Волчица и пергамент. Том 12

Башня, с которой она наблюдала за звёздами, была видна из всех окон особняка.

Однако эта девушка, наверное, всю ночь не спала, занимаясь наблюдениями, и сейчас могла спать.

Эти раздумья на ходу поглотили всё внимание Илении, а может, в особняке было слишком много людей. Так или иначе, но она почувствовала запах слишком поздно.

— У... — вырвалось у неё, когда она, выходя из особняка, случайно столкнулась с кем-то.

— А... — вырвалось у того.

В особняк правителя Иления заявилась прямо в дорожной одежде, что могло быть сочтено непочтительным по отношению к королю, однако тот, с кем она столкнулась, был одет ещё хуже.

Тем не менее, его грубое одеяние из плохо свалянной шерсти, может быть, подходил лучше для города, переполненного народом деятельностью Предрассветного кардинала. Вероятно, именно так одевались в прежние времена монахи, грубая шерстяная ткань на голом теле нещадно кололась, но они терпели боль, считая, что это приближало их к Богу. А тот, кто стоял перед Иленией, должен был изображать монаха-отшельника.

Они наткнулись друг на друга и застыли, подобно бродячим котам, случайно встретившимся на углу улицы. Первым опомнился монах, вероятно, сказался его многолетний жизненный опыт, он открыл шире дверь, прежде чем Иления успела что-то сказать.

— Так принято в мире людей, — сказал первым он с иронией, царапавшей так же, как грубая шерсть кожу.

Однако Иления лишь кивнула и вышла в дверь. Монах вышел с некоторой задержкой, но Иления не пыталась скрыться от него — это было бы слишком невежливо. И потом, они были союзниками в том смысле, что оба поддерживали Предрассветного кардинала — на данный момент, по крайней мере.

— Давно не виделись, господин Хаскинс.

Олицетворением барана, с которым Илении всегда было непросто, посмотрел на неё, словно на непутёвую внучку, моргнул и пожал плечами.

Так сложилось, что сейчас она шла рядом с Хаскинсом.

Иления, занимавшаяся торговлей шерсти в королевстве, конечно, знала его. Она ведь когда-то жила какое-то время под его опекой. Но многое произошло, и Иления выпорхнула из его стада, хотя, может быть, точнее было бы сказать, что она заплутала и осталась вне стада. Словом, так или иначе, но Иления с Хаскинсом не поладила и покинула ряды его овец.

Вспоминая об этом сейчас, Иления понимала, что совершенно не было нужды относиться с такой враждебностью к тому, кто её опекал, заботился о ней. Поработав торговцем и Ив, она стала думать о том, чем занимался Хаскинс, как о невероятном подвиге, ему удалось десятилетиями, нет, столетиями сохранять в тайне своих овец, в тайне даже от великого монастыря, при котором он состоял.

Диана сказала Миюри, что та взрослеет, но Иления подумала, что и сама она за это время стала немного взрослей.

Однако, даже если отбросить неловкие моменты в её отношениях с Хаскинсом в прошлом, ей было не по себе рядом с ним и сейчас.

— Что, эта юная девица тебе ничего не сказала? — заговорил Хаскинс.

Иления почти ощутила, как мысли в её голове лопнули пузырём.

— Э?

— О том, что я должен приехать. Эта маленькая птица-девица.

— Это... — растерялась Иления, она как раз прикидывала, как распрощаться с Хаскинсом, когда он заговорил с ней самым будничным тоном.

— Она говорила... — кое-как сумела в итоге ответить она, чувствуя отвращение к собственной глупости.

Она ощутила, что, может быть, осталась такой же, какой сбежала из стада в мир, о котором ничего не знала.

Набычившись, Иления произнесла:

— Больше всего меня удивило, что ты вообще приехал сюда. Что решил влезть в чужие дела.

Уже сказав, она поняла, что ни с того, ни с сего повела себя воинственно, это было неприятно. Она могла держать себя в руках, разговаривая с Миюри или Коулом, но, оказавшись перед Хаскинсом, стала прежней.

