Нежданно-негаданно...

Так что 'проверку' устраивали всякому, кто не служил в армии... Обычно это выглядело достаточно стандартно — встречали 'чужака' со словами: 'И кто это тут с нашими девчонками гуляет?' Дальше вариантов могло быть несколько, но чаще всего выставляли вперед одного из самых здоровых пацанов в качестве 'поединщика', 'силушкой померяться' и смотрели на реакцию... Если чужак готов был постоять за свою девчонку и умел более-менее неплохо драться, то обычно все заканчивалось парой-тройкой ударов кулаками — после чего все и заканчивалось. Пацаны повзрослее, студенты или молодые рабочие, после этого даже могли пойти вместе пивка выпить, в знак того, что 'чужак' принят местным обществом. Отныне всякий, кто решит сделать ему что плохое, станет врагом и для всех местных. Если чужак не умел драться и огребал, то он тоже становился 'своим', хоть и с определенной оговоркой — драться, дескать, научится, а вот смелости если нет, то и не будет. Правда, научиться драться для него становилось после этого практически обязанностью. И совсем другое дело — если 'чужак' показывал себя трусом. Трусость в глазах 'пролетарских' — смертный грех, которому нет и не может быть прощения! И тут вариантов тоже могло быть два, тут уже в зависимости от настроения — от битья морды до презрительного 'выпроваживания', с ехидными насмешками. Но в любом случае после этого дорога на район 'чужаку' была закрыта. Даже если в первый раз обошлось, то второй раз уж точно морду набьют!

Таковы вот 'милые' были местные пацанские 'обычаи' в годы его детства, которые более-менее сойдут на нет лишь спустя полтора десятилетия... А тем временем Семка продолжал рассказ о вчерашнем дне, рассказывая уже о том, как после короткой (и явно не особо ожесточенной — так, для порядка, 'ибо положено') драки они потом спокойно болтали о жизни — неизвестный Михаилу Колька, как оказалось, жил чуть ли не в самом центре города, где учился в мужской школе!

— В какой школе? — удивился Михаил.

— В мужской! — ответил Семка. — Где у них там пацаны одни! А ты что, не слыхал, что в центре есть несколько таких школ?

— Не доводилось раньше, — уклончиво ответил Михаил.

— Скушно, должно быть, там учиться... — произнес Петька.

— Наверное, — согласился Семка. — За то прикинь — у них там больше половины в девятый класс бесплатно пошли!

— Бесплатно? — удивился Михаил.

'Какого черта? — удивился он. — В СССР и платное образование?' Хотя... Что-то такое, кажется, вспоминалось, хоть и казалось давным-давно забытым...

— Ага, именно что! — подтвердил Семка. — Вот сам прикинь...

— А мне батя говорил, что не получишь проходной балл — пойдешь в 'ремеслуху' учиться, — вдруг сказал Петька. — Но я уж постарался...

'Вот как оно, значит!' — опять удивился Михаил. А ведь тут для всех оно явно проходит по категории само собой разумеющегося... Настолько привычного, что о том даже и не задумываются! Вон никто даже не понял причину его удивления — впрочем, оно тут и к лучшему, а то могли ведь и подозрения ненужные возникнуть. Вот уж и впрямь — другой мир совсем... И надо как можно быстрее разобраться с его отличиями, а то так скоро будет выглядеть как Штирлиц в буденовке и в советской военной форме посреди Берлина. И про Штирлица, кстати, тоже забыть нужно — здесь этого кино еще не сняли и не факт, что вообще снимут. А то ляпнешь еще чего по привычке...

В школе, как обычно, были без десяти восемь — по пути поздоровались с несколькими учителями, многих из которых Михаил ни разу не видел еще со школы, а пара человек оказались и вовсе незнакомы, так что тут он просто повторил приветствия за одноклассниками. Попалась на глазах и бывшая (да и, чем черт не шутит, может и будущая?) директорша, с кем, по старой памяти, здороваться не было ни малейшего желания, но тут сейчас не поймут... Интересно только было — это целенаправленная политика, что такое люди становились директорами, или просто наличие 'лапы' в ГорОНО? Впрочем, это сейчас не имело значение... В раздевалке, куда вчера он заходил буквально 'на автомате', следом за Петькой, к ним присоединились еще несколько одноклассников — и скоро весь десятый (единственный, без букв, хотя восьмых было в свое время три — и Михаил учился в 'Б') класс, они без долгих разговоров расселись по партам и стали готовиться к уроку, которым была биология.

Биологичка была все та же, знакомая с детства — она, кстати, и жила где-то неподалеку от них и не раз попадалась ему на трамвайной остановке в то время, когда он уже ездил на учебу в университет. Изучали про применение методов генетики в медицине и выявление генетически обусловленных заболеваний. Затем биологичка напомнила про то, что следующий их урок будет последним в четверти — а это, разумеется, говорит о том, что на нем будет четвертная контрольная. Паре учеников, у кого было мало оценок, дала темы для рефератов и со звонком отпустила на перемену.

