Празднование продолжалось до двух часов ночи. На следующее утро нам всем удалось собраться в актовом зале средней школы в десять. И действительно, несмотря на погоду, которая была мрачной, серой и холодной, толпа заполнила школу и высыпала на улицу.
Когда представили Эверетта Вейсманна, зрители с энтузиазмом засвистели. Он выглядел удивленным, посмотрел в ответ, взял себя в руки и сел. В VIP-зоне царила тишина.
— Из Бэмберри-Пойнт... — это было все, что удалось услышать от пресс-атташе. По зданию прокатились одобрительные возгласы и свист. Баллард, одетый в старый серый свитер, неуверенно вышел на сцену. Я сразу понял, что что-то не так. Он выглядел усталым, энергия покинула его. На его лице пролегли глубокие морщины. Мне пришло в голову, что он, возможно, напуган всем этим. Интересно, веселился ли он всю ночь напролет?
Вейсманн, игравший черными, пустил часы, и Уилл сделал свой ход. Девочка-подросток, обслуживавшая демонстрационную доску, продвинула королевскую пешку на две клетки вперед.
Вейсманн защищался гамбитом Бенко, теоретически, я полагаю, он был достаточно новым, и его противник, вероятно, никогда о нем не слышал. Уилл взял гамбитную пешку, плавно перешел к обороне и увел своего короля под прикрытие, подальше от испепеляющей диагонали ферзевого слона черных.
Вейсманн воспользовался своей инициативой, завладев центром. Уилл увидел удобный случай и вернул пешку. Пал Бенко, сидевший рядом со мной в зоне прессы, слегка напрягся. Идея, конечно, здравая, но время должно быть выбрано точно. Уилл недостаточно внимательно изучил ситуацию. Черные взяли пешку и одновременно угрожали комбинацией, которая уничтожила бы незащищенный ферзевый фланг белых.
Уилл уставился на эту позицию. Его плечи поникли, и я начал сожалеть о своем участии в этом. Он встал, взглянул на идущие часы и вышел за кулисы в центр зала. Он казался отчаянно уставшим. Толпа расступилась, и он исчез в вестибюле. Я услышал, как открылась и закрылась входная дверь.
Его не было десять минут. Когда он вернулся, ему стало лучше. Ему дали кофейник с кофе. Уилл предложил налить своему противнику, но Вейсманн, не поднимая глаз, перевернул свою чашку.
Баллард укрепил свой ферзевый фланг, позволив черным усилить контроль над центром. Черный конь вторгся в его оборону, угрожая удушением. Вейсманн откинулся на спинку стула, расслабился, улыбнулся и закурил пенковую трубку. Виктор Корчной, сидевший прямо передо мной, печально покачал головой.
Но Уилл не сдавался. Он отдал пешку, чтобы провести пару разменов, избавившись от коня и ферзевого слона. — Слишком поздно, — прошептал кто-то. Получив огромное удовольствие, Вейсманн провел одну из характерных для его игры сложных комбинаций, тонкую, непрямую, но смертельную. И в ней была обычная неточность, глубоко запрятанная.
Но он выбрал не ту жертву. Уилл нашел слабое место и воспользовался им, чтобы создать еще одну волну сложности. Вейсманн наклонился вперед, нахмурившись. Он снял пиджак. И сбился с настроя.
Баллард разменял оставшихся коней, открыв вертикаль к рокировавшемуся королю. Он поставил на нее ладью; Вейсманн поспешил защититься. Белые поставили на ту же вертикаль вторую ладью и неожиданно сменили цель.
Пешки, слон и ферзь атаковали центр и заняли его в стиле, напоминающем пиротехнические трюки молодого Балларда против Рети и Маршалла. Уилл пожертвовал своего ферзя взамен оставшегося слона, превратив пешечную структуру противника в руины.
Вейсманн посмотрел на своего безнадежно незащищенного короля, перевел взгляд на сдвоенные ладьи и вздохнул. Он остановил часы и, не говоря ни слова, ушел со сцены.
* * *
Шахматные титаны земного шара выстроились в очередь, чтобы пожать ему руку и пожелать удачи. Ближе к концу Уилл Баллард поприветствовал высокого худощавого мужчину в темных очках. Они постояли немного, разглядывая друг друга. Затем мужчина ушел.
— День был долгим, — сказал Баллард. — Майкл, мне понравилось. Спасибо вам.
— Выглядите измученным. Вы отлично сыграли эту игру, Уилл. Хотя какое-то время заставляли меня волноваться.
Он ухмыльнулся. У него были белые крепкие зубы хищника. — Простите. Я уже не так молод, как раньше. Мне не следовало оставаться на ногах всю ночь.
— Не спали всю ночь? — Я обвиняюще посмотрел на него. — Вы были на вечеринке.
— Я играл в шахматы. — В его глазах промелькнуло озорство. — С Бобби.
— Бобби?
— Вот кто разбирается в игре.
Мышцы на моей спине напряглись. — Как у вас дела? — спросил я.
Он пожал плечами. — Одну я проиграл.
ГОЛОС ИЗ ТЬМЫ
I.
Гарри Кармайкл чихнул. Его глаза покраснели, из носа текло, а голова болела. Была середина сентября, и воздух был наполнен пыльцой амброзии, крыжовника и чертополоха. Он уже принял свои дневные лекарства, которые, казалось, не принесли ничего, кроме сонливости.
Сквозь скошенные витражи ресторана "Вильгельм Телль" на окраине Гринбелта он наблюдал за кометой Дайомото. Теперь она была не более чем ярким пятном, затерявшимся среди голых жестких ветвей вязов, растущих вдоль парковки. Ее холодный рассеянный свет был похож на тот, что отражался в зеленых глазах Джули, которая в тот вечер, казалось, была поглощена созерцанием длинной изящной ножки бокала. Она оставила все попытки поддержать беседу и теперь сидела, застыв в отчаянном одиночестве. Ей стало жаль Гарри. Гарри понимал, что спустя годы он будет вспоминать эту ночь, вспоминать этот момент, вспоминать глаза, комету и заставленные старыми учебниками полки, которые в сумрачно освещенном помещении должны были создавать атмосферу. Он вспомнил бы свой гнев, ужасное чувство надвигающейся потери и ошеломляющее осознание беспомощности. Но больше всего его душу опалило бы ее сочувствие.
Кометы и невезение: это было подходящее небо. Комета Дайомото должна была вернуться через две тысячи двести лет, но она разваливалась на части. Аналитики предсказывали, что во время ее следующего визита либо еще одного после этого вместо нее останется всего лишь ливень из камней и льда. Как Гарри.
— Прости, — сказала Джули, пожимая плечами. — Ты ни в чем не виноват, Гарри.
Конечно, нет. Какое обвинение она могла выдвинуть против верного старины Гарри, который серьезно относился к своим клятвам, на которого всегда можно было положиться в том, что он поступит достойно, и который был надежным кормильцем семьи? Кроме, возможно, того, что он слишком сильно любил ее.
Он знал, что это произойдет. Перемены в ее отношении к нему были постепенными, но нараставшими. Вещи, над которыми они когда-то смеялись, превратились в мелкие раздражители, и эти раздражители скребли по их жизни, пока она не перестала выносить даже его присутствие. И вот до чего дошло: двое незнакомцев осторожно удерживали между собой маленький круглый столик, когда она вставляла блестящие приборы, похожие на инструменты хирурга, в говядину, которая была слишком сырой, и уверяла, что это не его вина.
— Мне просто нужно немного времени побыть одной, Гарри. Чтобы все хорошенько обдумать. Я устала делать одно и то же каждый день. "Я устала от тебя", — выразила она, наконец, уклончиво, с сочувствием, которое снимало его защитную злость, как тонкий ломтик мяса. Она поставила стакан и посмотрела на него, возможно, впервые за весь вечер. И улыбнулась: это была та самая озорная добродушная улыбка, которую она обычно использовала, когда загоняла машину в кювет или выписывала несколько чеков. Боже мой, подумал он, как он вообще смог бы обойтись без нее?
— Пьеса тоже была не очень хороша, не так ли? — сухо спросил он.
