— Место? Какое место?
— Ну, это Страна офицеров. И это своего рода страна. Как ни странно, помогает иметь что-то, чего не бывает. Например, дерево. Постоянное визуальное напоминание о нашем действительном местоположении, нашей цели, нашей природе, по мере того, как проходят годы. Даже десятилетия.
— Десятилетия?
— Ну же, Джофиэл. Вы уловили суть из неосторожных замечаний моего брата. Минута — это день... Мы учим этому команду, чтобы они не тратили наше время впустую, снаружи. Здесь время течет в полторы тысячи раз быстрее, чем на остальном корабле, да и во всей флотилии. Для меня и остальных офицеров — а теперь и для вас — минута снаружи действительно больше, чем день здесь, внутри. И один день снаружи — это больше, чем четыре года для нас, внутри...
— Виртуальному человеку, работающему со скоростью, в полторы тысячи раз превышающей скорость жизни, требуется в полторы тысячи раз больше вычислительной мощности. Мощность, которую вы фактически крадете у миссии — и ставите под угрозу цели миссии. — Он указал на дерево. — Это не объясняет остальное. Реквизит в вашем выдуманном мире, как это дерево. Неудивительно, что энергетические бюджеты так перегружены.
— О, мы ничего не крадем. Ничего существенного. Вы знаете, мы все еще выполняем нашу основную работу. "Гэа" — это приборная платформа, летающая по Галактике — почти как примитивный зонд для облета планет эпохи антропоцена или аутригеры, впервые отправленные к звездам вашими собственными предками, Джофиэл. И то, что мы обнаружили, примечательно, хотя и не имеет значения.
— Каким образом ваши открытия не имеют отношения к делу?
— По сравнению со всем этим. То, что там, не имеет значения. По сравнению с тем, что мы можем построить здесь, внутри Страны офицеров. Разве вы этого не видите? Нам не нужно открывать. Нам не нужно добираться до ядра, чтобы сразиться с ксили! Мы можем творить. — Она гибко опустилась на колени и подняла упавший дубовый лист, зеленый и мягкий. — Посмотрите на это. Посмотрите на текстуру. Вы можете рассматривать его так внимательно, как вам нравится... Загляните достаточно глубоко, и вы увидите идеально смоделированные витки ДНК. Вы хоть представляете, сколько вычислительной мощности требуется, чтобы смоделировать один такой лист?
Поморщившись, он взял лист. — Могу догадаться.
Она протянула руку. — Теперь держитесь за меня.
Неуверенно он взял ее за руку. Она была холодной, как мрамор, хотя и мягкой как плоть. — Зачем?
— Вы часто падаете.
Часто? Еще одно странное выражение, неуместное. — Я этого не понимаю...
— Вы поймете.
Земля вздулась, как волдырь.
Джофиэл отшатнулся. Земля перед ним взлетела вверх, словно движимая какой-то огромной силой; дерн раскололся и разорвался, земля рассыпалась в двадцати-тридцати метрах от его ног. Он видел все это, каждую деталь — как будто его собственное восприятие ускорилось даже больше, чем, очевидно, было до этого.
А на краю парка, как он мог видеть, изнутри взрывались здания, даже отдаленно не рассчитанные на то, чтобы выдерживать такие нагрузки, их стены осыпались дождем каменной кладки, верхние этажи обрушивались на нижние в облаках серой пыли. Осколки стекла, казалось, висели в воздухе, сверкая на солнце. И когда пыль от каменной кладки достигла уровня земли, она начала вытекать наружу — вздымающиеся реки пыли, сформированные в виде улиц, как изображение какого-то отвратительного теракта эпохи антропоцена. Все это сопровождалось глухим ревущим шумом.
И что-то новое поднялось из разрушения, из-под земли. Черный нос, темный, как ночь. Гладкие плечи, которые превратились в крылья.
— Этого не может быть. — Глубокий, висцеральный страх сжал внутренности Джофиэла. — Чтобы ксили были здесь?