Следующим уроком была литература, где продолжали изучение шолоховской 'Понятой целины'. И тут снова вызвали к доске Михаила. И вот тут-то и была проблема... Он неплохо помнил сюжет книги, но совершенно забыл, что когда-то говорили при ее обсуждении в школе. Да и не факт, что в этом мире из нее делали те же самые выводы. Оставалось импровизировать, и лучшим выходом Михаил посчитал сделать при ответе несколько отсылок на товарища Сталина — в этом мире он явно был тем авторитетом, оспаривать слова которого не стал бы ни один учитель. Как ни крути, но культ личности в стране все же был — хотя культ личности великих людей возникает всегда, хотел бы этого сам этот человек или нет. 'Был культ, но была и личность', — так когда-то сказал в его мире тот самый Шолохов...

— Говоря о сюжете 'Поднятой целины', — начал Михаил, — в первую очередь стоит вспомнить о том, в каком положении находился в тот период истории Советский Союз. С одной стороны, строительство в СССР нового, социалистического общества, и достигнутые на этом пути успехи вызывали страх и ненависть у буржуазного окружения, стремившегося любой ценой задушить, уничтожить нашу страну. С другой стороны, анализируя сложившуюся в стране ситуацию, товарищ Сталин верно заметил, что 'по мере нашего продвижения вперед, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, а классовая борьба будет обостряться'... В стране оставалось немало выходцев из эксплуататорских классов — кулаки, бывшие помещики и капиталисты, кто с приходом народной власти лишился своего привилегированного положения, не смирились со своим поражением и в своей борьбе против страны победившего социализма были готовы на любые преступления. И, наконец, в-третьих, политическая грамотность многих советских людей была на недостаточно высоком уровне — многие и вовсе только недавно научились грамоте, поэтому нередко предпринимаемые Советской властью действия были им непонятны, чем также пытались активно пользоваться ее враги. И все это происходило на фоне необходимости проведения ускоренной индустриализации, когда для дальнейшего развития страны требовалось как можно скорее повысить производительность труда в сельском хозяйстве, обеспечив надежное снабжение продовольствием городского населения, и высвободить дополнительные рабочие руки для зарождающейся промышленности. Поэтому ждать было больше нельзя... Как чуть позже сказал товарищ Сталин: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы это сделаем, либо нас сомнут". И как раз через десять лет после этого на Советский Союз и впрямь напала фашистская Германия...

Внимательно оглядев класс, Михаил заметил на многих лицах некоторое удивление таким вступлением, однако никакой крамолы по местным меркам в его словах явно не прозвучало, потому отношение к его словам было вполне спокойное. Фуухх... Хоть это хорошо. Ничего 'такого' он не сказал, вполне известные и понятные большинству вещи... Просто услышать их на литературе как-то не ожидали.

— И в 'Поднятой целине' Шолохов описал именно те процессы, что происходили на селе в ходе коллективизации сельского хозяйства, — продолжил Михаил, — отразил целый комплекс проблем, с которыми столкнулись в ее ходе. Которые во многом стали следствием трех вышеназванных причин... Тут и недостаточная политическая грамотность — когда 'обобществляли' кур с овцами или стремились к поголовной коллективизации в кратчайшие сроки, что потребовало вмешательства партии и лично товарища Сталина, выпустившего свою историческую статью 'Головокружение от успехов' с критикой такого подхода. Тут и наличие оторвавшихся от реальности, не понимающих трудностей и особенностей текущего момента, фанатиков 'мировой революции', готовых загонять в колхозы кулаком да наганом, что хорошо показано на примере Макара Нагульного. Тут и откровенные ошибки, когда в 'кулаки' записывали тех, кто таковыми не являлся, и отправляли в ссылку, как было с Гаевым. Тут и остатки прежнего буржуазного самосознания, когда даже убежденным сторонникам Советской власти жалко было отдавать свое добро, что мы видим на примере Кондрата Майданникова. Тут и деятельность классовых врагов Советской власти вроде есаула Половцева и показанных на примере Якова Островнова их прихлебателей, агитирующих людей против вступления в колхозы, распускающих клеветнические заявления про 'обобществление жен', призывающих резать скотину лишь бы не отдавать в колхоз, на что повелись многие люди вроде деда Щукаря с женой, устраивающие поджоги колхозных складов, убивающих колхозных активистов, партийных и хозяйственных работников и стремящихся организовать антисоветское восстание. Однако, в конце концов, партии и советскому правительству удается справиться с этими трудностями, наладить нормальную работу колхозов, а белогвардейское подполье оказывается разгромлено...

— Есть у кого вопросы? — когда Михаил закончил, спросила русачка.

Вопрос, как оно часто и бывало у них на литературе, задала Вика — на счет раскулачивания, на что Михаил по памяти рассказал про то, как происходило раскулачивание на селе, и несколько описанных в романе случаев — после чего русачка поставила ему пятерку и сказала садиться. На этом уроке продолжили обсуждать 'вопросы коллективизации' в романе, который, как оказалось, в этом мире был полностью издан еще в 1942 году, во время войны — впрочем, Михаил уже устал удивляться всем этим различиям. Говорили про 'перегибы на местах', политику партии в вопросе колхозного строительства, сравнивали Давыдова с Нагульным и их методы достижения цели. На чем, собственно говоря, урок и закончился. Удивления со стороны одноклассников избежать, впрочем, не удалось.

