Лорды гор. Да здравствует король!

* * *

Если и сегодня рыжая коронованная сволочь унизит меня или матушку, то молчать не буду, плевать на все, — думала я, исподлобья наблюдая за приближением сверкающего золотом и пурпуром королевского эскорта. Нервничать было из-за чего: на этих переговорах присутствовали пять незнакомых лордов гор из великих домов и лорд Этьер со старшим сыном. Если они услышат какую-нибудь грубость в мой адрес, я этого не переживу.

Горцы выглядели очень величественно: черноволосые, белоликие, высоченные, в черных камзолах с серебряными галунами, тонкой вышивкой и бриллиантами, на головах — обручи, обильно украшенные драгоценными камнями. За их спинами, как крылья, развевались черные плащи с вышитыми белым золотом гербами кланов и радужной подкладкой. Глазам больно смотреть на это сверкание. У лорда дома Этьер подклад плаща был не радужным, а серебристо-серым, как и гербовая вышивка — единственная деталь, выдававшая его ранг в иерархии кланов.

На мне тоже был черный камзол, без бриллиантов, конечно, но моя обритая налысо голова сияла не хуже. Такая прическа, точнее, полное ее отсутствие, появилась накануне: я стащила с кухни нож и обкромсала черную шевелюру под корень там, где могла дотянуться. Пришлось Рагару меня брить, хотя он чуть не удушил одним взглядом, когда увидел. Зато никто уже не скажет про меня "миленький".

Матушка куталась в такой же, как у лордов, черно-радужный плащ, но с гербом рода Грахар — орлом, расправившим крылья на вершине скалы. Плащ прикрывал не раз подшитое в боках платье: Хелина страшно похудела. Ради этой встречи она нашла в себе силы подняться, но еле стояла, и сэр Лорган поддерживал ее под локоть.

Роберт Сильный не смог скрыть потрясения, когда увидел, что стало с красавицей-королевой в изгнании. Мне показалось, на его высокомерном лице промелькнуло что-то вроде жалости.

Меня оставили на этот раз далеко от переговорщиков, а говорили они, увы, тихо, и я могла только наблюдать за игрой эмоций на королевской физиономии. Наверное, Роберт ожидал, что кланы поднесут ему сына на блюдечке уже потрошеным, потому что побагровел от злости, когда этого не случилось.

Торговля шла довольно долго. Наконец, мне подали знак подойти. На мою шикарную лысину король тоже долго любовался.

— В какой же грязи содержат ребенка, если пришлось его брить? И почему этот мальчик — с непокрытой головой, если он мой сын? — с невиннейшей мордой поинтересовался он. — Разве он не знает, что членам моей семьи дарована привилегия находиться в моем присутствии в головном уборе?

— Потому что король забрал эту привилегию у сына, мы не забыли, — невозмутимо отозвался один из лордов.

— А, да, было дело, — усмехнулся Роберт, щелкнул пальцами. — Там кое-чего не хватало.

Один из рыцарей поднес подушку с беретом, при этом его бородатое лицо выражало такое почтение, словно он нес корону. Впрочем, маленькая, вышитая золотом и алмазами корона принца действительно имелась на этом головном уборе — алом, с позолоченным пером. Тьфу, ужас.

Король сам нахлобучил на меня эту гадость, и тут же его сильные пальцы ухватили меня за подбородок и подняли голову. Кожу как обожгло — такой жар шел от его руки. А прищур стальных, холодных глаз монарха не обещал ничего хорошего. Жуткий контраст.

— Почему ты не благодаришь короля, Лэйрин?

— Мне больше нравилась моя старая шапочка, ваше величество, — я рывком освободила голову и тоже зло прищурилась в ответ. — Эта... маловата. Жмет-с.

Роберт расхохотался, положив широкие ладони на пояс с мечом.

— Черт с вами всеми, миледи и лорды! Я принимаю все ваши последние пожелания и забираю этого дьяволенка. Сегодня же.

Сердце чуть не остановилось. Не хочу. Не хочу я. Не так же быстро! Я даже с Диго не попрощалась.

Наклонившись к королеве Роберт процедил:

— Но сначала я должен убедиться, что в нем нет и следа твоей колдовской силы, ведьма!

