После выражения сочувствия и рассказа о том, как много сделал мой отец для всего леса, принося послания от других старейшин и вещи пришедших с неба в другие места, мы не спеша перешли к делу.

-Ты знаешь правила, — начал говорить проповедник, они установлены пришедшими с неба. Ваше жилище община строила для вестника, и вы должны теперь с помощью своих родственников построить сами себе за свой счёт другой дом, или поселиться в общественном бараке, таковы правила, мой мальчик.

Проповедник говорил жестокие, но справедливые истины, таковы правила Владык для нашего народа, но в тот момент, его слова как мне тогда показалось, землю буквально выбили у меня из-под ног.

Дом, в котором я вырос, каждый уголок которого был для меня родным, у нас отбирали его. Каково это — остаться без привычной с детства знакомой комнаты, где можно было собраться в дождливые дни с другими мальчишками и мечтать о будущем, куда девать мою коллекцию редких камешков, найденных моим отцом в степи и бережно мной хранимую. Моя любимая постель, в которой мама набила спальный матрас такими шуршащими травами с лёгким ароматом, на которой мне так сладко спится. С потерей дома я лишался всего того уюта, созданного мамой, вообще всего, к чему привык, и эти перемены меня не радовали.

Построить своё собственное жилище нельзя было, и мечтать, во-первых — у нас не было столько родственников, которые помогли бы нам, во-вторых — сезон охоты только начался, мужчины заняты добычей, женщины собирают в лесу съедобные плоды и ягоды, заготавливают травы, и было ещё, в-третьих и, в-четвёртых.

Только в этот момент я, наверное, понял, как много мы с мамой потеряли со смертью отца и прошлого уже не вернуть, как раньше уже никогда не будет. А как только представил себе, что жить теперь придётся в общественных бараках, где нет даже дверей, нет таких привычных для меня, с детства знакомых понятий, как своя комната. Никогда больше нельзя будет нашей семье отгородится от окружающих, вокруг и рядом постоянно будет кто-то посторонний, это понимание показалось мне самым страшным на тот момент.

Старейшина, помявшись, добавил к словам проповедника, хотя казалось тогда куда уж больше, я и так был в тот момент в самой глубокой яме отчаянья.

-Самиэль, — сказал он мне. После трагической гибели твоего отца, община больше не может и не должна кормить и содержать вашу семью, теперь вы с матерью сами должны думать, где брать пищу и одежду, а взять её к себе в гарем я не могу у неё уже есть ребёнок.

Было время, когда я звал её в жёны, но она выбрала твоего отца, а теперь уже у меня много своих жён. Мне очень жаль, мой мальчик, что так получилось, и в знак большого уважения к твоему отцу и того, что он делал для всего леса мы откладываем окончательное решение на две недели. Вы ещё можете жить две недели в этом доме, и община будет содержать это время тебя с матерью.

-Что же делать? — сказал я.

Мой голос оставался почтительным, отец учил меня почитать старейшин и слушаться проповедников, но мир вокруг с грохотом рушился, такой простой и понятный раньше мой уютный мирок рассыпался осколками. Сильный отец, любящая мать, родной дом, весёлые забавы детства, все они внезапно оказались где-то позади. Друзья мне ничем не могли помочь, а как представил всех тех, кто мне раньше завидовал, что и как скажут они мне теперь и, самое главное — как смогут оскорбить мою маму. Представил свою первую ночь в общественном бараке на общих нарах, меня аж всего передёрнуло.

Наверное, я это сказал вслух. — Что же мне теперь делать.

Абсолютно не видя выхода из сложившейся ситуации, старейшина и проповедник были добры ко мне, но были и абсолютно правы в своих требованиях, таков справедливый закон леса, установленный пришедшими с неба.