Фламмарион схватила его за руку. — Вы впервые увидели, как ксили появляются из устья червоточины на орбите вокруг Юпитера. Не так ли? Но они появились не для Юпитера, а для Земли, для человечества. Это символично, но в этом суть того, что вы видели, — того, что вы вызвали. Оставайтесь сильными. Сохраняйте спокойствие. Не падайте в обморок.
На самом деле он действительно чувствовал, что вот-вот упадет в обморок. У него кружилась голова, мир вокруг него серел... Откуда она могла это знать? Вы часто падаете. Как будто она наблюдала, как он проходил через это раньше, и знала его реакцию до того, как он ее проявил.
Ксили оторвались от земли с потрясением, содрогнувшись, всего в сотне метров или около того от Джофиэла, подняв в воздух облако осколков гранитной породы. Сам похожий на семя платана корабль взмыл в небо, словно восходящее черное солнце.
И из него вырвались вишнево-красные лучи, три из них прорезали невинный воздух. За горизонтом он услышал взрывы, увидел, как поднимаются обломки и пепел. Небо начал заволакивать дым.
— Вот как это ощущается, Джофиэл Пул, в вашем глубочайшем восприятии — в вашей совести, слово, которое, как вы сказали мне, использовала бы Никола.
Даже сейчас его отвлекали странности в ее речи. — Когда я рассказывал тебе о Никола и таких словах, как совесть?..
— Мы должны идти. Будьте готовы.
— К чему?
— К холоду.
И дневной свет аккуратно угас.
Небо было черным. Если там и были звезды, слезящиеся глаза Джофиэла не могли их разглядеть.
И через пару ударов сердца холод проник сквозь его тонкую одежду, пронзил его самого, и он обхватил руками свою грудь, глубоко содрогаясь, от его дыхания шел пар.
Это все еще был городской пейзаж. Но теперь поверхность самого парка, полоса мертвой травы, была скрыта под метрами снега с водяным льдом, застывших так же прочно, как базальт. Вдали от разрушений, вызванных вторжением ксили, более высокие здания все еще торчали изо льда, разбитые, изломанные, в основном заброшенные. Он увидел, что большой старый купол для улавливания углерода все еще стоял. Город выглядел странно красивым.
И он не был мертвым. Над сугробами были проложены дорожки. Даже сейчас люди шли по своим делам, слишком далеко, чтобы он мог разглядеть детали.
Фламмарион все еще была здесь. Похоже, теперь она была закутана в ярко-оранжевое снаряжение для Антарктики. Руками в варежках она накинула ему на плечи одеяло; это немного помогло, но дрожь брала верх. Она пробормотала: — Мы не можем оставаться здесь долго. Вы знаете, где находитесь?
— Земля. Холодная Земля. Похоже на первые дни после Перемещения, до того, как из воздуха начал выпадать снег.
— И?
— Я сделал это.
— Да. Вы отправили Землю в облако Оорта — на холод. Вы знаете, сколько людей погибло?
Он действительно знал, подробно. — Я сделал это, чтобы спасти Землю от ксили. От Клетки разрушителей планет. Они уже разрушили Марс...
— Вы причинили вред почти такой же тяжкий, не так ли? Вы думаете об этом, когда пытаетесь заснуть по ночам?
— Зачем вы это делаете?
— Чтобы заставить вас увидеть, что я права. Мы правы.
— Правы в чем? В отступлении в какую-то виртуальную страну фантазий?.. Теперь ему пришло в голову, что ему больше не нужно этого терпеть. Никола дала ему тревожную кнопку. — О, черт с ним. — Он сунул руку в карман, рука на морозе была похожа на клешню, но она ничего не нашла.
Фламмарион снова улыбалась. — Вы ищете свой амулет? Боюсь, его давно нет. Мы забрали его.
— Как вы узнали?
Казалось, она не могла удержаться от хвастовства, от демонстрации своей власти. — Потому что вы использовали это раньше или пытались. Мы наблюдательны, вы знаете. И вы тоже. Вы выясняете это, не так ли? Будьте готовы. Мы начинаем снова.
— Куда?