Вот интересно, — задумалась я, — у него же тоже есть какой-то горный дар. Колдовской, между прочим... Матушка пожала плечами:

— Если бы она была, сир, Белые горы не согласились бы отдать равнинам будущего лорда дома Грахар.

Меня испытывал неприятнейший тип с крючковатым носом и брезгливой гримасой, одетый в парчовую хламиду, обтягивавшую огромное пузо — сам кардинал, как я потом узнала. Этот милый человек, получив резкий отказ короля на предложение утопить меня для пущей уверенности, чертил мне на лбу кисточкой какие-то знаки и даже пролил предполагаемую королевскую кровь, уколов мой палец освященной молитвами серебряной иглой и капнув каплю крови в чашу со святой водой, и внимательно смотрел, как растворяется капля.

Разумеется, никакой силы во мне не нашли: волей матери я была лишена дара, и постаралась она на совесть. Кардинал был очень разочарован, а Роберт Сильный больше не позволил приблизиться мне к матушке и приказал поставить походные стол и кресла для себя и королевы.

Еще час у них ушел на подготовку договора и указов.

Я стояла рядом с креслом короля и читала из-за его плеча. Хелине дозволялось (вопреки клятве короля, что ноги ее тут не будет) ступить на земли королевства, но только в предгорье. Она (род Грахар) получала право голоса при составлении брачных договоров детей, но ей не разрешалось видеться с дочерьми.

Что касается принца Лэйрина, то король признавал его сыном и наследником, позволял оставаться при матери-королеве не более чем на полгода до совершеннолетия. Остальное время крон-принц должен проводить в королевском доме и постигать искусство управления государством. А после совершеннолетия принц навсегда переезжал в столицу. При мне разрешалось находиться наставнику Рагару и еще не более пяти воинов вейриэн — немыслимая уступка.

Когда королева взяла перо, чтобы поставить подпись, я не выдержала:

— Ваше величество, но тут ошибка.

Король поднял бровь:

— Миледи, ваш дикарь умеет читать? Он же еще мал!

— Он учится нескольким языкам, сир, — усмехнулась матушка, прекрасно знавшая, что грамотность среди благородных лиц королевского двора близка к нулю. — Где ошибка, ваше высочество?

— В моем полном имени не указан род матери.

Роберт свел брови, отшвырнул перо, сложив руки на груди:

— Никогда! Либо так, либо никак. Мой наследник не будет носить имя дьявольского рода. Я и без того дал вам слишком много, миледи, хотя вы заслуживаете только костра.

Ох, и возликовала же я — рот до ушей. Никогда!

Матушка обхватила виски ладонями.

— Лэйрин... Прошу вас... Это сейчас так несущественно!

Я устыдилась. Она же на грани обморока, а я тут радуюсь...

Документ был подписан. Белогорье осталось в неприкосновенности, и лорды с вейриэнами, стоявшие стеной, готовой в любой момент двинуться на королевское войско, расслабились. Хелина перевела дух, когда король, поставив печать, тут же представил сопровождавшей его свите наконец-то обретенного сына — крон-принца Лэйрина Роберта Даниэля Астарга фьерр Ориэдра.

4.

Король, когда вез меня ко двору, все поглядывал: потрясен ли горный дикарь, впервые в сознательном возрасте увидевший землю, носившую на языке айров название "страна городов". А как же! Чуть в обморок не падала от обилия уродливых человеческих лиц, толп нищих в лохмотьях, вони и грязи на улицах городов, выглядевших как сточные канавы.

Путь до столицы, города Найреос, был мучительным не столько из-за расстояния и походных неудобств, сколько из-за неприглядных картин слишком плотной и грязной человеческой жизни. Городов в Гардаунте действительно было много, еще больше — рыцарских замков, крепостей и лепившихся вокруг них деревушек. От стен одной крепости, возведенной, как правило, на возвышенности, легко просматривалась другая. Такое обилие господ народу сложно прокормить.

Я же привыкла к простору и одиночеству, к дивным ликам горцев — магов и духов, которые, как выяснилось, только и окружали меня в детстве. Даже грубые, богатырского сложения дальеги казались мне теперь эталонами красоты и чистоты по сравнению с людьми равнин.