Однако шедший рядом Хаскинс, показавшийся ей вдруг немного меньше, чем в её воспоминаниях о той тайном овечьем убежище, сказал нечто неожиданное:

— Эта юная девица отчитала меня.

— Отчитала?.. Диана?

— "Этот паренёк проиграет — королевству придётся несладко", — произнёс Хаскинс и посмотрел в глаза Илении. — "Вот интересно, станешь ли ты просто стоять и смотреть, как страдает твоё драгоценное королевство".

Иления не нашлась с ответом.

— Держала себя так, будто всё знала, — добавил Хаскинс и, отведя в сторону взгляд, по-стариковски погладил бороду. — Похоже, речь шла о Коуле. Этот парнишка посетил нашу обитель и напомнил мне былые времена.

Даже среди не-людей Хаскинс был долгожителем.

В голове Илении просто не укладывалось, что он был уже вожаком стада во времена охотившегося на луну медведя.

— Старые времена?

— Те времена, когда создавалось нынешнее королевство.

Легенда о Золотом баране была известна по всему королевству Уинфилд. Пред внутренним взором Илении предстало, будто на сцене, как этот баран и юноша, сражаясь вместе, закладывали основу островного королевства.

— По сравнению с тем, этот парень, Предрассветный кардинал, куда менее склонен витать в облаках.

Вообразить только, мелькнуло в голове Илении, он основателя королевства называет попросту "тот". Губы девушки разошлись в улыбке. Иления не могла не представить себе, как юноша с горящим взором, стремясь к своим идеалам, подталкивает Хаскинса вперёд, а тот, пусть и с ворчанием, всё же помогал юноше.

— Примерно так, как ты и представила себе, — сказал старый баран совершенно без какого-либо гнева и посмотрел вдаль. — Коул, этот юноша, не собирается создавать новую страну, но он пытается перетряхнуть вест мир. Обладая столь хрупким телом. При не самой надёжной поддержке этой волчицы.

Глядя на лицо Хаскинса сбоку, Иления вспомнила то чувство протеста, поднимавшегося в ней прежде. Она видела в этом лице того, кто считал, что его не касается происходящее в мире, в том мире, который он постиг в полной мере. Его самоуверенный вид будто говорил, что куда бы он ни пошёл, его ждала бы лишь суровая действительность. И Иления тоже ощущала себя готовой выжить с товарищами в мире бесчинствовавшего Медведя-лунобивца и построить страну на новой земле.

— И что, ты не предостерёг господина Коула?..

...как ты предостерегал меня, — не договорила Иления, но несказанные слова, похоже, достигли Хаскинса.

Из всего стада лишь Иления спорила с Хаскинсом.

— Я не предостерёг? — с удивлённым видом переспросил Хаскинс. — Я предостерегал вообще-то. Но только мудрую волчицу, которую можно было бы назвать матерью их обоих.

Мама Миюри, мудрая волчица Хоро, подобрала Коула ещё ребёнком во время своего путешествия. Прямодушие Коула, а в большей степени непосредственность и мудрость Миюри, заставляли Илению думать, что Хоро была великой волчицей.

— Что и сказать, эта волчица оказалась ещё большим сорванцом, чем ты, — продолжил легендарный Золотой баран, для которого даже самые выдающиеся обитатели леса были мальчишками и девчонками. — Эта волчица бросила вызов тому, чему я бы никогда не подумал противостоять. И, судя по всему, она, конечно, ухватила это к концу своего путешествия. Кода я увидел этого мальца по имени Коул и девчушку, хваставшуюся той мудрой волчицей, а после них ещё ту девицу, мне пришлось признать это.

Иления вопрошающе прищурилась, и Хаскинс пристально на неё посмотрел:

— Не поняла, что ли? Это называется: счастливая жизнь с любимым.

Если бы Илении предложили назвать того, к кому меньше всего подходило бы говорить о любви, ответ был бы: Хаскинс.

Впрочем, Хаскинс, конечно же, сказал это ровным тоном, без тени смущения, и его лицо казалось лишённым каких-либо чувств.

— Легко сказать, что это когда-нибудь закончится, — продолжил Хаскинс, глядя себе под ноги, словно ему потребовалось пройти долгий путь, чтобы увериться в этом. — Но эта волчица сотворила двух таких блистательных юнцов. Эта волчица и тот необычный парень, что женился на ней, были двоими, набравшимися смелости без страха взглянуть в лицо будущему. Эти их дети, дочь и сын, стоит лишь взглянуть на них, и ты понимаешь, на какой почве, на какой воде и в каком воздухе они росли.

А в краю Хаскинса и его овец летней порой могли идти нескончаемые дожди или стелиться по земле туманы. А зимой там, в глубине королевства, землю укрывал толстый слой снега. Сама же земля принадлежала большому монастырю, одному из самых упрямых и высокомерных в королевстве.

Предположение, что Хаскинс был таким мрачным из-за той среды, в которой жил, сразу встретило согласие в душе Илении.

А в какой среде жили эти двое, Коул с Миюри?

— Эти двое, подобно своим отцу и матери, пришли ко мне внезапно, как буря, и умчались. Когда они ушли, я посмотрел на то место, на котором они сидели вместе у костра, и подумал об одной вещи.

— О чём же?..

— Возможно я... возможно, в действительности есть, то, о чём я сожалею.

Эти слова были такими чуждыми для Хаскинса, которого знала Иления.

— Может быть, мне тоже следовало провести немного времени вместе с тем пареньком, — произнёс Хаскинс, имея в виду, конечно же, не Коула.

После ожесточённых сражений тот паренёк и Золотой баран привели остров к миру и основали королевство. А потом легендарный баран ответил отказом на предложение нового короля править вместе и исчез...

Так говорилось в легенде.

На деле же король знал, где скрывался Хаскинс, но, уважая его решение, притворялся, что несведущим. Лишь когда король занял смертное ложе, они вновь связались после долгой разлуки.

— Возможно, он счёл меня бессердечным.

Иления чуть не упала, споткнувшись на какой-то кочке. Рядом должен был идти надменный, мрачный, упрямый древний баран, испытавший, кажется, всего невзгоды мира. Но она видела просто старого барана, прошедшего невероятно длинный путь.

Иления молча смотрела на Хаскинса сбоку, она сомневалась, что тот ожидал ответа от такой девчонки, как она. Но всё же потом спросила:

— Почему ты мне это говоришь?

Хаскинс медленно поднял голову. Он смотрел на Илению, некогда жившую в его стаде и нывшую, что им следует увеличить стадо и основать убежища по всему королевству. Смотрел на Илению, которая злилась, что если она овца, то должна жить пустой жизнью, не имея впереди будущего, к которому надо стремиться.

— Ты же вроде бы живёшь на земле монастыря. Там наверняка полно тех, кто выслушает твою исповедь.

Хаскинс был поражён.

— Кстати, раз так, здесь у нас как раз пребывает досточтимый Предрассветный кардинал.

Это могло быть воспринято, как попытка уколоть, ехидство или намёк. Ей было всё равно, что он подумает, она в какой-то мере действительно думала так.

Потому что Хаскинс остался в воспоминаниях Илении тем, кто с несгибаемой перед чем угодно решимостью защищал товарищей, но к другим относился с безразличием и пренебрежением.

В этом овечьем убежище Хаскинс был мрачным божеством. Любые попытки Илении противиться ему пресекались просто безразлично-холодным взглядом.

И эти мысли Хаскинса о прошлом, которым он предавался рядом с ней, казались ей чем-то вроде дурного розыгрыша.

— Именно так, — тихо сказал Хаскинс. — Надо же, ведь именно так.

Илении показалось, что Хаскинс закашлялся, но потом поняла, что тот, похоже, смеялся.

— Ответ состоит в том, что живые могут слышать живых, только так и не иначе. Потому-то я и пришёл помочь этим двум паренькам.