— Да. На самом деле она мне не очень понравилась.
— Возможно, мы посмотрели слишком много постановок местных драматургов. — Они смотрели унылую комедию-мистерию в исполнении репертуарной труппы в старой церкви в Беллуэзере, хотя Гарри вряд ли можно было обвинить в том, что он старался следить за происходящим. Опасаясь того, что последует дальше, он провел вечер, репетируя свои собственные реплики, пытаясь предвидеть и подготовиться ко всем неожиданностям. Лучше бы он смотрел шоу.
Хуже того, в кармане у него лежали абонементы на сезон. Она удивила его, потянувшись через стол, чтобы взять его за руку. Его страсть к ней была уникальной в его жизни, не похожей ни на одну другую зависимость, с которой он сталкивался раньше или, как он подозревал, столкнется снова. Прошедшие годы не притупили этого чувства; на самом деле, они вплели в него общий опыт почти десятилетнего общения, настолько переплели их жизни, что, как верил Гарри, эмоциональное разделение было невозможно.
Он снял очки, аккуратно сложил их и убрал в футляр. Без очков его зрение было плохим. Это было действие, которое она не могла истолковать превратно. От соседнего столика доносились обрывки разговоров: двое слегка подвыпивших людей, повышая голоса, ссорились из-за денег и родственников. Красивый молодой официант, вероятно, студент колледжа, маячил на заднем плане, его красный пояс вызывающе облегал стройную талию. Его звали Фрэнк: странно, что Гарри запомнил это, как будто эта деталь была важной. Каждые несколько минут он спешил к ним, подливая кофе в чашки. Ближе к концу он поинтересовался, был ли ужин вкусным. Теперь уже трудно вспомнить, когда все было по-другому, до того, как прекратились смех и молчаливые приглашения, которыми они когда-то так легко обменивались.
— Я просто думаю, — сказала она, — что мы больше не подходим друг другу. Кажется, мы всегда злы друг на друга. Мы не разговариваем... — Она посмотрела ему прямо в глаза. Гарри смотрел поверх ее плеча в темный верхний ярус зала с выражением, которое, как он надеялся, выдавало его чувство оскорбленного достоинства. — Ты знаешь, что Томми на прошлой неделе написал сочинение о тебе и этой проклятой комете? Нет?
— Гарри, я точно не знаю, как это сказать. Но ты действительно веришь, что если бы что-нибудь случилось с Томми или со мной, ты бы скучал по нам? Или что хотя бы знал, что нас больше нет?
У нее перехватило дыхание. Она отодвинула тарелку и уставилась себе на колени. — Давай уйдем отсюда.
— Это неправда, — сказал он. Фрэнк ушел. Он нащупал полсотни, бросил купюру на стол и встал. Джули медленно натянула свитер на плечи и поднялась на ноги. Она смотрела в сторону. Прошла между столиками и в сопровождении Гарри направилась к двери.
Комета Томми висела над автостоянкой, пятнистая на сентябрьском небе, ее длинный хвост пересекал дюжину созвездий. В прошлый раз ее мог бы увидеть Сократ. Банки данных в космическом центре Годдарда были заполнены подробностями о ее составе, соотношениях метана и цианогена, массы и скорости, наклонении орбиты и эксцентриситете. Ничего интересного он не смог увидеть, но Гарри был всего лишь непрофессионалом, и замороженный газ не так уж интересовал его. Доннер и остальные, однако, встречали поступающую телеметрию почти с восторгом.
В воздухе повеяло преждевременным холодом, который не сразу бросался в глаза, возможно, из-за того, что не было ветра. Они подошли к машине. Он открыл дверцу и придержал ее для нее, когда она скользнула внутрь. — Джули, — сказал он, — десять лет — долгий срок, чтобы просто выбросить его на ветер.
— Знаю.