Трудно было смотреть на этих селян и горожан, бросавших нам цветы, как на будущих подданных. Помнится, слушая чавканье конских копыт по грязи, которое не заглушали даже приветственные крики народа, я думала, что напрасно в этой стране объявили войну колдунам и ведьмам. Население было бы куда красивее.

Потом я узнала, что именно война королей рода Ориэдра против всяческих магов, начавшаяся полтора века назад, и привлекла многих простых людей в земли королевства из соседних стран, особенно западных и южных. Они готовы были тесниться, прозябать в нищете, работать из последних сил, лишь бы знать, что служат человеку. Они соглашались терпеть над собой жадную знать, уступать дорогу чванливым рыцарям, но лишь потому, что те тоже — люди. Хотя у меня впоследствии часто возникали сомнения, люди ли. Но это к слову.

Против какого-нибудь зарвавшегося барона можно взбунтоваться, рыцаря можно убить.

Против магов бунт бесполезен.

А король... Что король? Он ненавидит колдунов, значит, и он — с людьми. За людей.

Впрочем, я забегаю в своих записях далеко вперед. Тогда я об этом еще не думала, конечно.

Королевский дворец в Найреосе тоже не впечатлил: ни арок, ни башенок, ни иных изысков. Серая громоздкая цитадель, мрачная, как тюрьма. Внутри — промозглая сырость и та же вонь давно немытых придворных тел, конское дерьмо до самой парадной лестницы, крысиный помет по углам, клопы и блохи.

Комнаты, отведенные мне, мастер Рагар каким-то способом защищал не только от людей, но и от грызунов и насекомых. Сюда не допускался никто, кроме короля Роберт — слишком крупный кровопийца, так просто не изведешь.

Как-то перед сном я спросила наставника, как ему удается такая совершенная охрана.

— Нас же называют "снежными дьяволами", принц. Укройтесь одеялом, я покажу, — ответил он и, дождавшись, когда я укутаюсь одеялом до самого носа, вытянул руку. С ладони сорвался порыв ледяного ветра, мгновенно выстудивший комнату так, что зуб на зуб не попадал. Жуткий мороз так же быстро спал, но стало ясно, почему в спальне часто зажигали камин в мое отсутствие, хотя на дворе было лето.

— Здорово! — восхитилась я. — Я бы хотел обучиться такому умению.

— Вы же не вейриэн, ваше высочество, и никогда им не станете. И пока вы не маг. Даже если таковым станете, у вас будет другой путь.

Обидно слышать чистую правду, но я недолго дулась: Рагар действительно стал мне и наставником, и отцом, и матерью, и другом. Благодаря его охране и обучению, да еще матушкиному волшебству, меня не раскусили в первые же дни.

Рядом с покоями оборудовали комнату для мытья брезгливого наследника, не желавшего посещать королевскую купальню. Никаких пажей и служанок в свите, упаси Боже. Ну и что, что не по статусу. Принц же дикарь пещерный, в логове рос, привык к суровой жизни воина, угу. И в договоре сказано: мне служат только вейриэны. Извольте соблюдать.

Жизнь при дворе оказалась кошмаром. Особенно доставалось от сестер.

Когда принцессы выходили с папенькой к народу на огромный дворцовый балкон, чернь млела и рыдала от умиления, глядючи на розовощеких ангелиц с золотыми кудряшками и глазами всех оттенков синего. Куколки в бело-розовых платьицах, лентах и кружевах, рюшечках и цветочках. Пена и сопли. Три пары погодок: Адель и Агнесс, Берта и Беатрис, Виола и Виолетта.

Я портила богоугодную картину угрюмой бледной рожей, злыми зелеными глазами и прямыми черными волосами. Уродина, что и говорить. "Прелестный ребенок" — это не ко мне. К шести старшим сестрам. Вот они, о да, были прелестны. "Гаденыш" — это ко мне. Любимое прозвище. "Дикарь", "урод" — это тоже ко мне. Сестрички в моем восхитительном детстве меня иначе и не называли, когда папенька не слышит.

