Сама агломерация изо дня в день сталкивалась с бесконечными проблемами. Агломерации были намеренно спроектированы кваксами как временные города. Все это было частью грандиозной стратегии последней оккупации; подданным кваксов не разрешалось связывать себя семейными узами, домом, верностью кому-либо или чему-либо — за исключением, возможно, самой оккупации. Агломерация — это не дом; рано или поздно вас бы переселили.
Практическим результатом стало то, что наспех построенная агломерация быстро приходила в упадок. Хама мрачно читал отчет за отчетом о заилении каналов, перебоях в отоплении и освещении, разрушении жилищ. Люди страдали от болезней, которые, как считалось, давно исчезли с лица планеты, — вернулся даже голод.
А потом начались войны.
Последствия ухода кваксов — внезапного исчезновения правительства Земли спустя три столетия — были чрезвычайно бурными. Менее чем через месяц люди снова начали воевать друг с другом. Прошло полгода хаоса, прежде чем сформировалась Коалиция, и даже сейчас по всей планете все еще бушевали ожесточенные бои против полевых командиров, вооруженных оружием кваксов.
Конечно, именно ясофты были в центре самых ожесточенных конфликтов. Во многих местах ясофтов, включая фараонов, казнили без суда и следствия. В других местах ясофты скрывались, или бежали за пределы планеты, или даже оказывали сопротивление. Коалиция прекратила кровопролитие, пообещав, что коллаборационисты будут привлечены к ответственности перед ее новой Комиссией по установлению исторической правды.
Но Хама, сидевший в одиночестве в своем кабинете и корпевший над таблицами данных, понимал, что правосудие легче обещать, чем осуществить. Как могли люди-короткоживущие существа, которых фараоны пренебрежительно называли "поденками", судить за преступления, которые, возможно, совершались веками? Не было свидетелей, кроме самих фараонов; не было официальных записей, кроме тех, что велись во времена оккупации; не было свидетельств, кроме горстки легенд, сохранившихся после бесконечных распадов агломераций; не было даже каких-либо вещественных доказательств с тех пор, как великое искоренение кваксов начисто стерло с лица Земли ее прошлое.
Хама постепенно осознавал, как еще больше усложняло ситуацию то, что ясофты были полезны.
Это был вопрос компромисса, практической политики. Ясофты знали, как устроен мир, на обыденном уровне поддержания жизни людей, поскольку они веками управляли планетой. Таким образом, некоторые ясофты, которым была предложена амнистия за сотрудничество, тайно управляли частями новой, медленно формирующейся администрации Земли при Коалиции, точно так же, как это было при кваксах.
А тем временем дети голодали.
Хама слабо протестовал против своего нового назначения. Он чувствовал, что его сила заключается в философии, в абстракции. Он жаждал присоединиться к дебатам, проходящим на крупных конституционных конвенциях по всей планете, поскольку человечество, недавно освобожденное от кваксов, искало новый способ управления собой.
Но его апелляция против назначения была отклонена. Просто сейчас нужно было сделать слишком многое, разгрести слишком большой беспорядок, и слишком мало способных и заслуживающих доверия людей могли это сделать.
Наблюдая за шумом толпы вокруг вышедших из строя раздатчиков еды, Хама почувствовал глубокую решимость все исправить, чтобы подобная ситуация больше не повторилась. И все же, к своему стыду, он с нетерпением ждал возможности сбежать от всех этих сложностей на прохладные просторы системы Юпитера.
Именно в то время, когда он пребывал в таком неуверенном настроении, его разыскал фараон.
Асгард привела ее к опушке леса. Там, не обращая внимания на Каллисто, она присела на корточки и начала выдергивать из земли пучки травы и запихивать их в рот.
Каллисто с сомнением наблюдала за происходящим. — Что же мне делать?
Асгард пожала плечами. — Поешь.
Каллисто неохотно поднялась на колени. Ей было трудно сохранять равновесие, опираясь на обрубленную руку. Левой рукой она вытащила из пыли несколько травинок. Она запихнула их в рот и принялась жевать. Они были влажными, безвкусными и скользкими. Она обнаружила, что травинки не соединены с корнями. Скорее, они, казалось, сливались с пылью, с тамошними трубчатыми сооружениями.
Люди бродили в тени леса, выкапывая траву голыми руками, запихивая в рты остатки еды.
— Меня зовут, — сказала она, — Каллисто.
Асгард хмыкнула. — Имя, о котором ты мечтаешь.
— Я вспомнила это.
— Нет, тебе приснилось.
— Что это за место?
— Это не место.
— Как оно называется?
— У него нет названия. — Асгард подняла травинку. — Что это за цвет?
— Зеленый? — тут же спросила Каллисто. Но это была неправда. Это был не зеленый. Тогда какого цвета? Она поняла, что не может сказать.
Асгард рассмеялась и сунула травинку в рот.
Каллисто посмотрела на берег. — Что случилось с фараоном?
Асгард пожала плечами. — Возможно, он уже мертв. Его унесло морем.
— Почему он не поднимается сюда, где безопасно?
— Потому что он слаб. Слаб и безумен.
— Он спас меня от моря.
— Он помогает всем новорожденным.
— Почему?
— Откуда мне знать? Но это бесполезно. Океан поднимается и опускается. С каждым разом он становится все ближе, поднимается все выше по берегу. Скоро он достигнет самого леса.
— Нам придется уйти в лес.
— Попробуй это сделать, и Ночь убьет тебя.
Ночь? Каллисто вгляделась в темноту леса и вздрогнула.
Асгард посмотрела на Каллисто с любопытством, без сочувствия. — Ты действительно новорожденная, не так ли? — Она погрузила руку в пыль и встряхивала ее, пока на ладони не осталось несколько крупинок. Знаешь, что первым делом сказал мне фараон? — "Ничто не реально".
— Да.
— Даже пыль. Потому что каждое зернышко — это целый мир. — Она подняла глаза на Каллисто, прикидывая.
Каллисто смотрела на сверкающие крупинки, удивляясь, сбитая с толку, испуганная. Слишком много странного.
Я хочу домой, — в отчаянии подумала она. — Но где и что такое дом?
В кабинет Хамы вошли две женщины: одна невысокая, приземистая, с лицом, похожим на жесткую маску, и другая, по-видимому, помоложе, повыше, стройная. Обе они были одеты в простые, довольно потертые одежды времен оккупации — как и он — и их головы были выбриты наголо.
Пожилая женщина твердо встретила его взгляд. — Меня зовут Джимо Кана. Это моя дочь. Ее зовут Сарфи.
Хама взглянул на них с легким любопытством. Дочь, Сарфи, отвела глаза. Она выглядела очень молодо, у нее было худое лицо и желтоватая кожа.
Это была обычная встреча. Джимо Кана, предположительно, была представителем группы граждан, обеспокоенных подробностями показаний, которые будут заслушаны на предварительных слушаниях Комиссии по установлению исторической правды. Архаичные слова "семья" — "дочь", "мать" — все еще были незнакомы Хаме, но они становились все более распространенными по мере того, как эпоха групп кваксов стиралась из памяти.
Он поприветствовал их своим стандартным вступительным словом. — Меня зовут Хама Друз. Я являюсь советником Временной коалиции и, в частности, Комиссии по установлению исторической правды. Я выслушаю все, что вы пожелаете мне сказать, и помогу вам, чем смогу, но вы должны понимать, что моя роль здесь не формальная, и...
— Вы устали, — сказала Джимо Кана.
— Что?
Она шагнула вперед и изучающе посмотрела на него, ее прямой взгляд приводил в замешательство. — Это сложнее, чем вы думали, не так ли? Руководить офисом, городом — миром. Особенно если учесть, что вы должны работать с помощью убеждения, согласия. — Она прошлась по комнате, провела пальцем по табличкам с данными, прикрепленным к стенам, и остановилась перед окном, глядя на сверкающие крыши агломерации, мутные сине-зеленые каналы. Хаме был виден корабль-сплайн, плывущий по небу, — сморщенная луна. Она сказала: — Это было достаточно сложно в эпоху кваксов, чей авторитет, подкрепленный боевыми кораблями-сплайнами, был неоспорим.
— И, — спросил Хама, — откуда вы это знаете?
— Раньше это был один из моих офисов.
Хама немедленно потянулся к своему рабочему столу.
— Пожалуйста. — Девушка, Сарфи, потянулась к нему, но потом, похоже, передумала. — Не зовите свою охрану. Выслушайте нас.
Он встал. — Вы ясофт. Не так ли, Джимо Кана?
— О, еще даже хуже, — пробормотала Джимо. — Я фараон... Знаете, я скучала по этому зрелищу. Кваксы знали, что делали, когда подарили нам, ясофтам, солнечный свет.
Она была первым фараоном, с которым Хама столкнулся лицом к лицу. Перед ее непринужденной властностью, перед ощущением ее преклонного возраста Хама чувствовал себя молодым, глупым, его драгоценная философия казалась наполовину сформированной. И он поймал себя на том, что смотрит на девушку; он даже не знал, что у фараонов могут быть дети.
Он намеренно отвел взгляд, пытаясь найти способ вернуть контроль над ситуацией. — Вы скрывались.
Джимо склонила голову. — Я долгое время работала в таких офисах, как этот, Хама Друз. Дольше, чем вы можете себе представить. Я всегда знала, что настанет день, когда кваксы оставят нас незащищенными, нас, фараонов.
— Итак, вы подготовились.
— А вы бы не стали? Я выполняла свой долг. Я не хотела умирать из-за этого.
— Ваш долг перед оккупантами кваксами?
— Нет, — сказала она с ноткой усталости в голосе. — Вы кажетесь более сообразительным, чем остальные; я надеялась, что вы сможете это понять. Конечно, это был мой долг перед человечеством. Так было всегда.
Он постучал пальцем по информационному планшету на своем столе. — Джимо Кана. Я должен был узнать эту фамилию. Вы — одна из самых разыскиваемых преступников. Ваши показания перед Комиссией...
Она резко ответила: — Я здесь не для того, чтобы сдаться, Хама Друз, а для того, чтобы попросить вас о помощи.
— Не понимаю.
— Я знаю о вашей миссии на Каллисто. В тамошний анклав. Рет руководил научной станцией еще до оккупации. А теперь вы отправляетесь туда, чтобы прикрыть ее.
— Последние несколько лет были не лучшим временем для науки, — мрачно сказал он.
Она кивнула. — Значит, вы считаете, что наука — это роскошь, игрушка для более легких времен. Но наука — это нить в гобелене нашего человечества, нить, которую поддерживает Рет. Вы хотя бы знаете, что он там делает?
— Что-то связанное с формами жизни во льду...
— О, гораздо больше, чем это. Рет исследует природу реальности — ищет способ уничтожить само время. — Она холодно улыбнулась. — Я не жду, что вы поймете. Но это была достойная цель в эпоху, когда кваксы стремились стереть с лица земли историю человечества — стереть течение времени из человеческого сознания...
Он нахмурился. Уничтожение времени? Такие понятия были для него странными, бессмысленными. Он сказал: — У нас есть доказательства того, что научные исследования, проведенные на Каллисто, были лишь прикрытием — что многие фараоны бежали туда в период хаоса, последовавшего за уходом кваксов.
— Всего лишь горстка. Знаете, нас всегда была горстка. И теперь, когда некоторые из нас достигли более фундаментального пути к спасению, к смерти, их стало меньше, чем когда-либо.
— Чего вы хотите?
— Я хочу, чтобы вы отвезли нас туда.
— На Каллисто?
— Мы останемся под вашей охраной, с вами и вашей охраной. Вы можете содержать нас, как хотите. Мы не будем предпринимать ничего героического. Все, что нам нужно, — это убежище. Понимаете, нас убьют.
