Хотя сам себе Хацкилевич мог бы признаться, что его раздражение было вызвано не только и не столько медленной скоростью передвижения по разбитой дороге. Основная причина раздражения генерал-майора крылась в другом. В том, что он, вот уже более двух суток — с тех самых пор, как его 6-й мехкорпус не смог выполнить боевую задачу под Гродно, и уже там потеряв почти половину своей материальной части, вынужден был начать постыдное отступление — сам себе не мог ответить на два вопроса, которые постоянно крутились у него в голове. Нет, не те два извечно знаменитых в русской философской и культурной мысли вопроса: "Кто виноват?" и "Что делать?". Два других, но тоже очень актуальных и не менее философских в данной ситуации вопроса — "Как?" и "Почему?".

Как? Как немецкие воска смогли всего за несколько дней войны разгромить в приграничных боях большую часть и дезорганизовать все остальные войска первого, наиболее оснащенного и боеготового эшелона обороны Западного Особого Военного Округа? Как получилось так, что его 6-й механизированный корпус, объективно наиболее укомплектованный, оснащенный и подготовленный мехкорпус ЗОВО, лучший на всех учениях и по результатам всех проверок, в первые же дни войны понес такие ужасающие потери? Потери, поставившие крест на возможности использования мехкорпуса не только в качестве основного оперативно-тактического соединения подвижных войск Красной Армии, но и в принципе как самостоятельного боевого соединения? И если бы не так вовремя поступившая информация о том, что отступать от Гродно на Волковыск, и далее на Слоним, смерти подобно, сейчас его 6-й мехкорпус уже вообще прекратил бы свое существование в качестве организованной боевой части...

И второй, не менее актуальный вопрос — почему? Почему доблестная Рабоче-Крестьянская Красная Армия, на обучение и оснащение которой весь Советский народ, в едином порыве, не жалея ни сил, ни средств, отдавал последнее, и которая так долго и упорно готовилась к неизбежной войне, в результате оказалась настолько не готова к этой войне, что немецкие войска наступают как хотят и где хотят, как будто даже не ощущая сопротивления советских войск.

Почему созданная перед этой войной советскими военными теоретиками и принятая в РККА в качестве новой военной доктрины, внесенная в боевые уставы концепция "глубокой наступательной операции", эффективность и целесообразность которой потом постоянно доказывалась военачальниками всех рангов, вплоть до нынешнего начальника Генерального штаба РККА Жукова, на различных маневрах и командно-штабных играх, в первые же дни войны потерпела полное фиаско?

Ведь разработанная Триандафилловым и Калиновским "Теория наступления современных армий в современной войне", ставшая потом основой для этой концепции и получившая со временем звонкий лозунг "войны малой кровью на чужой территории", демонстрировала огромный потенциал автобронетанковых войск в ведении наступательных

операций, в том числе при взломе боевых порядков противника и организации контрударов. Постулаты этой теории были такими логичными и непротиворечивыми, а сама теория столь удачно вписывалась во взгляды на тенденции современной маневренной и механизированной войны. И создание механизированных корпусов, в качестве подвижных и мощных инструментов глубокого прорыва вражеской обороны на основе массированного применения танков, тоже проводилось в рамках этой теории и этой военной доктрины.

Ведь как все хорошо и красиво получалось на различных учениях и командно-штабных играх перед войной!

Четкие и согласованные действия родов войск, огромные массы танков, совместно с кавалерией красиво и грозно устремляющиеся на прорыв вражеской обороны. А в небе героическая авиация, сотнями своих самолетов затмевающая даже солнце. Еще массированные парашютные десанты, выбрасываемые десятками самолетов прямо на голову врагу в его тылы, вносящие там хаос и сумятицу. В результате мы неизменно героически побеждали, мощными контрударами во фланги вгрызаясь в перешедшего границу агрессора, потом молниеносно развивали наступление вглубь его боевых порядков, переходили на его территорию и красиво завершали разгром...

И вот теперь уже несколько дней идет реальная война. И идет она совсем не так, как это представлялось на учениях и маневрах. И вся наша оборона, все эти укрепрайоны, на которые было затрачено столько сил и средств, оказались для немцев тоньше папиросной бумаги. А ответная попытка высшего командования Красной Армии осуществить на практике положения теории глубокой наступательной операции и организовать под Гродно, в том числе и силами его 6-го мехкорпуса, "мощный и сокрушительный" контрудар во фланг наступающих немецких войск, так красиво и успешно отрабатываемый на предвоенных картах, обернулась настоящей катастрофой.

А что же немцы?! Вот их танковые и механизированные соединения сейчас, в ходе своего наступления, как раз очень эффективно и показательно демонстрируют на практике действия, практически один в один повторяющие основные положения теории глубокой наступательной операции.

Так почему же наша Красная армия оказалась настолько не готова к этой войне!?

Впрочем, две основные причины того, как и почему немецкие войска так легко разгромили его корпус и сейчас громят советские войска под Минском, вчера уже указал лейтенант Иванов, изучавший ход этой войны там у себя, в будущем.

