Морана-2

— Стой! Отдыхаем четверть часа, я на разведку.

Уставшие и вспотевшие бойцы с удовольствием попадали на задницы, переведя дух и расслабляя натруженные ноги и руки. Теплый ветерок июльской ночи приятно холодил разгоряченные тела и возвращал растраченные силы, так что вскоре четверка невольных бурлаков начала тихо переговариваться — а затем и вовсе сделала небольшое открытие. Те далеких пятна света в поле перед бывшими позициями четыреста седьмого полка, которые они заметили перед началом своего "решительного наступления" стали заметно ближе. Настолько, что теперь, если постараться, можно было без труда услышать размеренное тарахтение мотора передвижного электрогенератора — и различать в свете десятка небольших прожекторов силуэты вражеской бронетехники. Верней сказать, ее основательно разбитые и сгоревшие остовы, которые деловитые немецкие ремонтники стащили в полевые мастерские и усердно восстанавливали, собирая из двух-трех "покойников" вполне боеспособный танк или бронетранспортер. В зыбком свете выносных ламп и выглядывающей из-за облаков проказницы Луны то и дело виднелись расхаживающие по периметру лагеря часовые; за ними отлично просматривался здоровенный грузовик, на который лебедкой затягивали закопченый "Штуг-3". Недалеко от него стояла пара ремлетучек с раскрытыми бортами и время от времени сверкали вспышки электросварки...

— Не расслабляться!

Беззвучно вернувшаяся к своим бойцам Морозова заставила их непроизвольно вздрогнуть и на краткий миг вытянутся по стойке "смирно!".

— Кто нибудь умеет водить автомобиль?

Отряхивая измазанные в земле штаны, здоровяк Карский чистосердечно признался:

— Закончил шестимесячные курсы ОСОАВИАХИМ. Только я с фашистской техникой незнаком, тащ лейтенант.

Следом подал голос и рядовой Тычина, сдав родного отца, не раз пускавшего его за руль колхозного грузовичка-полуторатонки. Остальные два бойца стыдливо промолчали, упершись глазами в непонятную длинную трубу, которую младлей вытянула из бокового кармашка рюкзака и начала накручивать на толстый ствол своего самозарядного карабина.

— Ефрейтор, распаковать "Максим", оттянуться на сто шагов назад по грунтовке и приготовить пулемет к стрельбе "на сухую": вторым номером расчета рядовой Дашук. Быть в готовности прикрывать наш отход, но первыми огонь не открывать!

Тихо клацнув взведенным затвором, она вернула пистолет в кобуру — и обратным движением руки проверила подсумок для двух гранат.

— Карский и Тычина идут со мной добывать автотранспорт. На случай возможной неудачи первая точка сбора тележка, вторая в подземной галерее. Вопросы?

Их было целое море, но в крови красноармейцев уже плескался адреналин, да и приказы звучали столь властно, что... В общем, вопросов не было, и младлей с двумя бойцами растворились в темноте, оставив Вилена и Геннадия в легкой обиде: почему выбрали не их? Переживания не помешали им снять с тележки станкач и вещмешок с лентами, и отсчитать шаги — но вот настроения для разговоров так и не появилось. Затаившись в угрюмом молчании, в один из моментов они разом встрепенулись и едва засадили очередь по непонятному пятну, образовавшемуся недалеко от них в поле. В прорезавшемся сквозь облака лунном свете это неясное нечто медленно копошилось и вроде бы даже ползло в их сторону, но общие очертания были какими-то странными и настораживающими. Вскоре ночное светило пригасило свое сияние, и через небольшой промежуток времени со стороны оставленной тележки донесся слабый свист.

— Кто-то из наших?

— Похоже...

Ответив на немудреный призыв, Дашук приготовил оставленный ему карабин — и опустил его, вовремя опознав сослуживца, каждую руку которого оттягивало по чемодану. А, нет: это были канистры, опознанные по характерному глухому бульканью.

— Ф-фух, еле дополз!..

Ефрейтора страдания товарища не заинтересовали:

— Где командир и Андрюха?!

— Там, у броневика... Х-х-у-х... Сейчас, отдышусь малость, и... Э-это вам!

Забрав канистру и повозившись немного с горловиной, Голиков принюхался и довольно хмыкнул:

— Вода! Генка, заливаем в кожух.

Пока они обихаживали пулемет, гонец пришел в себя и зачастил:

— Новый приказ тащ лейтенанта: открыть огонь в три-тридцать утра — или сразу же после того, как загорится одна из машин!