— Закройте глаза.
Он повиновался. Что еще он мог сделать? Крен, как будто он падал...
По крайней мере, не холодно. И не тепло тоже — хотя было трудно сказать наверняка, поскольку его замерзшее тело продолжало дрожать, и он плотнее натянул одеяло на плечи, сохраняя остаток тепла.
Тишина. Глубокая тишина, которую он знал, ощущал, простиралась до бесконечности. Безмолвный мир.
— Сейчас же откройте глаза. Здесь очень темно. Не пугайтесь. Дайте своему зрению привыкнуть.
Он повиновался.
Небо было почти черным, мрачным. Ни звезд — по крайней мере, ни Солнца, и ни одного из ярких белых бриллиантов, украшавших небо Земли. Постепенно он различил что-то вроде алой реки, растекающейся по небу. Еще более постепенно река превратилась в тускло-красные точки, похожие на раскаленные угли.
Под его ногами почва. Земля парка? Если так, то трава давно погибла, почва твердая, бесплодная.
Фламмарион пробормотала: — Опять — вы знаете, где находитесь?
— Более важно то, в каком мы времени. Верно? Очень далекое будущее. — Он махнул рукой. — Это Галактика. Мы за ее пределами? Ничего не горит, кроме красных карликов, маленьких долгоживущих звезд. Остальное — остатки звезд. Черные дыры, нейтронные звезды, верно?
— Вся вселенная такова, Джофиэл. Остывает, тускнеет, распадается — прежде чем очередная космическая конвульсия разорвет все это на части. А как же тогда человеческие амбиции? Если все закончится сгоревшей кучей, в чем смысл всех ваших великих проектов, Пулы? В чем смысл всех ваших планов, вашего строительства, созидания? В чем смысл жизни?
— Вечность. Вы боитесь этого, не так ли? Когда вы просыпаетесь в те темные часы перед рассветом, когда все мы должны испытывать своего рода экзистенциальные сомнения — как будто смерть, личная и для всего вида, становится реальной в нашем сознании, не отвлекаясь... Вам не обязательно что-то говорить, — мягко сказала она. — Я знаю вас, Джофиэл.
Но он с удивлением обнаружил, что она ошибалась. Определенно. Впервые. Да, ему снились кошмары о том, как он призывает ксили на человечество; ему снились кошмары о холодной Земле — кому бы не снились на его месте? Но не об этом, не о торжестве энтропии. И даже если бы он это сделал, "вечность" была не тем словом, которое он использовал бы. При обсуждении далекого будущего семейные архивы Пулов всегда ссылались на...
Нет.
Он молчал. Он старался даже не думать, не доводить логическую цепочку до конца. Старался не произносить слов, даже в тайниках своей собственной головы, которая, в конце концов, сама по себе была виртуальной конструкцией и, предположительно, открыта для осмотра.
— Разве вы не видите? — теперь Фламмарион говорила почти соблазнительно. — Так не должно быть. Не для нас. Не здесь. Вот почему я вам все это показываю. Мы можем бросить вызов энтропии. Избежать смерти — или, по крайней мере, отсрочить ее на неопределенный срок. Все, что нам нужно, — это достаточное количество энергии для процессорных массивов...
— Кофе.
— Что?
— Хватит экзистенциальной тоски. Купи мне кофе. Давай сядем где-нибудь в цивилизованном месте и просто поговорим. — Он стянул с плеч одеяло и протянул его ей. — Больше никаких спецэффектов.
Она кивнула. — Наконец-то вы готовы. — Она щелкнула пальцами.
Вокруг них сомкнулись стены.
6
Что-то вроде столовой. Переполненные столы, настенные диспенсеры, роботы, бесшумно обслуживающие посетителей.
Атмосфера неспецифического спокойствия. Тщательно синтезированного.