Отличная организация связи немецких войск, причем не только радио или телефонной связи с командованием, но и оперативной связи между подразделениями на поле боя. Хорошо спланированное и отработанное взаимодействие родов войск в ходе наступательных и оборонительных действий. Плюс рациональная тактика — их пехота не бросается со штыками на танки, пулеметные гнезда и иные укрепленные огневые точки, как наша сейчас. Встретив сопротивление, их пехота тут же вызывает артиллерийскую поддержку, или, если не помогло — авиационную поддержку, и так до тех пор, пока в полосе наступления не будут подавлены огневые точки с тяжелым вооружением и узлы обороны.

И вторая причина — намного более развитая механизация вкупе с моторизацией. У немцев уровень моторизации наступающих войск реально очень высокий, что позволяет им не только быстро передвигаться и маневрировать, но и тащить с собой технику обеспечения, артиллерию, боеприпасы и топливо. А у нас? Мехкорпус ушел на контрудар под Гродно, бросив в местах дислокации почти всю тяжелую артиллерию, боеприпасы и топливо — нечем было тащить. А что все-таки получилось взять с собой — пришлось бросать по дороге в результате выхода из строя по причине поломок или повреждения при бомбежках, причем по причине поломок — чаще. Это вполне объяснимо — межремонтный моторесурс нашей боевой техники мизерный, а технические и ремонтные службы, если и были поначалу, так быстро отстали и потерялись в неразберихе и суете первых дней войны.

Умом Хацкилевич все это понимал — все-таки он был опытным и немало повоевавшим военачальником, да и при обучении в Военной академии РККА в отличие от многих своих сокурсников время зря не тратил, учился на совесть. Умом понимал, но принять вот такую простую трактовку столь быстрого и столь катастрофического поражения наиболее боеспособных советских войск приграничного эшелона не мог, а может и внутренне не хотел. И поэтому продолжал изводить самого себя вопросами, пытаясь одновременно искать и пути организации если не быстрой победы, так хотя бы минимизации ущерба от произошедшего разгрома и построения хоть сколько-нибудь приличной обороны.

Тягостные раздумья генерал-майора были прерваны внезапной остановкой. Хацкилевич, еще не до конца вернувшийся в реальность из своих мыслей, осмотрелся по сторонам и сначала ничего не понял — колонна остановилась на пустой дороге, окаймленной небольшим перелеском с одной стороны и широким лугом с другой. Пока Хацкилевич осматривался, к их машине от головы колонны подбежал боец и что-то тихо сказал дивизионному комиссару Титову через открытое окно, после чего Титов быстро выскочил из машины, на ходу попросив генерал-майора пока не выходить, и рванул в голову колонны, одновременно расстегивая кобуру.

Вскоре оттуда раздались выстрелы, быстро перешедшие в небольшой бой, судя по интенсивности применения автоматического оружия и пулеметного огня броневиков. Даже башенная сорокопятка пару раз рявкнула. Хацкилевич хотел было вылезти и посмотреть, что происходит и с кем ведется бой в голове колонны, но его машину уже взяли в плотное кольцо бойцы охраны, и молоденький сержант госбезопасности, командир взвода охраны, сам шалея от своей решительности, ломающимся голосом настоятельно попросил комкора не высовываться до прояснения обстановки.

Пока Хацкилевич вяло строил командира взвода охраны и угрожал тому всякими дисциплинарными карами, сам внутренне признавая его правоту в действиях по обеспечению охраны своей тушки, стрельба впереди стихла, и возле машины появился Титов, весь в пыли и с несколькими ссадинами, но с довольным выражением на чумазом лице. Он окинул взглядом положение бойцов охраны возле машины, отметил недовольное выражение на лице генерал-майора, которого так и не выпустили из машины, после чего тихо похвалил командира взвода охраны и поставил ему две новые боевые задачи: обеспечить дальний периметр охраны и прочесывание окружающей местности, а также убрать с дороги технику ближе к лесу и обеспечить ее маскировку с воздуха. Сам дождался, пока Хацкилевич вылезет из машины и слегка разомнет затекшие ноги, после чего вместе с ним отошел с дороги в сторону леса для доклада.

— Диверсанты, товарищ генерал. — "Бранденбург-800", — все, как лейтенант Иванов и говорил. — Там впереди — вон, видите, примерно в двадцати метрах, перекресток с грунтовой дорогой находится, а дальше, примерно в полукилометре, начинается большой лесной массив, который тянется отсюда до самого Белостока, и называется Кнышиньская пуща. Вот они возле этого перекрестка и обосновались, с той стороны, где перелесок к перекрестку подходит. Командир группы и два его помощника в кустах возле самой дороги расположились, а остальные бойцы группы чуть дальше в лесу возле пулемета залегли, и сектор обстрела этого пулемета как раз весь перекресток охватывал. Сами были в форме НКВД, действовали как заградительный пост или заслон, якобы для проверки документов и борьбы с дезертирами. Общий состав группы, задачи и их "боевой путь" сейчас уточняется у захваченного командира группы — он, кстати, судя по акценту, откуда-то из Прибалтики.

— Даже так?! — приятно удивился Хацкилевич. — Командира группы захватили?! Как же вам это удалось? И почему ты сам в таком виде?

— Да, можно сказать, случайно так удачно получилось, Михаил Георгиевич, ответил Титов. — Командир группы со своими двумя помощниками, как увидели нашу колонну, видимо, не сразу сообразили, как действовать будут — все-таки колонна большая и хорошо вооруженная, да еще с броней. А пока они решали, как себя повести, их обнаружил командир передового броневика, остановился, навел башенный пулемет и подал сигнал об обнаружении неизвестных. После этого они, очевидно, не рискнули убегать под пулеметным огнем, и решили играть роль патруля НКВД до конца. Когда после остановки колонны я подошел к головной бронемашине, их старший, под видом лейтенанта госбезопасности как раз пытался качать права и, размахивая своим удостоверением, старался выяснить цель и маршрут следования колонны.

— Ну а я, после того, как лейтенант Иванов в Сокулке понарассказывал страшилок про "Бранденбург 800" и про то, что его диверсионные группы любят устраивать такие вот засады на дороге под видом патрулей НКВД, перед выездом в Белосток обговорил с нашей охраной несколько сигналов и кодовых фраз для различных ситуаций, а также и их действия по этим фразам и сигналам.

— Так вот, после того, как я проверил у этого псевдолейтенанта госбезопасности удостоверение, и, благодаря информации лейтенанта Иванова, убедился, что оно фальшивое, я громко, чтобы слышали остальные диверсанты, похвалил их командира за бдительность — это был сигнал "к бою" для охраны. А потом предложил усилить их группу и оставить им один бронеавтомобиль. И отвел этого гада с края дороги на противоположную сторону, за броневик, якобы чтобы представить командиру бронемашины. Ну а там, когда броневик закрыл нас от остальных диверсантов, я дал команду на уничтожение диверсантов, и командир передней бронемашины сначала отработал из башенного пулемета по тем двум, что на обочине своего командира ждали, а потом двумя осколочными выстрелами из пушки уничтожил вражеское пулеметное гнездо в глубине подлеска. Пулемет, кстати, поврежден только слегка, можно будет его наладить и использовать. В это же время я, с помощью пары бойцов, повязал их командира. Правда при этом весь вывозился и форму подрал — подготовка у него на уровне, еле втроем справились.

— Так что сейчас его в темпе допрашивают, а я на всякий случай по округе прочесывание организовал... — И кажется, не зря, — добавил Титов, через плечо Хацкилевича увидев, как к ним подходит бледный до зелени командир взвода охраны.

— Товарищ генерал, — срывающимся голосом обратился к Хацкилевичу сержант ГБ. — Разрешите обратиться к товарищу дивизионному комиссару?

Получив разрешение, обратился уже к Титову.

— Товарищ дивизионный комиссар, там мои бойцы обнаружили... — В общем, Вам бы самому посмотреть надо.

И, видя, что Хацкилевич направился вслед за ними, тихо продолжил:

— А товарищу генерал-майору, наверное, смотреть на это не надо бы...

— Опасно?! — резко спросил Хацкилевич, расслышавший последние слова начальника своей охраны.

— Нет, — все так же тихо ответил сержант. — Скорее жутко.

— Тогда пошли, — недовольно мотнул головой комкор. — Я не кисейная барышня, в обморок не упаду.

Через несколько минут он в глубине души немного пожалел, что так решительно рвался сюда посмотреть. Он, конечно, за свою богатую войнами и боями жизнь успел насмотреться многого и всякого, но такое... Сержант привел их на небольшую поляну примерно в ста метрах от дороги, заваленную трупами убитых диверсантами людей. Мужчин, женщин, детей. Военных и гражданских. Со следами пыток, изнасилования и издевательств. Все они, небрежно брошенные здесь, были жертвами даже не немцев, а маленькой группы ублюдков, возомнивших себя прихлебателями высшей расы и вершителями судеб остальных народов, в том числе судеб беззащитного мирного населения, бегущего от войны в тыл.

Хацкилевич смотрел на растерзанные трупы красноармейцев и командиров со следами жестоких пыток, на трупы женщин, как военнослужащих, так и гражданских, со следами насилия и глумления, и чувствовал, как его меланхолия и подавленность от тягостных мыслей сменяется холодной, но очень жгучей ненавистью.

— Товарищ дивизионный комиссар, — с застывшей на лице маской бесстрастия повернулся он к Титову. — Командира группы уже допросили?

— Еще нет, товарищ генерал. — Упирается, сволочь, в арийского героя играет.

— Приведите его сюда, — вновь бесстрастно сказал Хацкилевич, но, услышав, как по цепочке передали команду "Пленного сюда", не выдержал и яростно прорычал Титову в лицо: