| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Португальский историк XV в. Гомес Эаниш де Зурара (ок. 1410-1474) указывал, что английские рыцарские ценности Филиппы Ланкастерской оказали постоянное влияние на ее мужа Жуана I и их троих сыновей. Зурара писал, что Филиппа всем сердцем поддерживала планы своего мужа и сыновей по захвату Сеуты, потому что это позволило бы ее сыновьям совершить великие рыцарские подвиги, как это делали их предки. В отличие от описываемых высказываний Беренгелы Кастильской своему сыну Фернандо III в 1224 г. или Каталины Ланкастерской своему шурину Фернандо в 1407 г., Зурара изображает Филиппу подчеркивающей рыцарское достоинство, а не духовные аспекты кампании. Заболев чумой накануне отплытия крестоносцев, Филиппа на смертном одре дарит каждому из трех своих сыновей по мечу и просит мужа-короля использовать эти мечи при их посвящении в рыцари. Она говорит каждому из своих сыновей: "Я требую, чтобы вы приняли этот меч из моей руки с моего благословения и благословения ваших предков, от которых я происхожу", подчеркивая связь между ними и рыцарским прошлым ее отца 30.
В этой сцене крестовый поход неразрывно переплетается с рыцарством. Филиппа предстает как новая Ниниана, Владычица Озера, которая обучает юного Ланселота рыцарскому искусству и вручает ему свое оружие или дарит Артуру его меч из озера 31. Однако, хотя сын Филиппы Генрих "Мореплаватель", похоже, действительно серьезно воспринимал ее рыцарские и крестоносные идеалы, его кампании в Северной Африке и нападения на Канарские острова, возможно, были больше направлены на приобретение золота и рабов, чем на завоевание земель и людей для Христа 32.
К началу XV в. война с мусульманами на южной границе иберийских христианских королевств больше не была абсолютной необходимостью для обеспечения безопасности королевства. Хотя приграничные набеги продолжались, захватывались пленники и имущество, а урожай сжигался, у мусульманских правителей Гранады или Марокко не было реальной возможности вернуть себе, например, Толедо или Севилью. Тем не менее, когда Изабелла Кастильская и ее муж Фердинанд Арагонский в 1479 г. утвердились на троне Кастилии, они заявили, что всегда намеревались завоевать мусульманскую Гранаду и что "им не следует начинать никаких войн, кроме как во имя веры и безопасности". В своем брачном договоре с Фердинандом в 1469 г. Изабелла настаивала на том, что завоевание Гранады является приоритетной задачей: Фердинанд обязался "вести войну против мавров, врагов святой католической веры"33.
После первоначального подтверждения перемирия своего покойного брата Энрике IV с Гранадой, пока она разбиралась с претензиями своей племянницы Хуаны на трон Кастилии, Изабелла и ее муж Фердинанд обратились к папе Сиксту IV с просьбой объявить крестовый поход против Гранады и разрешить им финансировать его за счет церковной десятины. Изабелла и Фердинанд заявили папе, что они предпринимают эту кампанию не для того, чтобы расширить свои владения или завоевать богатство, а для того, чтобы служить Богу, приумножать святую католическую веру и устранить постоянную опасность со стороны неверных из Испании 34. Три года спустя они заявили, что война была "священной и справедливой и велась ради возвышения нашей святой католической веры". Это произошло только потому, что они возвращали территории, захваченные мусульманами более семи веков назад; Фердинанд заявил, что война с Гранадой не менее справедлива и необходима, чем война в восточном Средиземноморье.
Как и в предыдущих конфликтах, король возглавлял вооруженные силы, а королева обеспечивала свою власть и поддержку. В ноябре 1489 г. она даже лично присутствовала при осаде Базы в сопровождении дочери, придворных дам и членов ее совета. Присутствовавший при этом королевский секретарь и хронист Фернандо де Пульгар описал, как король отправился со всеми своими военачальниками и рыцарями встречать королеву и ее окружение, а также восторг, охвативший всех в осаждающей армии, поскольку они думали, что ее прибытие предвещает успешное завершение осады. Пульгар строил догадки о реакции осажденных мусульман на прибытие королевы, но отметил, что, по его собственному наблюдению, после прибытия королевы враги казались менее свирепыми, как будто они стали укрощенными 35.
Монархи изображались действующими сообща во всем; если Фердинанд отвлекался на другие дела, Изабелла напоминала ему о религиозной необходимости завоевания Гранады. Роль Изабеллы в развязывании война была признана в марте 1490 г., перед падением Гранады, когда папа Иннокентий VIII наградил ее Золотой Розой за ее деятельность по распространению христианской веры. Изабелла умерла в 1504 г.; в своем завещании она призывала своих преемников продолжать завоевание Африки (на которое претендовали правители Кастилии через своих вестготских предшественников) и "сражаться за веру против неверных". К 1526 г. испанцы в целом приписывали Изабелле инициативу завоевания Гранады 36. Несмотря на это, среди христианских комментаторов на Пиренейском полуострове существовала историографическая традиция приписывать духовную инициативу в священной войне королеве, а фактическое осуществление военных операций ее мужу или сыну. Тот факт, что Фердинанд продолжал ту же политику после смерти Изабеллы, указывает на то, что он был так же предан ей, как и она, и что оба были в равной степени заинтересованы в территориальных и духовных выгодах от войны.
