь. Она сохранила воспоминания о своем старом теле, о том, что было до загрузки, поняла она; но эти воспоминания качественно отличались от записей, которые она накапливала сейчас. Ограниченные, частичные, субъективные, записанные несовершенно: как выцветающие картины, подумала она.
Она умерла и возродилась. Она почувствовала жалость к человеку, который когда-то называл себя Лизерль.
Ясность ее новых чувств была поразительной. Это было все равно, что снова стать ребенком. Она радостно погрузилась в объективную реальность окружающей ее Вселенной.
Он — оно — конечно, было виртуалом. Осознание этого принесло Луизе сокрушительное разочарование.
Уваров фыркнул. — Это абсурд. Пантомима. Вы напрасно тратите мое время.
Виртуал Пула выглядел смущенным; его улыбка исчезла. — Как так?
— Я читал о Майкле Пуле. И знаю, что он ненавидел виртуалов всех мастей.
Виртуал-Пул рассмеялся. — Хорошо. Итак, этот симулякр оскорбителен; вы думаете, Пул стал бы возражать. Что ж, возможно. Но, по крайней мере, это привлекло ваше внимание.
Милпитас коснулась руки Уварова. — Почему вы так чертовски враждебны, доктор? Никто не причиняет вам никакого вреда.
Уваров отдернул руку.
— Она права. — Виртуал-Пул махнул рукой в сторону диванов в центре жилой зоны. — Почему бы вам не присесть? Хотите выпить или...
— Я не хочу садиться, — ледяным тоном сказала Луиза. — И не хочу пить. Я что, ребенок, чтобы на меня произвели впечатление фейерверки? — Однако, даже говоря это, она осознавала, что червоточина, скользящая в пространстве над ними, застыла на своем пути в тот момент, когда виртуал-Пул поднялся со своего дивана; свет экзотической энергии хлынул на маленькую человеческую картину, как будто задерживая их в безвременье. Она чувствовала себя сбитой с толку, дезориентированной. Это не Майкл Пул. Но все виртуалы в какой-то степени были сознающими. Этот виртуал помнит, что был Пулом. Она хотела наброситься на него — причинить ему боль. — Черт возьми, было бы дешевле доставить нас на сам Юпитер, чем устраивать этот фарс здесь, на Земле.