Порывшись в карманах, рядовой Тычина вложил в ефрейторскую ладонь наручные часы на кожаном ремешке и продолжил:

— Отстрелять ленту-сотку по всему лагерю неприцельно, еще одну по двигателям ремонтной техники — и тут же отойти к тележке. Уф, пока обратно канистры пер, боялся что-нибудь запамятовать!..

— Сейчас что, обратно побежишь?

— Нет, еще на полсотни шагов дальше от вас: когда начнете палить, мне надо будет разлить...

Пнув недовольно загудевшую стальную емкость, доставщик приказов то ли пожаловался, то ли похвастался:

— И поджечь! Потом обратно к тележке, готовиться к ее быстрой погрузке в машину.

Сжав пальцы на металлическом кругляшке, ефрейтор Голиков поглядел на ночное небо и попытался рассмотреть положение стрелок на белом циферблате — с грехом пополам определив, что до назначенного срока еще целых полчаса.

— Ну, я пошел.

— Куда?!? Вагон времени еще: рассказывай давай, что за транспорт, и как вы там... Ну, вообще?..

Дважды сослуживца просить не понадобилось, ибо его и самого изрядно распирало:

— Здоровенный броневик, спереди колеса, а сзади гусеницы! На наш БТР-40 похож — даже пулемет с бронещитками на том же самом месте торчит.

Дернув фляжку с пояса и торопливо скручивая крышку, подносчик боеприпасов делано-бодрым тоном протянул:

— Ребят, а лейтенантша-то наша — похоже из осназа будет!.. Мы когда метров на сто к крайнему танку подползли, она сначала замерла, потом из своей самозарядки четыре раза куда-то пальнула: да тихо так, словно кашлянул кто-то! Потом встала и спокойненько так пошла в полный рост... Мы когда к технике вплотную подобрались, на нас немчура вышла: видать, фашист отлить собирался, уже и штаны расстегивал! Так она его ножиком запорола, и в броневик прямо через борт скакнула — пока мы с Андрюхой соображали и примерялись следом лезть, командир там трех гансиков тоже, того... Упокоила.

Вспомнив про фляжку в руке, Тычина приложился и глотнул, разлив часть воды на подбородок и грудь.

— Знаешь, Виля, из амбразуры дота это как-то по-другому смотрелось: мы стреляем, фигурки фрицев вдалеке падают... Не так, когда прямо рядом с тобой. Понимаешь, Виля?

Опустив голову, Петро вдруг выронил фляжку и начал ожесточенно вытирать руки о штаны, запоздало пояснив:

— Пока тела ворочали, в крови измазался... Товарищ лейтенант сказала Андрюхе переодется в форму того зассанца — здоровый кабан был! С него и часы для тебя сняли — а потом меня к вам послали, с водой и новыми приказами.

Переглянувшись с приятелем-сослуживцем, ефрейтор успокаивающе похлопал по плечу расклеившегося парня:

— Ты это, Петя: дыши глубже, и водички еще попей. Меня и самого в первый раз трусило так, что едва не обделался...

Остаток времени три красноармейца провели в понимающем молчании, слушая звуки ночи и соревнующихся меж собой сверчков. Несколько раз командир пулеметного расчета сверялся с трофейными часами: наконец он зашевелился, устраиваясь пойдобнее перед "Максимом", уложенным на два вещмешка.

— Все, Петро, давай топай потихоньку: через пять минут...

— Грузовик горит!!!

Рядовой Тычина успел пробежать ровно десять шагов до того, как за спиной начали гулко и звонко стрелять — во всю ширь русской души и стопатронной ленты, надежно перекрыв разом замолчавших сверчков и прочую ночную живность. Хорошенько навернувшись лицом и локтем перед самым финишем, начинающий поджигатель дернул фиксаторы пробки и вытряс бензин на обочину и правую колею; спички несколько раз ломались, но наконец одна из них разгорелась достаточно, чтобы...

Ф-фу-у-у!!!