Можно, конечно, нам с мамой попытаться попасть в каменный город, чтобы только убежать от тех, кто раньше заискивал перед нашей семьёй, а теперь не упустит случая нас унизить. Отец много мне про город рассказывал, от отчаяния в тот момент я был готов даже оставить родной лес. Отец говорил, что там, в каменном городе всегда есть где жить, там всегда много еды. Так же он говорил, там мне поставят нейросеть, и даже могут сделать проповедником, если я подойду по параметрам, но не воспринимались эти рассказы мной.

Больше как сказку слушал я их, ведь так не бывает, только лес даёт нам защиту, и только в его благословенной тени мы живём в безопасности. И ещё я помнил, что отец говорил, что все жители города, кому поставили нейросеть, долго не живут, максимум двести лет, но с точки зрения шестнадцатилетнего пацана, каким я тогда был, и двести лет кажутся почти вечностью.

Караваны в город ходили редко, только раз в год под хорошей охраной шёл обязательный караван — тогда, когда прилетали Владыки, в этом караване была тысяча лучших сынов и дочерей нашего народа. Владыки забирали этих счастливцев к себе на небо, но в ближайшее время каравана не будет, а проделать такой путь в одиночку с матерью, через степь с её опасностями? Куда, опять-таки, девать наши вещи? Я понял тогда, размышляя о перспективах, что не стоит даже рассматривать, как решение проблем моей семьи переселение в город.

Я совсем не знал, как примут живущие в городе аграфы одинокую женщину с сыном, который только вступает в пору зрелости. К тому же, это тут в лесу мой нож, браслет и другие вещи, оставшиеся от отца, считаются сокровищем, все наши семейные приобретения, если разобраться, не так уж и велики, а что будет цениться в самом городе, я не знал. Чем мы с мамой будем там заниматься.

Мои невесёлые мысли прервал старейшина довольный чем-то, переглянувшись с проповедником.

Он сказал мне, — Самиэль, есть для тебя очень хороший выход, но справится с ним может только сильный сердцем и храбрый юноша.

— Говорите, старейшина, я слушаю, — со всем уважением ответил я, не поднимая голову, чтобы не видно было слёзы отчаянья, не пристало сыну вестника плакать.

Проповедник продолжил его речь, — У тебя на поясе я вижу нож, который нельзя сломать, а на руке говорящий браслет, это ведь подарок твоего отца?

Я только кивнул, не поднимая головы, пусть никто не увидит что я плачу, но первые капли уже сорвались в полёте на землю.

-Скажи мне мальчик, — спросил проповедник, — отец рассказывал тебе о хищниках и других опасностях за пределами леса?

-Конечно рассказывал, — ответил я, ещё не понимая, о чём идёт речь, — вы ведь тоже часто бывали в нашем доме и слышали эти рассказы.

Проповедник покивал головой, соглашаясь, и сказал,-Я из уважения к твоему отцу все утро пытаюсь уговорить старейшину, чтобы он разрешил тебе тоже стать вестником. Учить тебя много не придётся, ты и так уже все знаешь, снаряжение тебе тоже нет нужды приобретать, все необходимое осталось от твоего отца. Если ты согласишься на это предложение, у тебя останется ваш дом, община снова начнёт заботиться о достаточном количестве пищи для твоей матери, а ты сможешь увидеть новые места и весь мир, побывав не только в нашем лесу. Сам знаешь, Самиэль, вестник — это очень уважаемая профессия, ну а про опасности в степи я говорить тебе не буду, надеюсь, что ты достойный сын своего отца и справишься.

-Конечно, справлюсь! — Я тогда от нахлынувшего облегчения был готов целовать ноги проповеднику, я смогу позаботиться о матери, у нас не заберут дом, мне не надо будет ночевать на нарах в общественном бараке. Надежда на будущее вернулась в моё сердце, я был счастлив.

-Вот и хорошо, — сказал Старейшина, завершая наш разговор.

— Возвращайся домой, поговори с матерью обрадуй её, и начинай готовиться к путешествию. Все необходимое для этого у тебя уже есть, через две недели надо будет сходить в ближайший лес, я должен через тебя передать кое-что старейшине, который там проживает.

Очень низко поклонившись старейшине и проповеднику, искренне многократно поблагодарив за оказанное доверие, я заверил, что они могут на меня рассчитывать. Я обязательно справлюсь, я не подведу, отправился домой.

Домой я буквально летел, не чувствуя ног от радости, я тоже стану уважаемым в обществе аграфом, смогу повидать мир. Буквально ворвавшись в дом, захлёбываясь словами стал рассказывать маме — как я о ней теперь смогу позаботиться. Вот только, она почему-то ещё больше расплакалась и ушла на свою половину дома. Ничего не понимаю. Теперь то почему она плачет.

Вот так, в один день став взрослым, я начал готовиться к своему первому путешествию. В степи мелочей не бывает, я много раз видел как делает это отец. Поэтому тщательно заворачиваю в широкие листья сушёное мясо, беру мешочек с сушёными фруктами, небольшую стопку лепёшек, приготавливаю флягу с запасом воды. Проверяю мягкую обувь, чтобы ступать бесшумно. Одежду окуривал во дворе над тлеющим набором трав, чтобы пропиталась специальным дымом — не оставлять запаха, могущего привлечь хищников. Беру несколько маленьких мешочков с собой, которые вешаются на пояс. На ходу в степи важно все время сыпать на свои следы пыль от жгучих трав, чтобы не могли унюхать и пойти вдогонку злобные хорки.

Сижу в своей комнате, перебираю то множество мелочей, от которых может зависеть моя жизнь за пределами леса. Страха нет совсем, я справлюсь, я ведь уже почти взрослый. Открывается дверь, входит мама, почему её глаза опять на мокром месте?

-Мамочка, ну что ты плачешь на самом деле, я знаешь какой уже сильный. Стою посреди комнаты, обнимаю её — такую родную, она только всхлипывает. Ну вот, не понимаю я этих женщин, чуть что — сразу плакать, сырость разводить. Мать выстирала и отремонтировала вышитый пояс отца и заставила одеть вместо моего, и чего она так печальна, ведь все хорошо. На миг прижимаюсь к ней ещё раз.

-Не плачь, мама, теперь я твой взрослый сын и позабочусь о тебе.

Мама так и осталась стоять на пороге дома, провожая меня в дальний путь, не дело женщин вмешиваться в работу мужчин, друзья проводили чуть дальше окраины поселения, потом у них нашлись свои дела — такие мелкие и незначительные для меня повзрослевшего. Стражи леса тоже к самой границе никогда не приближались, и вот я остался совсем один. Позади лес, впереди громадное открытое пространство, глазу не за что зацепиться. Пахнет жаром солнца, пылью и неспешно колышется высокая желтеющая трава под порывами ветра.

Может 'духи Пустоты' были милостивы ко мне в тот мой первый выход в степь, а может, потому что я внимательно слушал своего отца о возможных опасностях, но моё первое путешествие прошло спокойно, я даже не встретил следов хищников. Хотя долго стоял на границе леса вначале, не решаясь выйти на открытое пространство. Оно ужасало, насколько хватало взгляда — ни одного дерева, зелёная стена за спиной показалась такой уютной и безопасной, но всякий путь начинается с первого шага. Поправив котомку за плечами, я просто сделал его, свой первый шаг и стелющейся бесшумной походкой начал свой путь.

Как и советовал отец — свой путь я начал, когда солнце уже начало клонится к закату, чтобы не испортить глаза, не привыкшие к слепящему свету, который не встретишь в лесу. В дороге каждые три шага легонько постукивал по мешочку, чтобы истолчённые жгучие травы понемногу сыпались из походного мешочка на поясе, и пыль от них закрывала мои следы. Из-за того, что приходилось все время внимательно следить за местностью, замирая порой неподвижно на одном месте, чтобы заметить самые малейшие колебания травы, сигнализирующие о пробирающемся через неё животном, моя скорость была невысокой.

Но в свой первый поход я и не особо торопился выполнить поручение. Заранее найдя место ночёвки, небольшой зелёный оазис — чахлый кустарник, жалкая пародия на величественные деревья леса. Хоть какая-то защита, обошёл место стоянки, посыпая травами, отбивающими запах, устроился, перекусил и усталость, навалившаяся вместе с переживаниями, выключили меня до утра. Спал тревожно, первый раз ночую не дома. Утром, когда только начало сереть небо я уже скользил дальше, особой походкой по бескрайней степи.

Говорящий браслет показывал моё точное местоположение. Заблудиться в степи я не боялся, благодаря дару Владык, показывающему моё точное местоположение и если верить браслету, то после дневного отдыха — ближе к вечеру я достигну ещё одного небольшого оазиса. Маленький клочок леса посреди степи, всего несколько деревьев, но и они могут дать необходимую мне защиту. На третий день я добрался до конечной цели своего путешествия. Трава, которой посыпают следы, уже закончилась, наверное, переволновавшись, слишком часто и резко стучал по мешочку, в следующий раз надо брать больше запасов.

Незнакомый мне старейшина принял мой браслет и зашёл внутрь своего дома, там включив голосовую запись, прослушал, что передали ему в послании, вышел, приветливо кивнул мне. Два стоящих рядом стражника заметно расслабились, меня повели в гостевой домик, сытно накормили. Пришли женщины, я оставил им подробный заказ на травы, что понадобятся мне на обратный путь. Неделю можно отдыхать, вечером соберутся гости послушать — все любят новости, и, хотя я самый молодой из встреченных вестников, так сказал местный проповедник, но даже мой неумелый рассказ о жизни другого леса соберутся послушать любознательные аграфы.

Через неделю отдыха, записав на браслет ответное сообщение от старейшины, я отправился в обратный путь. Местный проповедник, прощаясь, отозвал меня в сторонку и сказал без свидетелей, что я пока не могу считаться полноценным вестником. Пока не побываю в каменном городе, построенном пришедшими с неба, и там должны снять с меня ментокопию. С трудом, но запомнил это новое слово. Ещё проповедник сказал, что там, в городе должны поговорить со мной, а пока я могу отдохнуть и идти обратно.

На обратном пути пришлось почти три дня сидеть посреди степи в том самом оазисе, боясь даже пошевелится, на вершине одного из деревьев. Небольшая стая мерзких хорков крутилась неподалёку от оазиса, что-то вынюхивая, потом издалека в степи раздался рык, пробравший меня до самой глубины души, хорки поджав хвост быстро куда-то ускакали. Просидев для верности до вечера, пока солнце не начало касаться горизонта, осторожно спустился вниз, огляделся, не заметив больше чего-то подозрительного отправился дальше.

Старейшина родного леса с проповедником долго и подробно расспрашивали меня о дороге, заинтересовали их хорки, мной встреченные и как меня приняли в другом лесу. Услышав о обязательном посещении каменного города, как мне показалось тень лёгкого неудовольствия проскользнула по лицу проповедника, но я тогда не обратил на это внимания.

Вернулся домой. И почему женщины так любят плакать, мама долго не отпускала меня из объятий.

-Сынок ты вернулся, я так ждала тебя.

-Ну, мам, хватит, — стал я вырываться. — Меня не было всего чуть больше двух недель, я уже вырос, ты бы лучше приготовила воду помыться и чистую одежду, а эти вещи надо выстирать и повесить сушиться, чтобы хорошо выветрились.

-Да, сынок, прости меня, я совсем уже голову потеряла от беспокойства.

-Мам, ты же знаешь, я все для тебя сделаю, хватит плакать, я стану уважаемым человеком, и тебе не о чём беспокоиться, а пока меня нет, община будет заботить о тебе.