Песок и пепел

Далее снова пошли обряды и молитвы, раздался мощный одухотворенный голос Нодзому, и слушатели опять затаили дыхание.

Но вот церемония закончилась, жених и невеста стали законными супругами. Первым из храма должен был выходить муж — Раса. Он прошел сквозь ряды гостей, высокий, статный, с прямой спиной, в традиционном черном кимоно. За ним мелко семенила — а передвигаться иначе в двухслойном: первый слой белый, второй расшит цветочным узором, одетом по всем правилам кимоно, было весьма затруднительно. Мальчик знал, что правильно одетое кимоно для женщины то еще мучение: одежда неудобно стягивает, движения затруднены. А учитывая еще и сложную и наверняка тяжелую прическу, закрепленную деревянными шпильками, призванную, как считается, скрыть "рога ревности", имеющиеся, как говорят, у каждой женщины. Было удивительно, как она умудряется идти с высоко поднятой — вопреки канонам — головой, не спотыкаясь, поддерживая темп и сохраняя холодное и надменное выражение лица.

Вообще, Гаара и в прошлой жизни не совсем понимал, что заставляет сильных и независимых куноичи добровольно идти на столь унизительный обряд. Неудобная одежда, которую многие не могут даже одеть самостоятельно, непременно демонстрируемая покорность мужу... Понятно, когда подобное происходит среди гражданских, а вот причин, почему эти обряды сохраняются и среди шиноби, он не знал.

И вот, Раса широким шагом вышел из храма, за ним следом появилась Пакура — это должно символизировать ее полную покорность своему мужу. Затем потянулись и гости, изредка переговариваясь. Гаара шел среди них, рядом с сонным Канкуро и скрывающей свое недовольство Темари. Их ждал банкет, обещающий быть самой долгой, неприятной и при этом самой важной с политической точки зрения частью свадьбы.

* * *

Свадебный пир был самой дорогой, многолюдной и шумной частью свадьбы. На площади перед дворцом Каге было установлено множество столов, ломившихся от обилия разнообразной еды и выпивки, которые мог отведать каждый желающий. Со всех сторон звучали тосты в честь Расы и Пакуры, доносились пожелания здоровья, счастья и всего того, что обычно желают молодоженам в день свадьбы.

Но наиболее важные для истории события происходили не на переполненных пьяными и счастливыми жителями улицах, не в компаниях друзей и случайных собутыльников, празднующих чужое счастье и заливающих вином свою зависть и горе, а в просторных залах резиденции Каге.

Там меж столов ходили степенные и лощеные послы с лживыми глазами, плавала в болоте интриг и запутанного этикета разодетая знать, быстро сновали среди пестрого, колыхающегося, разговаривающего, пьющего и едящего людского леса услужливые официанты с заученными фразами и улыбками, приклеенными к лицу.

Там, в блеске избыточной роскоши, среди пресыщающего изобилия решались судьбы отдельных людей, семей и целых народов. Там рождались недолговечные союзы и вековая вражда. Там лгали и притворялись, лебезили и заискивали. Там открыло свой филиал царство лжи, обмана и предательства.

И там был человек, маленький мальчик по имени Сабаку но Гаара, джинчурики и бывший Казекаге, проживающий вторую жизнь.

В эти долгие мгновения, минуты, что тянулись как часы, он находился среди других детей, бывших недостаточно взрослыми, чтобы начать вводить их в курс дел, в особенности ориентирования на запутанных тропах и в опасных топях болота, называемого политикой, но также они были недостаточно маленькими, чтобы оставить их дома.