Послужить той самой искрой, из которой вверх взметнулось жадное рыжее пламя. Обратный забег тоже не очень удался: коварно вынырнувшая из темноты тележка едва не сбила его с ног и больно ударила по колену — меж тем, после пятисекундной заминки, пулемет вновь начал долбить по одному из полевых ремонтно-восстановительных лагерей сорок седьмого моторизованного корпуса вермахта. Где уже вовсю пылала одна из ремлетучек и занималась пламенем вторая — а еще, начали взлетать и лопаться в небе яркими белыми шарами осветительные ракеты. Когда же "Максим" замолк, то стало возможным расслышать первые ответные выстрелы: благо, начинающие диверсанты РККА любезно обозначили длявермахта бензиновым костром то самое место, куда определенно стоило палить. С каждой секундой стрельба нарастала, а лагерь ремонтников все больше походил на муравейник, в который сунули палку и хорошенько поворошили: внезапно загорелся и тут же вспух взрывом электрогенератор, вследствие чего погасли все прожектора и выносные фары. Следом расцвел чадным пламенем передок того самого здоровенного грузовика-эвакуатора подбитой бронетехники, на прицеп которого как заз затянули подбитую штурмовую самоходку — словно проснувшись, пронзительно и противно завизжали сразу несколько ручных сирен... Когда прибежал запыхавшийся пулеметный расчет, в сторону лесопосадки от лагеря как раз выдвинулось что-то угловатое и порыкивающее мотором — и тоже бодро постреливающее короткими очередями по начавшему затухать пятну выгорающего бензина. Туша немецкого бронетранспортера быстро приближалась, бесстрашно атакуя советских диверсантов; уверенно выползла на грунтовую дорогу, замерла на десяток бесконечно-длинных секунд, затем сдала назад: с небольшой задержкой задние двери "Ханомага" распахнулись, и высунувшийся наружу бравый зольдатен Карский надсадно заорал:

— Грузи-ите!!!

Дважды приглашать не потребовалось: не успел их товарищ вернуться к пулеметной вертлюге и выпустить в воздух пару трехпатронных очередей, как содержимое тележки и ее саму начали запихивать во внутренности броневика. К сожалению, не пустые: на откидных полках и сидениях вдоль бортов лежали какие-то сумки, коробки, карабины "Маузер" и прочее мешающееся барахло. Изрядно стеснял троицу грузчиков и увязанный по рукам и ногам немецкий офицер, которому прилетел на голову изрядно весивший командирский рюкзак.

— Все-ё, тащ лейтнт!!!

Когда обе створки задних дверей наконец-то закрылись, сидевшая рядом с водителем младлей Морозова что-то властно рявкнула на немецком, и машина тронулась вперед. По броне время от времени цвенькали прилетающие пули, но скорость все нарастала, а лагерь уплывал сначала в сторону, а зетем вообще остался за кормой. Вскоре тряска стала такой сильной, что четверка солдат начала всерьез бороться за свое выживание, дружно обороняясь от всего наваленного в грузопассажирское отделение бронетранспортера: те же патронные ящики так и норовили на очередном повороте или ухабине влететь в ребра или грохнутся ребром аккурат на сапог! Да и самих красноармейцев порой так мотало и дергало, что они впервые начали тосковать по отсутствующим на головах стальным шлемам... Через полчаса движение стало более равномерным, а мотор перестал надсадно рычать: рискнув привстать, наряженный в фельдграу Карский быстро огляделся, затем заулыбался и с большим чувством известил товарищей:

— Едем мимо леса, парни. Похоже, прорвались!!!

Глава 2

В отличие от каменных городов, лес самодостаточен и никогда не спит: каждую минуту в нем что-то да происходит. Утром и днем среди шелеста крон и потрескивания веток увлеченно шумит-перекликается бойкое птичье племя; вечерами и ночами лесные чащи полнятся разными таинственными шорохами и невнятными звуками — источником которых, по большей части является ветер-шалун. Во всякий час и любую погоду по лесу бегает разная лесная живность, а среди павших листьев и прелой хвои копошатся невидимые насекомые... Тот, кто знает и чувствует лес, никогда не умрет в нем от голода, и всегда найдет безопасный приют. Даже если этот кто-то вломится в зеленое царство на рычащей мотором и воняющей бензином стальной коробке! Пожалуй, со стороны колесно-гусеничный бронетранспортер отчасти напоминал матерого кабана-секача: пыльный "Ханомаг" сначала так же уверенно рысил мимо опушки леса, затем плутал по узким лесным просекам, время от времени ломая крепким стальным "рылом" кустарник и молодую поросль сосняка. Пересек в своих непонятных блужданиях два почти полностью высохших от летней жары болотца и десятка полтора прогалин полянок, рыская в поисках надежного укрывища. И лишь перед самым рассветом угомонился, забившись в небольшой овражек с пологими склонами и накинув на себя маскировочную "шкурку".