Ненавидели они меня люто. Впрочем, при дворе никто меня не любил. Да и с чего бы вдруг? Придворные подобострастно кланялись, а за спиной шептались про "ублюдка".

Ко мне тысячекратно вернулись пакости и насмешки, куда худшие, чем я позволила с Диго. Теперь на собственной шкуре узнала, каково это. Как и он, я молча сносила словесные шпильки, научилась у Рагара делать бесстрастную ледяную физиономию и повторяла в уме спряжения глаголов сложного языка северян и древние тексты айров.

Разбилась ваза, порвалось кружево, запачкалось платье — принц виноват, хотя меня и рядом не стояло. Я вытряхивала камни из сапог, колючки от роз или что похуже из карманов, расплетала завязанную узлом сбрую моей лошади — фантазия шести ангелочков была неистощима.

От этих покушений Рагар меня принципиально не защищал: разбирайся сама. Главное, чтобы колючки были без яда, за этим он следил, но из карманов не убирал, гад.

Старшие сестры А., особенно лютовали. Можно понять: брат лишил их матери, а одну из них — завидного северного жениха. Адель и Агнесс никак не могли решить, которую из двух. Обе мечтали о короне императрицы Севера.

Разве что младшие близнецы В. отличались тихим нравом и кротостью, но они боялись старших и ни в чем им не перечили.

Своих фрейлин принцессы тоже изводили.

Однажды, гуляя в парке, я наткнулась на рыдавшую в кустах девочку лет тринадцати из свиты сестер.

— Твари! Все в мать! Такие же ведьмы! — шептала она между всхлипами, думая, что ее никто не слышит — я научилась у Рагара ходить бесшумно.

— Неправда, не в мать, а в отца. Королева никогда никого не унижала, — сказала я. — И ее дочери не ведьмы, нет у них такого дара. Обычные стервы.

Как она перепугалась, та девочка!

— Не бойтесь, я никому не скажу, — я протянула ей платок. Она взяла, рукава соскользнули, обнажив запястья, испещренные синяками от щипков и даже следами зубов. А на ее шее и в порванном вороте платья виднелись продолговатые багровые пятна.

— Кто? — спрашиваю, коснувшись ее запястья. — Адель и Агнесс?

Она кивнула, всхлипнув. И вдруг ее глаза расширились от ужаса, а за спиной раздался визг:

— Что вы сделали с Лилианой, братец? А-а-а! Папа! Смотрите, что он с ней сделал!

Нас окружили принцессы с фрейлинами, выволокли полуобморочную Лилиану из кустов. Ко мне прикоснуться никто не посмел, я сама вышла на дорожку. Где-то позади маячил мастер Рагар, как обычно, не вмешиваясь в "дела лордов", а к нам уже приближался король со свитой подхалимов.

Роберт долгим взглядом прошелся по моему окаменевшему лицу, раскрасневшимся личикам принцесс, особенно старших, осмотрел пятна на шее Лилианы и, взяв ее руку, вынул из кулачка мокрый платок, глянул на мои вензеля и сунул за пояс.

— Объяснись, принц Лэйрин! — скучающим тоном приказал он.

Я сверкнула глазами, процедив:

— Щипаться — не мой боевой стиль. И я с девчонками не дерусь.

Какой-то оруженосец в его свите сдавленно хихикнул, а король, протянув ладонь, ожег мою щеку осторожным прикосновением пальцев. Я вытерпела, сцепив зубы.

— Чистый горный лед, — криво улыбнулся монарх. — Запомни, принц, женщины могут быть куда более опасными врагами. Гадюк надо давить.

— Если у гадюки вырвать зубы, она станет неопасна.

— Иные гадюки — сплошной зуб, — с этими словами король резко дернул рукав платья девочки, оборвав его, бедняжка вскрикнула, и все увидели ее руку, расцвеченную синяками от фиолетово-черного к желтому. — Напомни свое имя, фрейлина.

Девочка оказалась дочерью барона фьерр Холь, круглой сиротой.

— Мне не хотелось отправлять тебя в монастырь до замужества, — поморщился король, — но, вижу, даже там тебе будет лучше, чем здесь.

В глазах несчастной появилась такая обреченность, что я не выдержала:

— Ваше величество, могу ли я просить вас о милости?

Роберт удивленно воззрился на меня: впервые за месяц этой адской жизни при дворе я о чем-то его просила.

— Слушаю, Лэйрин.

— Прошу вас назначить Лилиану фьерр Холь фрейлиной ее величества, если, конечно, она сама не против, — метнула я на нее взгляд. Мало ли, ведьмы испугается. — Королева Хелина больна, меня рядом нет, а в предгорье, где вы позволили ей поселиться, у нее совсем малочисленная свита, недостаточная для ее положения.

Король гневно раздул ноздри.

— А я соглашусь принять вашего оруженосца, хотя он мне совсем ни к чему, — деловито предложила я сделку, поняв, что откажет. Пажа мне король упорно подсовывал с первого дня, но до сих пор я отбивалась.

— Какие жертвы! — оценил он. — Хорошо, пусть будет так, если Лилиана согласна служить горной ведьме.

— Согласна, ваше величество, — прошептала девочка.

Умненькая — поняла, что лучше одна ведьма, чем шесть.

Присланный королем паж продержался до вечера. На прогулке его конь отчего-то вдруг понес, и мальчик сломал ногу, бедолага. Я потом его навещала, и мы почти подружились, по крайней мере, мне тогда казалось, что зла он не держал и был даже рад, что божьим промыслом избавлен от услужения "повелителю снежных дьяволов". Слышал бы Рагар о таком потрясающем титуле, каким меня наградили слуги.

В тот же день я написала матушке письмо, и наставник отослал его вместе со своим ежедневным отчетом, а Лилиану решили отправить, не дожидаясь окончания срока моего заточения во дворце. Я видела, какими глазами смотрели на уезжавшую фрейлину младшие сестры В. — они ей завидовали.

Бог с ними, с этими глупыми принцессами. Это вполне сносные неприятности. Нестерпимым было другое — сам благородный наш король.

Взять хотя бы одну из его любимых издевок.

Наставник поднимал меня рано, едва всходило солнце, и гнал на разминку. Во дворце еще все отсыпались после еженощного королевского разгула, но Роберт, если никуда не уезжал, всегда приходил понаблюдать и испортить нам с утра настроение, во сколько бы ни закончились его ночные похождения.

Как мастер Рагар ни скрипел зубами, выгнать государя не мог, и я вынуждена была приветствовать короля по заведенному ритуалу: опускаться перед ним на одно колено и прикладываться к руке.

— Да здравствует ваше величество.

Я касалась губами перстня на его пальце, но ни разу не успевала вовремя отдернуться — ладонь Роберта стремительно разворачивалась, и он, ухватив меня за подбородок, проводил большим пальцем по моим губам. Словно раскаленный прут прикладывал. Хотелось сплюнуть, но во рту все пересыхало от жара, гадливости и злости.

— Доброе утро, ваше высочество, — довольно скалился король. Его забавляла и моя ярость, и еле сдерживаемый гнев мастера Рагара, на миг терявшего лицо.

Надо ли говорить, что после этого я свирепела как берсерк, рубилась с утроенной силой тренировочным мечом и метала дротики в мишень с повышенной точностью, представляя, что убиваю — вот так тебе, так, и еще раз сдохни! — рыжую сволочь, навязанную мне в отцы?

Государь развлекался так лишь вне чужих глаз, назло не столько мне, сколько Рагару, которого терпеть не мог — мол, и что ты сделаешь со мной, вейриэн? — но я уже знала, кого король одаривал таким жестом. Только своих фаворитов.

Он не любил женщин. Вот почему Роберт Сильный так упорно не хотел думать о разводе и новой женитьбе ради наследника. Его вполне устраивала даже ведьма в супругах, но только в изгнании, подальше от супружеских обязанностей.

Поначалу король отдалил фаворитов, чтобы не сразу меня пугать — боялся, наверное, что сбегу по дороге. Но во дворце снова их приблизил, и за ужином, переходившим к ночи в непотребный разгул, всегда сажал кого-нибудь из юношей у своих ног. Детей Роберт удалял из зала не сразу, и я перестала есть и пить за общим столом. Сидела, не поднимая глаз, крутила в руках, чтобы чем-то их занять, нож или двузубую вилку, но ни крошки не поднесла ко рту.