В основном это были дети глав кланов, разного рода чиновников, зажиточных горожан, послов — словом, дети наиболее влиятельной и богатой прослойки общества. Те, кого, быть может, лет через десять будут звать "золотой молодежью". До омерзения прилизанные и вышколенные, они держались с претензией на аристократизм, больше напоминающий обычное, ничем не подтвержденное, детское высокомерие. Даже тот факт, что окружающие их сверстники не уступают или не сильно уступают им в благородстве, не мешал им задирать носы друг перед другом. Их попытки вести степенные разговоры обычно сводились к тому, что они начинали меряться друг перед другом крутостью своих родителей, семьи или клана. Если отбросить шелуху привитых им правил этикета, заставляющих вежливо держаться с окружающими, то все их разговоры сводились к банальному: "Мой папа/мама/клан круче твоего".

Гаара старался держаться в стороне от всего этого, в одиночестве, чему немало способствовало неясное, как для него самого, так и для других, положение: вроде сын Казекаге, член правящей семьи влиятельного клана, но при этом вроде, как бы и не связан с ним и относится скорее к Храму. К тому же он и сам не желал общаться с этими детьми. Слушая их нарочито неторопливые беседы, Гаара почувствовал, какая пропасть их разделяет, он ощутил, что намного старше их. Хотя, когда он играл с местными суновскими пацанами, он чувствовал себя среди них своим, равным, ребенком среди таких же детей.

Увы, как-то так получилось, что ни брата, ни сестру Гаара не встретил. В обширных залах было полно народу, и не удивительно, что он их так и не нашел. Да и не факт, что они здесь, хотя, наверное, должны быть.

Но все равно было немного обидно. Он с гораздо большим удовольствием поскучал бы в компании родственников, чем вот так, стоя в одиночестве. Что он вообще здесь делает?

Нет, понятно конечно, что он здесь не просто так. Возможно его пребывание здесь должно показывать улучшение отношений между Храмом и Суной, или то, что отец получил какое-то влияние на храмовую верхушку, или еще что-нибудь. Гаара не до конца знал нынешние политические реалии.

Но от понимания этого ему не становилось легче, ибо здесь было скучно, очень скучно.

Поэтому Гаара развлекался наблюдением за окружающими. Конечно он видел подобные мероприятия и прежде, в прошлой жизни. Но здесь все как-то неуловимо отличалось. Как-то немного иначе держали себя люди, немного иначе разговаривали друг с другом. Только темы для разговоров практически ничем не отличались от того, что он слышал раньше. В основном люди обсуждали политическую обстановку в мире, в стране, в Суне. Но больше всего Гааре нравилось выискивать в толпе людей, известных ему по прошлой жизни.

Вот в толпе мелькнул мужчина, чьи красные волосы были даже более насыщенного цвета, чем у Гаары или его отца. Взглянув внимательнее, Гаара почти без удивления узнал лицо, знакомое ему раньше лишь по архивам и книге Бинго. Акасуна но Сасори. На фотографиях он был запечатлен еще молодым, или вообще находящимся внутри Хируко, но наверняка и в прошлой жизни мастер-марионеточник выглядел схоже.

Встретившись с Сасори взглядом, Гаара увидел в его глазах отражение своих чувств — скуку и желание поскорее уйти, оказаться подальше от этого унылого для них общества. Мужчина, очевидно, увидел то же самое в глазах мальчика, и потому сочувственно и понимающе кивнул

Так же Гаара заметил, что среди приглашенных много людей в нарядах украшенных незнакомыми или смутно знакомыми клановыми камонами. Вот мимо прошел человек в кимоно с камоном клана Хоки, но разве они не живут в стране Рек? А это точно был не одинокий делегат, знакомый рисунок частенько нет-нет, да мелькал на одежде людей.

Вот мимо прошел угрюмый, тощий и сгорбленный старик в одеяниях главы клана Сэки, которого Гаара не узнал, хотя, как Казекаге, ему было положено знать в лицо всех действующих глав крупных кланов. В прошлой его жизни главой клана Сэки был Широ-сан, невысокий мужчина средних лет, один из самых известных мастеров фуин в Суне.

