Пароход, заранее сбавив ход, подходил к причалу. Скинули швартовы, спустили мостки — и первой на берег организованно сошла небольшая группа молодых парней, вернувшихся в Ангарск на зиму из Удинска, за плечами винтовки, за спиной рюкзаки. Следом гурьбой, в сопровождении помощника капитана — переселенцы.
— Здорово, Прокопий! — обменявшись рукопожатием, воскликнул речник. — Принимай! По списку девятнадцать человек.
— Граждане! — с традиционного для первоангарцев обращения начал Славков, подойдя к людям, которые, кутаясь в выданные им плащи, только присели на свои пожитки. — Проходите в повозки, садитесь на лавочки. Скоро вы будете дома!
'Омнибусы' один за другим останавливались у каждого из домов, где староста сдавал очередную семью на руки своим помощникам. Они, в свою очередь, помогали новым соседям осмотреться в доставшемся им доме. Подъехали, наконец, к дому бывшего старосты, в который должна будет заселиться семья Ивана Горицкого, получившего эту фамилию на таможне от Горицкого монастыря, при котором он когда-то числился в работниках. Семья его состояла всего из трёх человек — жена Агафья да семилетняя дочка Марья. Но ожидалось пополнение — Агафья была беременна.
— Проходите, — Прокопий открыл калитку, впуская Горицких. — Дом хороший, тёплый. У меня такой же, — добавил Славков подошедшему Ивану.
— Богато... — только и молвил тот. — Не хуже хоромов матушки-игуменьи.
— Да, — улыбнулся староста. — За домом огород, яблоньки... Ежели котейку завесть надо, то в правлении потом справитесь. Козу, кур, гусей дадим...
— Я уж ко всему привычный, — почесал лохмы Иван, стянув шапку. — Ты вот скажи, не тая, Прокопий... Нешто вот и дом... И коза... Да и котейка, — усмехнулся новоиспечённый Горицкий. — Всё это за просто так, токмо работать надобно?
— И плодить детишек! — подмигнул Славков.
— А ежели я корову захочу, дашь ли? — хитро прищурил глаз работник, переглянувшись с женой, которая тут же покраснела из-за мужней наглости.
— Корову дать — оно дело-то нехитрое, — вздохнул Прокопий. — Мне тоже Пеструху привели на двор. Да только отдал я её взад.
— Ишь ты! — удивился Горицкий. — Отчего же так?
— А на кой она мне? — приглашая Ивана в дом, сказал Славков. — Нам с ней управляться некогда — дети в школе, мы на работе. Подумковал я, да и отдал её на ферму.
— Куды? — встал на крыльце Горицкий.
— На ферму, — пояснил Прокопий. — Там все коровы содержатся разом, а оттуда молоко развозят по домам — и с утренней, и с вечерней дойки. И навоз, коли надо, завсегда есть.
— А кой тогда приводили?
— Маху дали, — пожал плечами Славков. — Потом подумали, как народу проще будет, да и сделали фермы, а туда взяли скотников, доярок да пастухов. Всё из этих, тунгусов наших. Справный народец, ежели не дикой.
В пустых ещё сенях разулись и прошли в дом. Агафья, увидев просторную, светлую и чистую светлицу, сразу же ахнула, привалившись к стенке.
— Батя! Батя! Глянь-ко, куколки тута есть! — дочка, взвизгнув от радости, нахватала целую охапку тряпичных игрушек и принялась кружить с ними по светлице.
— Печка топится не по-чёрному, — сразу указал Прокопий, присаживаясь на лавку у застеленного скатертью стола. — Иван, завтра дрова тебе привезут, а опосля...
— Батя! Всё видать, что снаружи! — Марья, встав на лавку, прильнула к окну. — Как прежде видали — на корабле да в столовой!
— Опосля в правление зайдём с тобою, Иван Тихонович, потом поедем мануфактуру смотреть, — проговорил Славков, после чего встал, а у двери, надевая шапку, он добавил:
— Сейчас соседку вашу, бабу Лукерью, пришлю, она поможет с хозяйством. До завтра, Иван, отдыхайте!
Ангарский кремль, раннее утро следующего дня.
Очередное собрание у Соколова началось с докладов начальников поселений. Отчитывались о состоянии дел перед наступающей в Сибири зимой и руководители отраслей — начиная от начальника Железногорского комбината первоангарца Бориса Лисицына до руководителя опытного Ольхонского зверосовхоза Петра Нарубина, сына переселенцев из Литвы, ранее доложившего о полной готовности к зиме по радио. Наибольшее внимание, что естественно, было уделено Железногорску. Этот город становился фактической копией советского 'почтового ящика', закрытого моногородка, замкнутого на работу комбината. Именно сюда, наряду с химическими лабораториями Ангарска, посылались самые смышленые парни и даже девушки, показавшие способности к дальнейшей работе на производстве. Пока живы первоангарцы, они должны были передавать свои знания и умения молодёжи, которую сами же и растили. Однако многие из учёных и высококвалифицированных инженеров и рабочих были людьми в возрасте, большинство их перешагнуло полувековой юбилей, в отличие от бывших солдат-срочников, с которыми они вместе оказались в экспедиции.
— Давай в целом, Борис Иванович, — предложил Соколов начальнику комбината Лисицыну. — Цифры я потом посмотрю.
— Как уже все знают, не так давно вместо наших старых печей был запущен небольшой, но гораздо более технологичный конвертер, — начал начальник комбината. — Теперь я даже боюсь затоваривания, — добавил он с затаённой улыбкой и продолжил:
— Кроме того, электролизный цех давно требовал своего расширения, сейчас мы этого добились, введя в строй ещё две паротурбинные установки для получения энергии и тепла. Ввод третьей, предназначенной для трубопрокатного цеха, назначен на весну. Плюс, почти готова документация для трехкубовой установки по переработке сахалинской нефти с получением керосина, соляры, бензина, мазута с битумом, а также масел и смазок.
— Что по рельсовому цеху?
— Трехвалковый стан для прокатки рельсов работает, — вздохнул Лисицын. — Качество материала пока не на высоте, как и длина рельса.
— Не прибедняйтесь, — усмехнулся Вячеслав. — Кстати, скоро на комбинат прибудет две сотни крепких мужчин...
— Шведы? — кивнул Борис Иванович. — Мне уже докладывали. Это отлично, обучим и приставим к работе.
— Вячеслав Андреевич, — тут же поднялся Александр Тюрин, занимавшийся производством консервированных продуктов. — Мне нужно хотя бы два человека.
Как и в случае с бипланом, поначалу Тюрин занимался воплощением своего дела в одиночку, а потом и с помощью энтузиастов. Стеклянные банки нагревали в закрытом котле с кипящей водой, а затем, закупорив, снова подвергали нагреву. Бактерии, вызывающие порчу продуктов, уничтожались, а получаемые таким образом консервы хранились весьма долгое время. Это могло здорово пригодиться при морских переходах, на дальних постах и, конечно же, в войсках.
— Александр Фёдорович, будут тебе люди, — заверил Тюрина Вячеслав. — Ты когда предоставишь консервный аппарат?
— Этот вопрос решится в ближайшем времени, — ответил за Тюрина Лисицын. — Скоро будем закатывать.
— Хорошо, — резюмировал Соколов. — Борис Иванович, вчера радировали с Нижнего — от Строгановых к Оби вышел обоз с уральской платиной.
— Вот это отличная новость! Лучше только начало выплавки меди на реке Холодной! — воскликнул Лисицын и тут же добавил укоризненно:
— Вячеслав, мог бы мне и пораньше сказать!
Нужда ангарской промышленности в платине была велика. Где только этот металл ни использовался! В металлургии как легирующая добавка при производстве высокопрочной стали, а также для изготовления магнитов, хирургических инструментов. При переработке нефти платина может исполнить роль катализатора для получения бензина высшего качества. Незаменима платина в ювелирном деле, в химических реакциях при получении азотной и серной кислот, перекиси водорода — словом, металл сей был Сибирской Руси необходим. Поэтому одним из первых дел, которые начала вести Нижегородская фактория, стал поиск богатых россыпей самородной платины на Урале, во владениях Строгановых. Дмитрий Андреевич, успевший дважды побывать у Соколова в гостях, сотрудничеству с сибирским царством был доволен. Вячеслав обещал ему прислать мастеров Ивана Репы для организации выплавки пушек, стрелявших ядрами, разрывными и зажигательными гранатами, бомбами и картечью, дабы Строганов поставлял их в русскую армию.
— С твоего разрешения резюмирую, Вячеслав, — произнёс Лисицын, сделав паузу, чтобы все его услышали. — Дорогие мои товарищи! Иногда у меня в голове не укладывается всё то, что мы смогли сделать, наворотить за прошедшие восемнадцать лет. Почти с нуля мы сумели достичь таких высот, что дух захватывает!
Собравшиеся в зале заседаний люди загудели, соглашаясь с этими словами. А теперь уже Соколов продолжил:
— Борис Иванович прав, я тоже частенько осмысливаю дело наших рук и умов — воистину, мы словно в миниатюре повторили то культурное и промышленное развитие, которое провели в Советской России большевики. Не знаю, корректно ли это сравнение, но я думаю именно так!
— Что же мы — мини-большевики, по-твоему? — улыбнулся, отмахнувшись, Владимир Кабаржицкий.
— Почему нет, Володя? — ответил Соколов. — Ладно, вернёмся к обсуждению перспектив сотрудничества со Строгановыми...
Разошлись люди нескоро — на улице уже начинало темнеть. Направились, что естественно, в столовую — за время обсуждений и докладов все успели здорово проголодаться. Но даже там продолжались бесконечные споры и дискуссии, и каждый хотел лучшего, каждый желал бы сделать так, чтобы будущее казалось безоблачным, понимая, однако, что жизнь внесёт свои коррективы.
А на улице пошёл снег. Мелкий и колючий, еле слышно шурша, он ложился на стылую землю, покрывая её первым белым покрывалом. Завтра от него не останется и следа.
Глава 3
Ангарск, август 1647 (7155)
Разомлевшая кошка разлеглась на широкой лавке под окном, изредка поводя свесившимся хвостом. Тепло ей. Летний день в самом разгаре. С реки доносятся детские крики, смех — уроки закончены, и теперь самое время искупаться, поваляться на песке, прогретом ласковыми лучами солнца. Слышны и радостные возгласы играющих в волейбол ребят постарше. Солнце щедро изливается на Приангарье, но жары нет — виной тому прохладный ветерок с Ангары. Шла последняя декада августа, комары да мошка исчезли, а потому можно было смело открывать в светёлке окна. Оттого она казалась ещё более светлой и просторной.
— Смотри, Аннушка, Павел Лукич-то сызнова идёт, — проговорила миловидная женщина, выглянув в открытое окошко из-за шёлковых штор. — И чего он?
— А то не ясно, сестрица? — улыбнулась Анна, покачивая на руках спящего ребёнка.
Старшая сестра вспыхнула и отошла от окна, младшая же проводила её озорным взглядом. Мария, вдова почившего государя, мальчика родила в Тобольске, в начале июля прошлого года. Роды были тяжёлыми, и Мария изрядно намучилась, прежде чем стала счастливой матерью. Ранее ради того, чтобы не тревожить находившуюся на сносях женщину, отплытие парохода задержали на две драгоценные недели. Она сильно ослабла, но на пароходе были медики — ученики Дарьи Поповских, тут же взявшие молодую маму под свою опеку. Тогда же перед ангарцами возникла непредвиденная проблема — сёстры наотрез отказались подниматься на борт 'Вихря', разведшего пары и готового отчаливать от тобольской пристани. Решение нашлось быстро. Капитан парохода Онфим Холмогоров смекнул освятить судно. Для этого из стоявшей неподалёку Софийской соборной церкви, где недавно крестили ребёнка, наречённого Владимиром, пригласили батюшку. Священник согласился провести обряд освящения за щедрое пожертвование церкви. Грауль, неодобрительно покачав головой, скупо отсчитал несколько золотых монет. Лишь после обряда Милославские взошли на корабль. Шведы же, в том числе и Аксель Оксеншерна, такого неприятия не выказали, хотя было видно, что путешествие на самодвижущемся судне для них стало серьёзным испытанием. Кстати, в Тобольске пришлось здорово расширять факторию под склады. Если сотрудничество со Строгановыми продолжится, то именно в Тобольск будут приходить их обозы с платиной, кристаллами кварца и другими необходимыми ангарцам товарами.
'Вихрь' в конце октября причалил у второго Ачинского острога, возведённого на Чулыме, вместо прежнего на Белом Июсе, сожженного енисейскими кыргызами. Воевода Яков Тухачевский, из смоленских дворян, с радушием принял гостей, накормил и растопил для них баню. Оставив судно с частью команды на зимовку в Ачинске, ангарцы и их спутники погрузились в крытые повозки, направившись к Ижульскому острогу. Преодолев около полусотни километров, обоз, сопровождаемый конными стрельцами, достиг берега Енисея, где стояло укрепление воеводы Ивана Вербицкого, происходившего из сынов боярских. Оба острога — и Ачинский, и Ижульский — прежде частенько подвергались нападениям кыргызов. Однако ангарцы и вооружённые ими казаки и стрельцы всякий раз с успехом и великим для нападавших уроном отбивали эти атаки. После побед под стенами острогов следовали карательные рейды в становища неприятеля, которые всегда бывали разоряемы. Оба острога и дорога между ними представляли собой последний отрезок Сибирского тракта, который вёл с Руси к царству Сокола. Поэтому защита их была первостепенна и для ангарцев, и для царских воевод. Врагу спуску не давали. Тем кыргызам, кто не желал замиряться, пришлось в итоге откочёвывать к югу, к джунгарам.
После долгой дороги Грауль и его спутники в конце ноября прошлого года ступили, наконец, на ангарскую землю. Со дня прибытия в сибирскую державу прошло уже десять месяцев, Милославские жили в Ангарском кремле, занимая левую часть недавно выстроенного терема. Павел Грауль, опекун Владимира, к московским беженкам заходил теперь частенько, пользуясь их расположением. Поначалу жалея сестёр, в пути долгом прикипел он душою к младшей из них. Вот и захаживал теперь часто, играл с маленьким Владимиром, пил чай да поглядывал на Марию. Та, без сомнения, понимала что к чему, но память об убиенном муже была ещё жива. Конечно, не по любви выходила она замуж, но брак был освящён церковью. Однако постепенно Анна и Мария привыкали к ангарской жизни, к непривычным местным обычаям, благо Андрей, приставленный Морозовым охранять сестёр, пытался нарушить уклад их жизни, ограниченный теремом и кремлёвской часовней. Всё чаще Милославские выбирались на прогулки по Ангарску. И всё чаще Грауль сопровождал их.
Попавшие в Сибирь шведы, члены семьи бывшего канцлера, также жили в кремле, в отдельном двухэтажном доме. Аксель и его жена Анна, дочь Катарина и внучка Барбара занимали первый этаж. Часть дома занимал и Йохан Аксельссон с супругой — болезненной и тихой Анной Стуре, детей у них не было. Остальные помещения занимала прислуга. Младший сын бывшего канцлера двадцатичетырёхлетний Эрик и две дюжины охранников — молодых парней, набранных на службу в родовых землях семьи Оксеншерна, жили в казарме, причём сам Эрик и его ребята прошли половину из двенадцатинедельного курса молодого ангарского бойца-пехотинца. C помощью сержантов-инструкторов ими уже были заучены основные команды и военные термины, проведено знакомство с оружием и амуницией. Два шведских отделения, наряду с остальными, начали участвовать и в традиционных для подготовки бойцов Ангарии соревнованиях. Отделения на первом этапе обучения постоянно соревнуются между собой и на тренировках, и на маршах, и на строевых смотрах. Потом начинается более плотное изучение оружия, а вскоре на стрельбищах проходит и огневая подготовка. Далее, к восьмой неделе обучения настаёт время заключительной вводной части — тренировочного лагеря под Иркутском или Удинском, где проходят рейды на местности, ориентирование и выживание в тайге и финал — полуторасуточный марш-бросок в полной экипировке. Это задание основывается на взаимовыручке и общекомандном духе бойцов. Прошедшие его зачислялись в состав определённого полка — Сунгарийского, Селенгинского, Уссурийского, остальные же пополняли гарнизоны поселений, охранных команд при рудниках или направлялись на переобучение для работы на благо державы.