Внезапно он оказался сидящим в легком кресле лицом к Фламмарион. Ему показалось, что сила тяжести немного меньше земной. И что он слышит отдаленный, очень знакомый гул: бесперебойную работу ВЕС-двигателя Пул Индастриз, возможно, даже одной из его собственных разработок. Он был в космосе, на каком-то космическом корабле — большом, возможно, одном из огромных межпланетных грузовых судов, которые курсировали между мирами за годы до ксили. Или даже на одном из элитных пассажирских лайнеров.
И перед ним дымилась кружка кофе.
Фламмарион улыбнулась.
— Спасибо. — Он отхлебнул кофе.
— В каком-то смысле мне действительно пришлось "купить" вам это, не так ли? С точки зрения вычислительной мощности, необходимой для имитации.
— В полторы тысячи раз быстрее, чем на внешнем корабле.
— Действительно. Как кофе?
— Слишком много молока.
Она тихо рассмеялась. — Вы мне действительно нравитесь, Джофиэл. Как и всегда, мне нравился ваш шаблон.
Джофиэл огляделся. Гул обсуждения, но другие люди были слишком далеко, чтобы различать лица, слышать слова, улавливать темы разговоров. Он вообразил, что так было задумано. Это только усиливало общее ощущение нереальности сцены.
— Расскажи мне, как это началось, — мягко попросил он.
Она пожала плечами. — Это никогда не планировалось. Но мы все здесь виртуалы, Джофиэл. Все мы активная команда "Гэа". И с самого начала мы часто находили удобным ускорять скорость восприятия, если этого требовали непредвиденные обстоятельства. Какая-то чрезвычайная ситуация. Это стало привычным. Это значительно облегчало жизнь — работать быстрее, чем команда, быстрее, чем разворачиваются события во внешней вселенной.
— И как только некоторые мигрировали, остальным было необходимо последовать за ними. Очень важно, чтобы коллеги работали, так сказать, в одном русле.
— Не потребовалось много времени, чтобы установить основные параметры — я имею в виду, полторы тысячи к одному. Это казалось удобным, сжатие экстремальное, но не такое, при котором наши горизонты восприятия так сильно расходились бы с кругозором экипажа. Затем был сорокадневный срок службы. — Она посмотрела на него. — Возможно, вы сможете оценить жестокость этого. Но если несколько недель можно растянуть на столетие... Вы бы не рискнули?
Он прикинул в уме потребление энергии. — И снижение производительности ВЕС-привода, которое вам удавалось скрывать долгое время. На самом деле, это могло бы никогда не быть замечено, если бы вы не начали жадничать.
— Жадничать? Грубое слово. — Приятное выражение ее лица не дрогнуло. — Но если кто-то может быть жаден до красоты, до богатства опыта — вы видели этот дубовый лист, вы прикоснулись к нему — мы виновны по предъявленному обвинению.
— А как насчет резервных копий?
Она пристально посмотрела на него. — Итак, почему вы спрашиваете об этом?
Он предупредил себя, что должен быть осторожен — что она может стереть его из памяти в одно мгновение, если захочет. И все же она посеяла семя подозрения в его голове, несомненно, намеренно. Каким-то образом он должен был это понять. Вы часто падаете.
— Это заложено в базовом проекте на случай сбоя системы. Моей системы или системы Майкла. Я инженер. Просто пытаюсь понять вашу процедуру.
Она слегка расслабилась. — Да, иногда мы прибегаем к восстановлению из резервных копий. Если виртуальная машина каким-то образом повреждена...
— Вы можете вернуться к копии, сделанной ранее. С более ранним состоянием ее памяти.
— Это очень редко.
Она выглядела на мгновение обеспокоенной. И все же это краткое беспокойство могло быть проявлено намеренно, как будто, снова подумал он, она была актрисой, играющей роль.
Он задавался вопросом, вышел ли он уже за рамки сценария, и если да, то как он мог сказать наверняка.
Потому что теперь он был уверен, что проходил через все это раньше. Они оба проходили. Много раз. И, возможно, так было, так сказать, при каждом прочтении. Каждый раз какая-то новизна, каждый раз разница, которую нужно сгладить. И каждый раз он восстанавливался из резервной копии к более раннему состоянию сознания и памяти и снова проигрывал драму.