Гарри поехал домой по Фаррагут-роуд. Обычно он пользовался бы шоссе 214, и они бы остановились у "Манси", чтобы выпить, или, возможно, даже перешли бы в "Ред лимит" в Гринбелте. Но не сегодня. С трудом подбирая слова, которые так и не нашлись, он повел "Крайслер" по двухполосному асфальтированному шоссе, через заросли вязов и лип с мелкими листьями. Дорога изгибалась и ныряла мимо тенистых амбаров и старинных фермерских домов. Это было именно та дорога, которая нравилась Гарри. Джули предпочитала скоростные шоссе, и, возможно, в этом и заключалась разница между ними.
Сзади подъехал тягач с прицепом, дождался своего шанса и промчался мимо, подняв облако пыли и листьев. Когда он скрылся из виду, а его красные огни превратились в тусклые звезды, мерцающие между дальними деревьями, Гарри наклонился вперед, почти уткнувшись подбородком в руль. Луна и комета проплывали высоко над деревьями слева от него. Они должны были зайти примерно в одно и то же время. Вчера вечером в центре Годдарда команда Дайомото праздновала победу, Доннер угощал, но Гарри, поглощенный мыслями о Джули, ушел домой пораньше.
— Что Томми сказал о комете? — спросил Гарри.
— Что ты отправишь туда ракету и привезешь ее обломок. Он пообещал, что возьмет ее и покажет всем. Это, конечно, будет в школе. — Она улыбнулась. Он догадался, что улыбка потребовала усилий.
— Это не входит в наши обязанности, — сказал он. — Программой "Рандеву" руководит Хьюстон. — Он почувствовал внезапную тишину и чихнул в нее.
— Гарри, думаешь, — спросила она, — его волнуют административные детали?
Старая ферма Кайндлбрайда казалась холодной и заброшенной в лунном свете. Три или четыре пикапа и потрепанный "Форд" были разбросаны по заросшему переднему двору. — И что мы будем делать дальше? — сказал он.
Последовало долгое молчание, в течение которого никто из них не знал, как себя вести. — Возможно, — сказала она, — было бы неплохо, если бы я какое-то время пожила у Эллен.
— А как же Томми?
Она искала что-то в своей сумочке, возможно, бумажные салфетки. Она нашла их, захлопнула сумочку и промокнула глаза. — Как думаешь, Гарри, ты смог бы найти для него время?
Шоссе сделало длинный S-образный изгиб, пересекло два ряда железнодорожных путей и нырнуло в густой лес. — Что это должно означать? — спросил он.
Она начала что-то говорить, но голос предал ее, и она только покачала головой и с каменным выражением лица уставилась в ветровое стекло.
Они проехали Хопкинсвилл, где было всего несколько домов и хозяйственный магазин. Гарри глубоко вздохнул. — Там есть кто-нибудь еще? Кто-то, о ком я не знаю?
Она крепко зажмурилась. — Нет, ничего подобного. Я просто больше не хочу быть замужем. — Ее сумочка соскользнула с колен на пол. — Мне жаль.
* * *
Болингбрук-роуд была завалена листьями. Он проезжал по ним со смутным чувством удовлетворения. Гараж Макгормана, третий от угла, был ярко освещен, и громкий скрежет его электропилы рассекал ночной воздух. Для Макгормана это был ритуал — субботний вечер за работой по дереву. А для Гарри это был успокаивающий островок привычности в мире, ставшем скользким. Он заехал на подъездную дорожку к своему дому. Джули открыла дверцу, вышла из машины и заколебалась. Она была высокой, шесть футов ростом, на каблуках, может быть, на два дюйма больше. Люди говорили, что они были потрясающей парой: пара гигантов. Но Гарри с болью осознавал контраст между отлаженной координацией движений своей жены и его собственной неуклюжестью. — Гарри, — сказала она со стальными нотками в голосе, — просто для протокола, я никогда тебе не изменяла.
— Хорошо. — Он прошел мимо нее и вставил свой ключ в замочную скважину. — Рад это слышать.
Няней была двоюродная сестра Джулии, Эллен Кроссуэй. Она удобно устроилась перед телевизором, по которому транслировались новости кабельного телевидения, на коленях у нее лежала раскрытая книга, а под правой рукой стояла чашка кофе. — Как прошло шоу? — Она задала вопрос с той же улыбкой, с какой Джулия смотрела "Вильгельма Телля".