Роберт бесился страшно, отлично поняв мое презрение, но сделать ничего не мог, равно как и я ничего не могла тогда, и мы молча посылали друг друга к демонам. Я голодала, глотая слюни, он сцеживал яд и развлекался.

Королевские любимчики быстро поняли, что мои ужасные "дьяволы", от которых все шарахались, защищают только мое тело, но не душу. Держались они нагло и развязно, заставляя трепетать всех, кроме короля, и ненавидели меня не меньше, чем принцессы. А ведь я тогда еще ничем не могла им помешать: ни их разбоям в королевстве, ни воровству в казне, ни жадности к королевским подачкам в виде золота, поместий и титулов. Даже на дуэль не могла вызвать за оскорбления.

Впрочем, когда один из фаворитов зашел слишком далеко, король поставил на место всех остальных.

Случилось это через месяц после моего приезда в Найреос, на пиру после очередной охоты — их, как и турниры, Роберт обожал. В тот вечер за столом у ног короля сидел его тогдашний любимец, которого он выделял из всех — такой же рыжеволосый, но зеленоглазый, разряженный в шелка, с золотыми кольцами и браслетами на руках, тяжелой цепью на груди, какую не каждый герцог мог себе позволить. Прозвище у него было Рыжик. Силой и буйством он мало уступал покровителю. Видела я, как он с мечом управляется на поединках — подраться фаворит любил и задирал всех.

В одной руке король держал кубок, второй ерошил шевелюру фаворита и, отпив из кубка, запрокидывал его голову и целовал в губы.

— За наследника! — провозглашен был очередной тост.

— За наследников! — гаркнул Рыжик, двумя пальцами поднимая свой кубок. — Ты ведь всех, кто ни попросится, берешь в сыновья, мой король, даже приблуд. Усынови и меня, я тоже хочу поносить после тебя корону.

Вот тут я не выдержала. В тот же миг кубок вылетел из его руки и покатился по каменному полу, вино выплеснулось. У меня осталась только двузубая вилка, и я, как ни в чем не бывало, бороздила ею соус в тарелке. Скорость, ловкость и меткость, угу. А на таком расстоянии промахнуться грешно.

Рыжик поднял с пола серебряный нож, выбивший сосуд с вином, оторопело покрутил в руках и вытаращился на меня. Ну да, трудно не узнать малую корону крон-принца, выгравированную на черенке.

Пирующие замолкли разом. Государь и не взглянул в мою сторону, поставил свой кубок на стол, не пригубив, ласково улыбнулся, погладил Рыжика по щеке.

— Усыновить? Почему бы и нет? С радостью, драгоценный мой друг, с радостью.

Запустив пальцы в его волосы, Роберт запрокинул ему лицо, глядя с нежностью в лукавые глаза любимца, а правой рукой выхватил короткий меч и рубанул по открытой шее. Удар был почти без замаха, но нечеловечески мощный. Тело упало, а голову король продолжал держать в руке, и нежное выражение его серых глаз не изменилось.

— Но только посмертно, — с печалью сказал он. Бросив меч на стол, взял кубок, выпил и поцеловал отрубленную голову в губы, перепачкавшись еще стекавшей кровью. Обвел зал похолодевшим взглядом. — Кого еще усыновить?

Присутствующие затаили дыхание и потупились в полном безмолвии. Уронив мертвую голову, глухо стукнувшую о пол, король устремил взор на полуобморочных принцесс.

— Запомните: все блудливые языки, оскорбляющие короля, крон-принца и корону, буду вырывать вместе с головой.

Тогда я не оценила его жертвы. Тогда я еще ничего не знала о любви и не видела, как плакал Роберт, когда хоронил своего любимца.

Король после того пира видеть меня не мог, так и сказал. Но, когда я с радостью предложила отправить меня к матушке, скрипнул зубами и сам отправился куда-то с отрядом стражи, никого не взяв с собой из обычной своры.

Тогда и случилось первое покушение на меня.