Возможно, ему вскоре наскучило бы это нехитрое времяпрепровождение, но тут к нему обратилась одна из сверстниц:

— Скажите, Гаара-сан, — они все обращались друг к другу и к окружающим подчеркнуто вежливо, подражая взрослым. Мальчик обернулся и взглянул на собеседницу. Круглое милое личико, бледная кожа, большие карие глаза, сложная прическа и расшитое цветное кимоно — она была похожа скорее на искусно сделанную куклу, чем на человека. Кукла меж тем продолжала:

— А каково это, чувствовать себя чужим в доме своего отца? Знать, что от тебя отказались? — она мило, по-детски улыбнулась. Трудно было поверить, что это невинное дитя могло сказать подобное.

Гаара даже растерялся от такой нападки. В прошлой жизни мало кто осмеливался ему хамить, в этой у него бывали стычки со сверстниками, но возникающие проблемы легко решались дракой или ответной колкостью.

Но для данной ситуации подходящего решения у него не было. Сходу придумать ответ он как-то не смог, а драться с девчонкой, да еще и на банкете? Гаара был уверен, что это не решит проблему, только добавит новых...

Да и то, что она сказала — почти правда. Конечно, дома он не чужой, но и своим станет не скоро, если станет вообще. И отец от него отказался, вернее, как считают окружающие, отдал в Храм в качестве заложника. И Гаара действительно больше не является частью клана, даже номинально к нему не принадлежит. Впрочем, можно было попробовать ответить:

— Если я больше не являюсь частью клана, это не значит, что клан забыл обо мне... И что я забыл о клане, — тихо ответил джинчурики. — В отличие от вас, передо мной лежат клановые и храмовые знания, — тут он несколько слукавил, клановых ему пока даже не обещали. — В отличие от вас, я свободен, а не заперт в золотой клетке. За свою жизнь я уже увидел больше, чем вы можете увидеть за свою.

Впрочем, справедливости ради стоило отметить, что у девчонки еще были шансы переплюнуть его в жизненном опыте. В кланах шиноби не принято выращивать из детей тепличные растения...

— К тому же, — прибавил Гаара для весомости, — я все еще сын Казекаге. Советую вам не забывать об этом.

И, развернувшись, величественно ушел. Ни в коем случае не сбежал, конечно. Просто надоело находиться в столь незрелом обществе, да.

Продолжая рассматривать окружающих, Гаара медленно переходил из одного зала в другой. Ему встретилось еще больше незнакомых лиц, но самое главное — он встретил нескольких людей, которых точно не ожидал тут увидеть. Например, достаточно странным было встретить на банкете по поводу свадьбы Казекаге нукенина-Какузу. Впрочем, судя по его внешнему виду и головному убору, в этом мире нукенином он точно не был.

Побродив по залам еще немного, Гаара пришел к выводу, что не зная нынешних политических реалий и не имея возможности участвовать во "взрослых" разговорах, ему нет смысла и дальше находиться в этой толпе.

В какой-то момент Гаара решил пробраться на крышу. Ему подумалось: а когда я еще смогу постоять там, наверху, посмотреть на Суну и на звезды?

Там, наверху, было тихо, лишь чуть слышно шелестел над ухом ветер, ласково перебирая пряди волос, гладя по щеке холодными пальцами. Бывший — или будущий, или несостоявшийся? — Каге вдохнул полной грудью холодный ночной воздух. Здесь было, мягко говоря, не жарко. Ночная пустыня...

Но сейчас это мало волновало Гаару. Он стоял, опираясь на перила сложенными руками. Подумав, он положил на них и подбородок.

Сколько раз он стоял так прежде, смотря на свою деревню и удивительно чистое небо над головой? Сабаку но вряд ли смог бы это подсчитать. Со временем это стало привычкой, своего рода традицией: после или перед тяжелым рабочим днем подняться на крышу и стоять там, смотря на лежащее перед ним селение. Сначала это тешило его самолюбие, потом напоминало о долге и ответственности, лежащих на его плечах, а потом он как-то незаметно для себя самого научился любоваться видом родной деревни. Как-то незаметно Суна из тюрьмы и временного пристанища стала для него домом.

