Сицилианская защита

— Во время этого налета — один танк из третьего взвода.

— А вообще?

— А вообще, за эти четыре дня боев в роте осталось девять исправных машин. Ты представляешь? Девять. Три, правда, обещали вернуть, но когда. У моей 'единички' опять подвеска навернулась.

— Черт побери. Не полных два взвода.

— После того, как англичане улетели, мы двинулись дальше, но пройдя еще с километр уперлись в оборону на окраине Ньювигейна. Полковник решил попробовать сбить их одним ударом, но там у Голландцев была батарея противотанковых 47-миллимитровок, поэтому потеряв еще несколько танков мы отошли. Понятное дело, без пехоты в город соваться смысла не было.

— А пехота как обычно отстала? — полувопросительно-полуутвердительно произнес раненный ротный.

— Ну да. Хотя это не их вина. Там летуны опять облажались. Англичане смогли разбомбить переправу через Лек, поэтому пока восстановили, пока перебросили. Там, говорят, такая рубка в воздухе была.

— И что дальше?

— А дальше? Дальше мы дождались пехоту и потом повернули на Север, обошли стороной Утрехт, пару раз прорывая выставленные заслоны, и соединились с частями 254 пехотной в десяти километрах от Амстердама. Ну а потом поучаствовали в его штурме.

— Так что, Амстердам действительно штурмовать пришлось? Тут разные слухи ходят. Якобы там чуть ли не второй Верден был.

— Да нет, ты что? — Скривился Вилли, — Авангард наш, СС-овцев из лейбштандарта пощипали знатно, это да. Ну, так они сами виноваты. Думали, что Голландцы при виде танков на окраине столицы, враз в штаны наложат. Чуть ли не походной колонной хотели на главную площадь Амстердама, как ее там?

— Площадь Дам, — подсказал Курт.

— Ага, она. Заехать туда хотели. Знамена развернули. Придурки. И попали, естественно в огненный мешок. А когда уже основные силы подошли, оказалось, что там всего два полка было. Прикрывали эвакуацию королевского двора и остатков армии.

— И многим удалось удрать?

— Так откуда ж я знать могу, — деланно удивился лейтенант.

— Вилли... Ты же всегда все про всех знаешь.

— Ага, а когда я...

— Вилли, не начинай, и так голова квадратная, — оборвал товарища Курт.

— Ладно, не буду. Да о чем я? Пообщался я тут с одним штабным. Он говорит, что тысяч пятьдесят смогли эвакуировать. Без тяжелого вооружения, конечно.

— Не добили. Теперь они где-нибудь во Франции всплывут, или в Бельгии. Плохо, — внезапно у обер-лейтенанта закружилась голова и он инстинктивно, ища дополнительную точку опоры, ухватился за лавочку. Его товарищ и подчиненный это заметил:

— Все нормально, Курт, ты себя хорошо чувствуешь?

— Да, жить буду.

— Я, пожалуй, пойду. А то еще от врача твоего влетит. Тебя проводить до палаты?

— Сам дойду, — отмахнулся раненный. — Привет парням передавай. Я скоро вернусь.

— Выздоравливай, — уже в спину крикнул лейтенант Краус. После этого выкинул окурок, развернулся и зашагал прочь.

Глава 6

Париж, Франция 26 июня 1940 года

Шарль де Голль, получивший, таки, звезды бригадного генерала на погоны и в придачу знак отличия офицера ордена Почетного Легиона, за прошедший с начала войны месяц еще больше похудел и осунулся. Вокруг глаз появились темные круги — следствие бессонных ночей и работы по восемнадцать часов в сутки. Все это время он восстанавливал свою дивизию, потерявшую за время боев больше половины танков и треть личного состава. Но только рамками своей дивизии его деятельность не ограничивалась. Будучи еще до войны сторонником массового использования танков, объединения танковых батальонов в дивизии и корпуса, теперь он пытался передать свой опыт и знания другим командирам французской армии. В статусе национального героя и заместителя министра обороны это делать оказалось намного легче. Да и в целом армия Франции за время войны начала стремительно меняться. Впрочем, меняться стала не только армия, но и вся страна.

До начала активной войны с Германией во Франции были сильны антивоенные настроения. Настроения эти, ставшие следствием потерь в Первой Мировой Войне, активно поддерживались правительством страны. Надеясь столкнуть Германию и СССР, Франция изо всех сил источала миролюбие. В народе даже ходила присказка 'лучше поражение, чем новый Верден'. Понятно, что такое положение вещей не могло сохраняться долго. С началом наступления Германии, во Франции развернулась широкая пропагандистская кампания, направленная на поднятие патриотических настроений среди простых обывателей. Газеты расписывали героизм солдат отстаивающих свободу своей родины, по радио выступали политики с призывом защитить отечество. С совместным заявлением выступили премьер-министр Поль Рейно и президент Альбер Лебрен. В своей речи политики высказали решимость бороться с врагом до последнего и призвали французов с оружием отстоять свои дома. Все это на фоне первых побед вылилось в резкий подъем патриотических настроений и одновременно к нарастанию антинемецкой истерии.

Разобравшись с делами своей героической 4-ой танковой дивизии, де Голль вылетел в Париж на встречу с премьер-министром. Поль Рейно — старый товарищ де Голля, сторонник активной войны с Германией до победного конца — принимал живейшее участие в его карьере. Именно стараниями премьер-министра де Голль получил под командование танковую дивизию и кресло заместителя министра обороны республики. И именно влияние и политический вес покровителя позволили сделать то немногое, благодаря чему удалось избежать катастрофы в первые дни войны.

Встреча в Елисейском дворце прошла не так как, рассчитывал генерал. Вместо разговора о нуждах армии, перевооружении, изменении структуры и прочих на его взгляд важных вещах, разговор зашел о политике. В частности о фигуре министра обороны Эдуарде Даладье.

Даладье — один из мастодонтов французской политики, трижды премьер-министр Франции, бывший министр иностранных дел, а ныне военный министр, навязанный Полю Рейно палатой депутатов, не устраивал главу республики. Рейно в нем никудышного политика и лично ответственного за слабость Франции, как внешнюю, так и внутреннюю. Именно Даладье подписывал Мюнхенское соглашение, 'скармливая' Чехословакию Германии. Чем фактически предал чехов, отказавшись от заключенного ранее союзного договора. И в целом Рейно считал Даладье виноватым в сложившейся ситуации.

Понятно, что наличие такого человека среди министров своего кабинета Рейно не удовлетворяло. Однако только с началом войны сложилась ситуация, показывающая всем всю слабость Даладье как человека и как политика. И если в первые дни войны делать перестановки внутри кабинета Рейно не решался, опасаясь естественной в таких случаях неразберихи, то теперь, когда ситуация на фронте неким образом стабилизировалась, пришло время заняться высокой политикой.

— Хорошо, общая ситуация мне, в целом, ясна, каким образом это все связано со мной? — Со всей свойственной ему прямотой спросил премьер-министра де Голль.

— Портфель военного министра.

— Что? — Де Голль не сразу понял, что ему предлагают.

— Хочу предложить тебе портфель военного министра. — Четко, буквально, по словам произнес Рейно.

Генерал в задумчивости потер свой длинный нос.

— Почему я?

— Франции на посту военного министра нужен боевой генерал. Политикан Даладье и в мирное время был отвратительным министром, а уж в военное... А ты прекрасная фигура. Боевой генерал, герой, военный теоретик, единственный, кто во Франции предсказал будущий характер войны, все об этом знают. Жизнь уже показала твою правоту. При этом уже заместитель министра. — Рейно помолчал несколько секунд и добавил, — я мог бы снять Даладье и сам занять кресло военного министра, но прекрасно отдаю себе отчет — я тоже не потяну.

На несколько минут в кабинете воцарилось тишина. Было слышно, как высоко под потолком жужжит одинокая муха.

— Нет, господин премьер-министр, — де Голль, приняв решение, встал с кресла, — я не думаю, что это будет целесообразно. В войсках я буду полезнее. А здесь, здесь все равно ничего путного сделать не получится. Просто не дадут.

Генерал развернулся и, не прощаясь, направился к выходу. Рейно тоже поднялся.

— Танковые дивизии, корпуса? Механизированная пехота? Рации в танках? Взаимодействие с авиацией? Я ничего не забыл? — Уже в спину спросил глава государства. — Сам все сделаешь. Так как посчитаешь нужно. Карт-бланш.

Де Голль, остановившийся при словах Рейно, развернулся и воткнул взгляд в глаза собеседника. Секунд десять двое французов бодались взглядами, после чего генерал улыбнулся, первый раз за всю встречу и кивнул:

— Хорошо, я согласен.

Шесть часов сна? Роскошь. Четыре в самом лучшем случае.

Перестановка в кабинете министров как и ожидалось не вызвала никаких проблем. Уже даже последнему дураку стало ясно, что Даладье полностью провалил подготовку страны в войне. Назначение же на эту должность де Голля вызвали скорее всеобщее одобрение, чем недовольство.

В военном ведомстве все оказалось еще более запущенно, чем думал бригадный генерал и свежеиспеченный министр. Раздутые штаты, люди, занимающиеся неизвестно чем, отсутствие хоть какой-то осмысленности в действиях.

Будучи сам танкистом, де Голль первым делом сосредоточил свои усилия именно в этом направлении. Первым, что он сделал, было формирование шести новых танковых дивизий и переформирование уже существующих четырех, пополнение которых до того шло не шатко не валко. Особенно это касалось 3-ей танковой дивизии, раздерганной в начале войны на части и введенной в бой побатальонно. Технику для старых и новых танковых дивизий спешно собирали среди приданных пехотным дивизиям танковых батальонов. Таким образом, основную часть парка новых соединений составили легкие Рено R35 и Гочкисы H35. Пехоте оставили лишь совсем устаревшие модели, часть броневиков, и всяких уродцев французского танкостроения. Таких, например, как 75-тонный танк 2С.

Не смотря на всю 'легкость' таких дивизий, разбавленную местами средними и тяжелыми танками, по вооружению и бронированию они легко давали фору аналогичным немецким соединениям, укомплектованным Pz. I и II. Проигрывая, впрочем, по всем остальным параметрам.

Вторым поворотным решением стал отказ от дальнейшего производства большей части номенклатуры французских танков в пользу двух видов — среднего 'кавалерийского' S35 (модифицированного и получившего обозначение S40) и тяжелого В1. Именно эти два танка в первой фазе войны зарекомендовали себя с лучших сторон.

Дивизии объединили в корпуса. Не мудрствуя лукаво, военный министр волевым решением скопировал немецкую схему из двух моторизованных и одной танковой дивизии. Единственной проблемой, кроме глухих шепотков за спиной, негодующих по поводу такого 'германофильства' де Голля, была та, что моторизованных дивизий во французской армии было всего восемь. А новых взять было, в общем, не откуда, так как грузовиков для перевозки пехоты во Франции выпускалось столь незначительное количество, что их не всегда хватало на нужды снабжения линейных частей на передовой. Так, на начало войны во французской армии было чуть больше шестидесяти тысяч колесных машин при необходимости в триста тысяч. Понятно, что бредовая идея с мобилизацией гражданской техники возложенных на нее надежд не оправдала. И хотя производство военной техники, в том числе и колесной ежедневно нарастало, вводились в строй новые линии, поглощая государственные деньги военных заказов, быстро закрыть все пробелы было просто невозможно.

И такие проблемы были во всех отраслях: авиация, артиллерия, снабжение, про флот и говорить не о чем. Флот в этой сухопутной войне оказался бедным родственником, не имеющим хоть какого-то значения в боевых действиях, и по настоянию де Голля все работы по достройке линкоров были на время приостановлены, а ресурсы направлены в другие, более важные сферы.

Еще одним направлением деятельности де Голля стало стягивание военных сил страны размазанных по многочисленным французским колониям. Северная и центральная Африка, Индокитай, колонии в Южной Америке, острова в трех океанах и подмандатные территории на ближнем востоке — все это нуждалось в защите и подобно черной дыре поглощало военные и другие ресурсы. Теперь же, необходимость защищать метрополию возвращала их назад вместе с навербованными на месте туземными полками и дивизиями, призванными стать пушечным мясом в большой войне.

Заседание 'военного кабинета' продолжалось уже несколько часов.

— Таким образом, — вещал де Голль, — считаю целесообразным объединить военное министерство с военно-морским и авиационным министерством в единую структуру под единым управлением. Считаю не допустимым в военное время существование наличествующей на сегодняшний день ведомственной раздробленности.

Министры авиации и флота Ла Шамбр и Кампеши синхронно поморщились.

— Кроме того, выношу предложение о создании объединенного штаба союзных сил в составе представителей от Франции, Англии и Бельгии а также Голландии с правом совещательного голоса. Имевшие уже место случаи несогласованности действий между силами союзников, на мой взгляд, заставляют задуматься о безопасности фронта в целом.

Внезапно дверь совещательной комнаты открылась, и в нее просунулся молодой мужчина с погонами лейтенанта. Быстрым шагом, не обращая внимания на скрестившиеся на нем взгляды, он подошел де Голлю, и что-то прошептал ему на ухо. От полученных известий брови бригадного генерала стремительно полезли на лоб, выражая крайнюю степень удивления. Удивление, впрочем, быстро сменилось злостью.

— Что я и говорил, господа, — едва сдерживая ярость, тихо произнес военный министр, — никакого нормального сотрудничества в такой ситуации быть не может!

— Что случилось, господин генерал? — Первым не выдержал министр колоний Мандель.

— Союзнички начали наступление. Не удосужившись поставить нас в известность, конечно. Извините, господа, я должен идти.

Девятого июля началось первое большое наступление союзников во Второй Мировой войне. Двумя одновременными ударами навстречу от Антверпена и Брюсселя они попытались отрезать немецкие дивизии занимающие выступ, образовавшийся в результате предыдущего наступления вермахта.

От Антверпена наступали бельгийцы с приданными им эвакуированными голландскими дивизиями, а с юга им на встречу ударили части Британского Экспедиционного Корпуса.

Наступление началось по канону Первой Мировой с массированной артиллерийской подготовки, уничтожающей все живое на первой линии. После этого в ход пошли танки.

В ходе двухдневного сражения ни бельгийцы, ни англичане прорвать фронт так и не смогли, несмотря даже на демонстративный удар французской армии, призванный отвлечь внимание ОКВ.

Тем не мене, полностью неудачной эта операция не была. Расценив угрозу окружения как значительную, Рейхенау с согласия Браухича и не без истерики Гитлера отвел 76-ую и 113-ую дивизии обратно на линию Амстердам — Брюссель, нивелировав, таким образом, все результаты последнего наступления вермахта.