Это не станет переделыванием будущего. В этом заключалось что-то, чего Иления прежде не замечала у Хаскинса. Что-то светлое, устремлённое вперёд.

— Ты всё такая же, рад был узнать, что у тебя всё хорошо, — произнёс Хаскинс.

— Э? — вырвалось у Илении.

Других слов у неё не нашлось, в отличие от ещё одной кочки, о которую на сей раз она споткнулась и упала бы на колени, если бы Хаскинс не поддержал её.

— Покинув убежище, ты нашла собственную цель и погналась за новой землёй, правильно?

По его голосу Иления решила, что он услышал об этом не от Дианы. И вряд ли до него дошли какие-то слухи, так что у старого барана, вероятно, по-прежнему имелись глаза и уши по всему королевству.

— Неисполнимая мечта. Можно даже сказать — глупая.

Хаскинс сказал это по своему обыкновению откровенно и резко.

Иления, будучи не-человеком, скрылась в созданном Хаскинсом убежище и там ощутила всю удушающую невыносимость жить только ради того, чтобы жить. В те дни она, охваченная безнадёжностью и разочарованием, ненавидела в Хаскинсе всё, вплоть до тональности голоса и манерой держаться, он казался ей олицетворением настроения в убежище.

Но сейчас, вспоминая его золодный взгляд, который Хаскинс бросал на неё во время тогдашних ссор, она больше не чувствовала в нём презрения или пренебрежения по отношению к ничего не знающей в жизни юной девице. Нет, скорее всего, этого вовсе и не было в то время, — подумала вдруг Иления.

— Я не знаю, где лежит новая земля, но знаю, что я там буду. И буду там всегда. Даже если это королевство падёт и появится новое.

— Так, хорошо... — пробормотал, кивнув, Хаскинс, удостоверившись, что Иления твёрдо стоит на ногах. — Место я создавал для своих товарищей. Ты можешь туда вернуться, когда захочешь.

Сказав это, Хаскинс не улыбнулся Илении, не стал изображать из себя доброго дедушку. Да и сказано это было так неожиданно, что слова эти просочились сквозь пальцы раньше, чем она успела их осмыслить. Эти нежданные слова исчезли, но их тепло осталось.

— Да, — ответила Иления с такой искренностью, какой сама от себя не ожидала.

Как ни странно, Хаскинс, похоже, тоже этого не ожидал и был удивлён даже сильнее, чем когда встретил Илению, выходившую из особняка.

— Ху, — издал смешок старый баран и мгновенье спустя снова. — Ху.

А потом вдруг сменил тему:

— У меня есть в церкви дельце. Ради этого парнишки я должен изображать из себя монаха.

Он не стал к этому добавлять "ну, ладно", "пока" или "до встречи". Может, он просто не догадался, или ему не хватало чутья обычного общения, однако Илении уже сказанного было вполне достаточно.

Иления, глядя на спину уходившего Хаскинса, невольно шагнула вслед за ним.

Она оказалась в этом месте, потому что встретила странного молодого человека и серебристую волчицу. Хаскинс тоже. Пересечение их путей привело к неожиданному пониманию между ними.

Когда спина Хаскинса исчезла из виду, Иления потопталась на месте, как овца. Ей хотелось немедленно рассказать своей дорогой Ив о событиях дня, ещё ей хотелось изо всех сил сжать в объятьях Коулу и Миюри, которые завели её так далеко.

— Я должна сделать всё, что в моих силах.

Чтобы продвинуть дальше вперёд Коула и Миюри.

Иления была уверена, их шаги проложат путь многим другим, которые последуют за ними.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В каждой мастерской, в которую заходила Диана, ремесленники морщили лбы, глядя на неё. Первым их чувством было: что за дело может быть у женщины в этом месте, где повсюду огонь, пот и железо. Потом, приглядевшись к её внешности и поведению, они начинали испытывать смутное ощущение страха. После чего им на память приходили названия некоторых сомнительно-пугающих видов занятий, связанных с их ремеслом.