— Ну ты выдал сегодня, — прокомментировала на перемене Вика. — С полдня поди в библиотеке просидел?

— Было дело, — усмехнулся в ответ Михаил. — Очень уж пятерку получить хотел...

Ну да, в своем детстве-то по литературе он был твердым 'ударником'. Без троек, но и пятерок не шибко много... Не любил он как-то всякие 'гуманитарные' предметы...

— Молодец, — ответила девчонка. — Не лень было возиться...

— Ну я люблю читать, — пожал плечами Михаил. — Так что ничего такого уж особенного...

— И что читаешь? — заинтересовалась Вика.

— Да всякое. Про войну, революцию... Фантастику еще вон.

— Фантастику я тоже люблю, — мечтательно улыбнувшись, произнесла девчонка. — Так приятно помечтать о том, как оно в будущем будет. Когда будем летать на Луну и другие планеты, когда во всем мире победит коммунизм и не будет больше ни войн, ни бандитов! Все счастливо жить будут!

'Знала бы ты, какое оно — будущее', — слушая Вику, мысленно грустно усмехнулся Михаил. Будущее, когда полученной тобой зарплаты будет не хватать даже на еду, когда твой муж уйдет с работы инженера-электрика и будет горбатиться грузчиком, таская американские окорочка за 'наличку', а по выходным будете в битком — так, что и залезть трудно — набитой электричке ехать на дачу, растить картошку с овощами... Но нет, этого бы он не сказал даже если бы не было необходимости скрываться. А войны, бандиты... Этого добра будет и вовсе навалом! Будут и войны на 'постсоветском пространстве', и бандиты будут внаглую, даже не скрываясь, по улицам разгуливать... Эх, Вика-Вика... Какое счастье, что ты не знаешь этого будущего! Хотя, быть может, здесь все-таки не так все будет?

Следующим уроком было черчение — в свое время очень трудный, однако важный, предмет, которому поэтому он уделял особое внимание. Однако сейчас-то все было не так! Два с лишним десятка лет работы конструктором не пропьешь, как говорится... И пусть тут не было его любимых роботроновских кульманов (P.s. Практически 'последнее поколение' кульманов с движением линейки в прямоугольной системе координат вместо маятника' и с фиксаторами положения, для своего времени очень удобная вещь — производились, ясно дело, в ГДР), но ведь и чертить тут не 44 и даже не 24 формат (P.s. советский 'аналог' А0 и А1), а всего лишь обычные 'одиночки' (P.s. 11 формат по-старому или А4 по-новому). Так что и на столе можно... Так что, чтобы совсем уж 'палева' не было, пришлось сделать чертеж максимально небрежно — точнее говоря, абсолютно нормально для школьного-то уровня, но все равно 'нутро' люто протестовало против столь халтурной работы...

А вот на большой перемене неожиданно 'зашевелилась' почувствовавшая резкое исчезновение внимания к своей персоне Ленка — даже, что ей было не больно-то свойственно, попыталась, хоть и вроде как между делом, сама обратиться к Михаилу с вопросами о том, как, дескать, жизнь у него и какие планы на будущее строит — скоро ж, дескать, учебу заканчивают, однако он ее откровенно проигнорировал, ответив одной-единственной фразой 'поживем — увидим'. Нет уж, того по уши влюбленного пацана увидеть ей больше не придется. Нету его больше! Повзрослел, поумнел... Стал по-иному ко всему относиться — особенно к женщинам, кто сегодня говорит 'люблю', а завтра спит с другим. Тем более, что в любом случае все одноклассницы еще слишком 'мелкие' для него, семнадцать лет против сорокадевяти... Даже несерьезно! Однако их 'размолвка' явно не прошла мимо глаз Вики — и решив, что теперь выпал ее шанс, она быстро 'отодвинула' Ленку в сторону, втянув Михаила в обсуждение фантастики.

И странно, но, увлекшись разговором, Михаил вдруг впервые увидел девчонку с несколько иной стороны... Не одноклассницей, на которую в детстве не обращал никакого внимания и не взрослой, серьезной женщиной, кого он помнил по редким встречам в городе или на встречах выпускников, а еще молоденькой девушкой... Со своими в какой-то мере еще наивно-детскими, но чистыми и светлыми, мечтами, с непреклонной верой в неизбежное торжество разума, добра и справедливости, в дружбу и верность, в то, что завтра будет лучше, чем сегодня или вчера! И с каким увлеченьем она говорила о том, каким она видит будущее Советской страны и всего человечества в целом!

От фантастики разговор как-то плавно перешел на космическую программу, вспомнили первый спутник и первый космический полет, потом речь перешла на Марс и другие планеты... И тут Михаил оказался как нельзя близко к провалу, чуть не сболтнув про то, что на Луне побывают лишь американцы, а советскую ракету Н-1 так и не смогут до ума довести, а уж о других планетах к концу столетия не будет и речи идти, но буквально в последний момент остановил себя...