Приверженность католических монархов завоеванию мусульманских земель и распространению христианской веры была подхвачена Христофором Колумбом, когда он искал поддержки для своего предполагаемого плавания в Китай через западный океан, утверждая, что в случае успеха оно может открыть новый путь в Иерусалим. В письме 1501 г., написанном Изабелле и Фердинанду после недавнего открытия "Индии", он утверждал, что его открытие было чудом, ниспосланным Богом в качестве компенсации за потерю "Святого Дома" в Иерусалиме, которое было предсказано ветхозаветным пророком Исайей, и что существовало пророчество, согласно которому человек, который восстановит Дом Божий на горе Сион (Иерусалим), придет из Испании, что указывает на то, что Католические монархи должны рассчитывать на отвоевание Иерусалима у ислама. На самом деле испанская и португальская экспансия в Новый Свет так и не получила одобрения папы как крестовый поход, хотя конкистадоры взяли с собой взгляды и риторику крестового похода, неся знамена с изображением Святого Креста и взывая к Христу, Пресвятой Деве Марии и святому Иакову Компостелскому, как они это делали в Испании во время борьбы с маврами. Берналь Диас дель Кастильо, один из соратников Эрнана Кортеса в его завоевании Мексики (1519-1521), также подчеркивал помощь, которую они получили от местной женщины высокого статуса, которую они знали как донья Марина, "особы величайшей важности, [которой] беспрекословно подчинялись индейцы по всей Новой Испании" и которая обратилась в христианство, подобно вымышленной помощи, оказанной крестоносцам мусульманскими аристократками, обратившимися в христианство в европейской эпико-романтической литературе о крестовых походах 37.
Даже в то время, когда испанцы и португальцы исследовали Новый Свет, а португальцы нашли морской путь в Индию, турки-мусульмане восточного Средиземноморья становились угрозой их интересам в Северной Африке. В 1509 г. королева Эфиопии Элени, регентша при своем сводном правнуке Лебна Денгеле, откликнулась на призыв о военной помощи короля Португалии Мануэла I, отправив послов с подарком в виде креста, сделанного из дерева Истинного Креста, и письмо, предлагающее союз против мусульман, поддержку в борьбе с ними и снабжение для кампании на суше и на море, чтобы "стереть мавров с лица земли". Однако ответное посольство Мануэла прибыло в Эфиопию только в 1520 г., когда Лебна Денгель достиг совершеннолетия, старая королева сложила с себя полномочия регента, а молодой император не был заинтересован в заключении союза. Два десятилетия спустя португальские войска отправились на помощь вдове и сыну короля в борьбе с мусульманским вторжением в кампании, которую в терминах крестоносцев называли "священным предприятием"38.
Государства крестоносцев и восточное Средиземноморье
В восточной части Средиземноморья королевы-регентши также отвечали за защиту своей территории от врагов-мусульман, и с этой целью набирали войска и организовывали кампании, хотя по большей части это не были официальные крестовые походы. В поколении, следующем за королевами Урракой Леон-Кастилийской и Терезой Португальской, королева Иерусалима Мелисенда (правила в 1131-1153 гг.), дочь короля Балдуина II и самостоятельная королева, правила вместе со своим сыном Балдуином III. Архиепископ Вильгельм Тирский записал в своей истории Иерусалимского королевства, что, когда известие об осаде Эдессы Зенги (1144 г.) дошло до королевы и ее сына в Иерусалиме, она, посовещавшись со своей знатью, незамедлительно отправила на помощь военные силы. Вильгельм провел резкий контраст между быстрыми действиями Мелисенды и реакцией князя Раймунда Антиохийского, который (как он писал) радовался невзгодам графа Жослена II Эдесского из-за его личной вражды к графу, вместо того, чтобы помнить, что личные ссоры не должны влиять на государственную политику. Однако действий Мелисенды было недостаточно, чтобы спасти город, который пал под натиском Зенги, что сопровождалось большой резней населения 39. Вильгельм также писал, что Балдуин III и его мать, "мудрая и осторожная женщина, с мужественным сердцем и мудростью, ни в чем не уступающая любому ученому принцу", присутствовали на совете предводителей Второго крестового похода, который собрался в Акре в июне 1148 г., чтобы выработать стратегию дальнейших действий 40. Совет в конце концов решил атаковать главный город Дамаск, что оказалось катастрофической ошибкой, но Вильгельм и другие современные комментаторы не разъясняют, чье именно это было решение. Вильгельм обвинил в провале осады графа Тьерри Фландрского, в то время как комментаторы из Европы возложили вину на жителей Иерусалима, но никто конкретно не обвинял Мелисенду 41.
Внучка Мелисенды Сибилла, также наследница Иерусалимского королевства, проявила некоторую военную инициативу после того, как Саладин взял в плен ее мужа Ги де Лузиньяна в битве при Хаттине в 1187 г., и после освобождения Ги она поддержала своего мужа, когда он собирал под свое знамя армию крестоносцев из Европы для возвращения своего королевства, но, в отличие от своей бабушки, она не играла заметной роли в организации крестового похода 42. Почти три столетия спустя титулярная преемница Сибиллы, Шарлотта де Лузиньян, королева Кипра и Иерусалима, обратилась к Западу за помощью против нападения, которому оказывали поддержку мусульмане, но безрезультатно. В 1463 г. она и ее второй муж Людовик Савойский были изгнаны с Кипра ее незаконнорожденным сводным братом Яковом в союзе с мамлюкским султаном Египта.
С 1426 г., когда король Янус потерпел поражение от мамлюкского султана Барсбая, Кипр был данником мамлюков и находился под постоянной угрозой мамлюкского вторжения. В ответ папы регулярно выдавали индульгенции для крестоносцев, чтобы побудить латинских христиан оказывать помощь острову: приобретая одну из этих индульгенций, жертвователь получал духовную выгоду от участия в крестовом походе, а собранные деньги шли на помощь обороне Кипра. Однако статус острова как государства крестоносцев не помог Шарлотте собрать эффективную военную помощь. Она отправилась в Рим, чтобы обратиться к папе, а также искала помощи у госпитальеров на Родосе. Госпитальеры позволили ей создать свой двор на Родосе и поддержали ее дело, показав, что они считают ее дело справедливым и подходящим для своего участия в качестве военно-религиозного ордена христианской Церкви, сражающегося против врагов христианского мира. Но Шарлотта не могла получить никакой помощи от могущественной морской державы Венеции, потому что жена Якова Катрина Корнаро была венецианкой. После смерти Якова в 1473 г. до Венеции дошли слухи о том, что султан теперь поддержит притязания Шарлотты, после чего Венеция отправила флот на Кипр, чтобы поддержать Екатерину. В конце концов Шарлотта была вынуждена отказаться от дальнейшей борьбы, уступив свои права на Кипр и Иерусалимское королевство Савойскому дому, семье ее мужа 43.
Печальный опыт Шарлотты показал, что даже когда христианская королева отстаивала справедливое дело против поддерживаемого мусульманами противника и опиралась на поддержку папства, она не обязательно могла вдохновить на полноценный крестовый поход, который пришел бы ей на помощь. Катрина оставалась королевой Кипра, платя дань султану Египта, но на самом деле была лишь агентом Венецианской республики 44.
Семейные связи
Хотя эти женщины набирали и организовывали армии, сражавшиеся с мусульманами, сами они, за исключением, возможно, Изабеллы Католички, не были крестоносцами. Но не обязательно быть крестоносцем, чтобы способствовать крестовым походам. В конце XI в. и первой половине XII в. женщины из семей графов Бургундских, графов Неверских, Монлери и семьи Ле Пюизе, среди прочих, играли центральную роль в поощрении своих мужчин к участию в крестовых походах, принося традицию крестового похода в семьи, в которых они вступали через брак 45. В 1216 г. Жак Витри, недавно рукоположенный в епископы Акры и проповедник Пятого Крестовый поход писал, что женщины Генуи заставили своих мужей принять крест 46. Мы уже видели, что на Пиренейском полуострове в начале XV в. сестры-королевы Каталина Кастильская и Филиппа Португальская поощряли своих родственников-мужчин начать священную войну против мусульман. Идеалы Филиппы также повлияли на ее дочь Изабеллу, которая в 1430 г. вышла замуж за дважды овдовевшего герцога Бургундского Филиппа Доброго, ярого сторонника крестовых походов. Будучи герцогиней, Изабелла, возможно, планировала морской крестовый поход против Танжера. Возможно, она также была инициатором злополучного брака 1456 г. между своим племянником Иоанном Коимбрским и Шарлоттой де Лузиньян, наследницей королевства Кипр, который позволил бы Бургундии получить военно-морскую базу в восточном Средиземноморье. Опять же, вполне возможно, что она способствовала интересу своего сына Карла Смелого к крестоносному движению, хотя он не зашел так далеко, как его отец, в организации крестовых походов 47.
Брачные союзы связывали крестоносные семьи и укрепляли их способность к крестовому походу. В 1224 г., когда овдовевший Жан де Бриенн (король Иерусалима 1210-1225) прибыл в Кастилию по пути в паломнический центр Сантьяго-де-Компостела, королева Кастилии Беренгела договорилась о браке между ним и своей дочерью Беренгелой, младшей сестрой ее сына, короля Кастилии Фернандо III. Этот брак связал правящий дом Кастилии с Иерусалимом, соединив короля Жана не только с правителями Кастилии, победоносными пропагандистами священной войны против ислама, но и — через тетку его жены Бланки Кастильской — с королевским домом Капетингов во Франции (см. генеалогическое древо 3, показывающее семью Бланки Кастильской). Эти связи позже окажутся ценными для сыновей Жана де Бриенна и его дочери Марии де Бриенн 48.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