— Комиссия — это не толпа.
Она проигнорировала это. — Я беспокоюсь не за себя, а за свою дочь. Сарфи не имеет к этому никакого отношения, она не ясофт.
— Тогда ей не причинят вреда.
Джимо только рассмеялась.
— Вы скрываетесь от правосудия, Джимо Кана.
Она наклонилась вперед, небрежно положив руки на стол; когда-то это действительно был ее кабинет, понял он. — Здесь нет правосудия, — прошипела она. — Откуда ему быть? Я прошу вас сохранить жизнь моей дочери. Позже я с радостью вернусь, чтобы предстать перед любым судом, который вы решите провести.
— Почему этот Рет должен вам помогать?
— Его зовут Рет Кана, — сказала она. — Это мой брат. Вы понимаете? Не мой собрат по группе. Мой брат.
Джимо Кана; Рет Кана; Сарфи Кана. В мире кваксов семьи были чем-то вроде удела оборванцев и беженцев, а человеческие имена стали условными обозначениями; совпадение имен ничего не значило для Хамы. Но для этих древних людей общее имя было знаком родства. Он взглянул на Джимо и Сарфи, испытывая неловкость при виде этих тесных первобытных связей матери, брата и дочери.
Внезапно дверь открылась. Вошла Номи Феррер, читая что-то на планшете с данными. — Хама, твой корабль готов к полету. Но я думаю, нам нужно... — Она подняла глаза и с первого взгляда оценила обстановку. В одно мгновение она оказалась рядом с Джимо, приставив лазерный пистолет к горлу фараона. — Джимо Кана, — прошипела она. — Как ты сюда попала?
Сарфи шагнула к Номи, размахивая руками, как птичка.
Хама поднял руку. — Номи, подожди.
Номи была возмущена. — Чего ждать? Это постоянно действующий приказ, Хама. Это ясофт первой категории, которая не сдалась Комиссии. Я должна была уже убить ее.
Джимо тонко улыбнулась. — Это не так-то просто, не так ли, Хама Друз? Вы можете сколько угодно рассуждать о правосудии и возмездии. Но здесь, в этом кабинете, вы должны встретиться лицом к лицу с реальностью матери и ее ребенка.
Сарфи сказала Хаме: — Если ваша стража убьет мою мать, она убьет и меня.
— Нет, — сказал Хама. — Мы не варвары. Вам нечего бояться...
Сарфи протянула руку и провела по столу — нет, Хама вздрогнул, увидев, что ее рука прошла сквозь стол, на мгновение превратившись в облако пикселей, светящихся цветных квадратиков.
— Вы виртуал, — прошептал он.
— Да. И вы хотите знать, где я живу? — Она подошла к матери и положила руку на голову Джимо.
Джимо заметила, что тот ничего не понимает. — Вы многого о нас не знаете, не так ли, хотя и осмеливаетесь судить нас? Хама, фараоны редко рождают истинных.
— Ваша дочь была смертной?
— Дар кваксов был неоднозначным. Мы наблюдали, как наши дети старели и умирали. Это была наша награда за службу кваксам; возможно, ваша Комиссия примет эту историческую истину. И когда она умерла...
— Когда она умерла, вы загрузили ее в свою голову?
— Больше нигде не было безопасно, — сказала Джимо. — И я была рада, гм, освободить для нее место. Я прожила долгую жизнь, и у меня были воспоминания, от которых была рада избавиться.
Номи резко сказала: — Но она не твоя дочь. Она — копия.
Джимо закрыла глаза. — Но она — все, что у меня осталось.
Хама почувствовал себя тронутым этим актом навязчивой любви, который в то же время был отталкивающим.
Сарфи отвела взгляд, словно устыдившись.
Последовало легкое сотрясение. Пол содрогнулся. Хама услышал бегущие шаги, крики.
Номи Феррер сразу все поняла. — Лета. Это был взрыв.
Свет померк, как будто по небу проплыла какая-то огромная тень. Хама подбежал к окну.