А теперь он стал тут гостем, желанным, правда. Заезжий родственник. Странно было осознавать подобный поворот его жизненного пути.

Ход его мыслей прервал громкий резкий звук. В тот же миг здание содрогнулось. Признаться, поначалу Гаара растерялся. Ему подумалось: землетрясение? Слишком чуждой показалась его расслабившемуся разуму идея нападения.

Но потом опыт, не слишком продолжительный, но разнообразный, подсказал: это был взрыв.

Подчиняясь скорее рефлексам, чем осознанному стремлению, он рванул к входу в здание...

...Чтобы сразу на кого-то наткнуться. Песок, стянувшийся к Гааре со всей крыши, моментально образовал щит, отделивший его от незнакомца.

Гаара было затормозил, потом подумал: не время отвлекаться, нападение! Повинуясь его желанию песок оттолкнул стоявшего в дверном проеме незнакомца в сторону. Точнее попытался и мокрой кучей осыпался на пол. Впереди мелькнули водяные жгуты, вынуждая мальчика резко остановиться и, окружив себя взвесью уже имеющегося песка, призвать новый с самых дальних уголков крыши. Песчаные струйки, серые в ночи, потянулись к нему со всех сторон, собираясь у его ног, поднимаясь и присоединяясь к защитному хороводу.

— Гаара-сама, стойте! — успел крикнуть его противник. Вовремя, еще мгновение и мальчик бы атаковал. Но теперь не стоит, по крайней мере пока. Вдруг это обознавшийся союзник. Голос вроде знакомый.

— Гаара-сама, — заговорил возможный союзник, убедившись, что Сабаку но не собирается нападать. Гаара с трудом припомнил, что это один из монахов-делегатов, — вам не стоит туда идти. Это может быть опасно. Вы еще не готовы к подобному.

После его слов джинчурики будто бы очнулся. Внезапное нападение заставило Гаару ненадолго забыть, кем он сейчас является, и действовать так, будто он до сих пор Каге. Но из чистого упрямства он все-же спросил:

— Почему?

— Гаара-сама, — осторожно начал соглядатай (а джинчурики не сомневался, что этот монах оказался тут не случайно), — вы должны понимать, что внизу собралось очень много сильных шиноби. Если произошло нападение, то мы с вами им только помешаем.

Увы, Сабаку но был вынужден согласиться. Как показало их краткое столкновение, он сейчас не в лучшей форме. Щит сформировался медленно, песок тоже двигался не быстро, раз уж монах успел применить технику, название которой, к слову, Гаара даже не услышал. Шелест песка не оправдывал такой оплошности — не услышать врага, стоящего в шаге от тебя! Джинчурики не был уверен, что справился бы сейчас даже со своим соглядатаем. Поэтому он покорно ответил:

— Ладно, — затаив, впрочем, некоторую обиду...

Часть 8

Исполинская громада крепостных стен Суны стремительно удалялась. Уже скрылись из поля зрения провожающие, затем и ущелье-вход стало почти неразличимым.

Гаара смотрел на исчезающее позади селение и чувствовал странную, щемящую тоску в груди. Будто закончился какой-то важный этап его жизни, будто ему уже никогда не вернуться назад. Только сейчас Гаара окончательно и бесповоротно осознал, что его прошлая жизнь действительно закончена. Что эта жизнь — не продолжение предыдущей, не вторая попытка, а что-то совершенно новое, иное бытие, иной мир. Что вряд ли здесь он станет Казекаге, что совсем необязательно встретит Наруто. Здесь все по-другому.

Здесь и сейчас окончательно завершилась жизнь Сабаку но Гаары, шиноби Суны, джинчурики Шукаку и самого молодого Казекаге. Здесь и сейчас началась жизнь Сабаку но Гаары, карающего меча в руках Храма Девяти Путей.