В вернувшейся обратно тишине через неполный час начал звучать тихий сип и храп, звучащий на четыре разных тона: накинув плащ-палатки и развалившись возле источающего жар костра-нодьи, четыре бойца РККА усердно выполняли приказ командира об отдыхе и восстановлении сил. Забылись в тревожном сне и захваченные гефрайтер и оберфельдфебель Панцерваффе: обнимая деревья, к которым их привязали, они тревожно подрагивали от утреннего озноба и одолевающих их даже во сне нехороших предчувствий. Не спала лишь младший лейтенант Морозова: пройдясь по округе и поставив сбоку от трех тлеющих бревнышек чайник с водой, она предалась греху сочинительства и самовосхваления. А если попроще, то засела за рапорт-сочинение на тему славного боевого пути доблестного гарнизона пулеметного дота "восемнадцатый-бис". Несколько раз Александра прерывалась: сначала, чтобы забросить в закипевший чайник немудреный сбор лесных трав, которые она между делом надергала во время своей прогулки. Затем ради того, чтобы умыться и сменить масккомбинезон на чистую, и почти целую форму офицера Рабоче-Крестьянской Красной армии: умело зашитые прорехи почти не бросались в глаза, а фуражка так и вообще откровенно сияла лакированным козырьком. Третий и последний раз был скорее вынужденным: пересев поближе к немецким "языкам", Саша дружелюбным пинком пробудила водителя "Ханомага" и завела с ним негромкий разговор — интересуясь, как мосластый гефрайтер дошел до такой жизни. Беседа складывалась так хорошо, что записавшая немудреные откровения девушка в виде поощрения сводила пленника к небрежно вырытой яме, удостоенной высокого звания временного сортира: более того, она даже позаботилась о том, чтобы Ханс Биссинг хорошенечко согрелся, доверив ему небольшой, но довольно важный фронт работ. Надо сказать, что испарина пробила мужчину еще до того, как он начал махать лопатой — но на качестве и скорости копки будущей могилы это не сказалось. Воистину, у немцев орднунг царил во всем...

Поощрив старательного землекопа горячим завтраком из быстрозаварной лапши, Александра продолжила использовать добровольную рабсилу для дополнительного обустройства стоянки и избавления бронетранспортера от оставшегося в нем различного ценного имущества. Шум от работ никак не сказывался на крепости сна четверки храпунов и разоспавшегося оберфельдфебеля, но уже полудню носильщик напоминал загнанную до предела лошадь. Ту самую, про которую обычно говорят "рука тянется пристрелить": видимо, эти мысли посещали и голову водителя-механика "Ханомага" — поэтому услышав команду, он с отчетливым вздохом облегчения плюхнулся на зад и обнял ствол сосны, подставляя для связывания изрядно натруженные руки. Где-то часа полтора на стоянке небольшого отряда царила благословенная тишина, и немец поневоле начал косить глазами на свою пленительницу, устроившуюся за самодельным столиком из нескольких патронных ящиков. Сначала она, закатав рукава, ловко и явно-привычно привычно вычистила от нагара свой странный автоматический карабин, убрав его затем вместе с разряженными магазинами в брезентовый чехол. Затем принялась дописывать рапорт, изредка сверяясь с протоколом допроса гефрайтора: причем чернильная ручка в ее тонких пальцах очень сильно напоминала Хансу дорогую самописку с золотым пером, принадлежавшую командиру их сборной ремонтной роты, гауптману Йосту... Закончив с писаниной, девушка подтянула к себе большой пятнистый рюкзак, немного в нем покопалась — и выложила что-то вроде небольшой книжки в замшевой обложке с металлическими уголками. Пленному немного поплохело, когда следом на столике появилась неприятно-высокая стопка солдатских книжек вермахта: поглядев с минуту, как девушка педантично списывает данные зольдбухов сразу в рапорт и свой блокнот, немец зацепился за темно-багровые зерна самых настоящих четок, обвивающих изящное девичье запястье — и непроизвольно сглотнул ставшую вязкой слюну. Затем еще раз, когда лиловоглазая валькирия начала инспектировать офицерскую сумку опять же знакомого вида: переправив к себе в планшетку все карандаши, чистые листы бумаги и плоскую фляжечку с фирменными чернилами "Вотерман", она разложила перед собой все остальное содержимое. Попутно скинув небрежным жестом в опустевшую сумку все зольдбухи и пару срезанных погон: один оберфельдфебельский и проткнутый насквозь значком члена НСДАП, второй с четырехлучевыми звездами гауптмана. Уткнувшись подбородком в грудь, Ханс Биссинг прошептал короткую заупокойную молитву — после чего задумался о том, кого именно настигла смерть, а кто из его знакомых имел хорошие шансы на выживание... Печальные размышления прервал очнувшийся ото сна оберфельдфебель Тёпфер, начавший характерно ерзать и пучить глаза. А еще усиленно жевать кляп и мычать, напоминая этим недоенную корову: издаваемые им звуки становились все громче, пока не прозвучали на весь лесной бивуак: