Кузнец. Часть 1 - Золотая Орлица

Герцог посмотрел на кузнеца, но взгляд, вгонявший в пот многих и многих, на Закарию-кузнеца особенного впечатления не произвел.

— Кто другой и вовсе не справиться. В жизни моей ты волен — но железу приказать не можешь.

— Воспитаешь учеников.

— С великой радостью, мой герцог... Если он найдется.

— Они.

Закария только брови поднял. Гильом Десятый не стал вступать в спор и отдавать бесполезное приказание.

— Что есть шлем "с наносником"?

— Изволь, мой господин, вспомнить — какие увечья несут те воины, что не возвращаются из стычек?..

Жесты неторопливо и ходко шагающего кузнеца скрашивали скуку и обрисовывали контуры вещей, коих еще не видывал герцог Аквитанский — а также его свита.

— Что же. — прервал он кузнеца. — Пока мне понятно. Бертье.

— Слушаю, Ваша Светлость.

— По прибытии в замок, оповести мытарей, что в этом году я желаю собрать подати более деньгами, нежели снедью...

— Как будет угодно Вашей Светлости.

Формально, Бертье не должен был этим заниматься — но так уж сложилось, что иного казначея Его Светлость не назначил. Конечно же, Бертье не стал напоминать, что и в прошлом году Его Светлость желал примерно того же. И в позапрошлом... Поелику же герцог Аквитанский не изволил послать с мытарями воинов более обычного, то ничего и не изменилось.

Три дня понуканий и косноязычных выяснений сформировали у меня некоторое представление о местной, так сказать, налоговой системе. Искренне надеюсь, что неправильное. Потому, что её основным положением было 'Мы Завсегда Так платили', а основным способом начисления 'вот, к примеру...'

Разговариваем либо вечером, меся грязь по дороге домой — дожди, осень — либо дома, после ужина. В остальное время — трудимся.

Если коротко, то тут имеется два основных налога — талья и шеваж. Причем мы с батей шеваж не платим — ибо мы свободные. То есть мы живем на земле сеньора (а сеньор у нас герцог Аквитанский, Гильом), но можем, в принципе, куда-то уйти. Теоретически.

Второй налог — талья. Это налог земельный. Земли у нас в пользовании как-бы нет (то есть очень мало), но... Талья платится не напрямую, но в общину — потому, что мытарю неинтересно препираться с каждым по отдельности. Посредником у общины был староста — должность неофициальная, но реальная. И мы платили некую 'свою' долю.

Также имеется формально не налог — церковная десятина. Ссориться с отцом нашим духовным, скажем так, представляется крайне неразумным.

Собирается налог далеко не всегда (а на самом деле, и в основном) не деньгами. Денег в деревне вообще немного.

Вести с Тома разговоры о деньгах оказалось отдельной непростой задачей. Во-первых, мне не хватало слов. А во-вторых, разговор о налогах со мной или с женой для него имеет примерно такой же смысл, как, скажем, с коровой. Это было не наше дело.

— Батя, а сколько нам народу не платит?

— Ну как?.. — Тома крошит ветки для очага, просто чтобы занять свои огромные руки. Кисти живут своей собственной жизнью — мосластые, на как будто тонких запястьях. — Вот, значит, Ферье — те, что к дальнему выгону — о прошлом годе семь су, да три отдали, и на пять сделали, а еще свеклой...

И такое вот описание — на полчасика.

— Так это получается, — посмотрел я на столбик чисел выписанный на полу примерно в кружочке света от масляного светильника — нам и в прошлом-то году треть не заплатили?!

— Как это — треть?! — я затыкаюсь. Тома умеет считать — складывать и вычитать. В уме. Но не умножать, и тем более — не делить.

Я пытался как-то изложить свой вариант облегчения нашей не самой лучшей ситуации, но натыкался на извечное 'Ну как-нибудь'.

Процедура сбора налога построена таким образом: в день Святого Михаила, после службы народ подходил к старосте, беседовал о погоде, сетовал на тяжкую жизнь, пытался торговаться — и платил. Что интересно, шеваж платился практически полностью натурой, а вот талья часто — деньгами. Почему? 'завсегда' так было.

Мытарь присутствовал — и освящал своим, так сказать, присутствием процедуру. Откушивая, что Бог послал... а староста принес.

Со старостой мы и поругались.

День Святого Михаила выдался серый и промозглый — только без дождя. Народ, необычно для дневного времени, практически толпился на лугу возле церкви. Неподалеку от дома старосты изволил пребывать... мытарь. Прево герцога Аквитанского с парой скучающих солдат. Оне изволили кушать. Жрало это рыло как не в себя, и было вторым по-настоящему толстым человеком, которого я тут видел.Первым был староста.

Солдаты — хотя, они же пока наверное не так называются? Воины? Дружинники? Кнехты? В, общем, силовая поддержка скучала. Одеты они были примерно в такие же как у нас у всех грубые штаны и рубахи, отличались только обувью, шляпами — кожаные, богатые и кинжалами в деревянных ножнах.

'Похоже, воевать они тут не планируют' — заметила Дениз.

'Демонстрация официального статуса'

— Э-э-э... тут вот... дело такое... Очень уж много с опчества не заплатили. Мы ж, как заведено, работу сделали...

— И чо?

Это был ответ на батину робкую просьбу? У меня начало тоненько звенеть в ушах. Кажется, от злости.

— Так это... Может, побеседуешь с ними, а? Все ж тут. Человек ты оченно уважаемый...

— А мне какая корысть с того?

Дяденька считает, что он тут банкует. Это не совсем так. Корысти тебе нет? Правда? Мир вокруг стал очень четким, и сузился до размеров фигуры старосты. Весело тебе? Сейчас и я посмеюсь.

— Батя, нашей земли от тех десяти су, что он хочет — и половина-то с лихвой будет.

— Чего?

— И отец, и староста замолчали и уставились на меня.

— Ты куда лезешь, щщанок!!! — староста отмер первым.

— Земли у нас — что под домом, да под кузницей. Лошади у нас нету, от выгона — как у всех, за то три су платим. Так что четыре су — вот наша доля в талье. Еще и с лихвою.

— Я с тобой, блаженный, сурьму разводить не буду! Я...

Отец перехватил руку старосты. Тот побагровел — но даже руку сдвинуть не смог. Хватка у старика стальная.

— Так ты ж с нас, староста, талью берешь. То за землю, так?

— Батя продолжал стоять в стойке быка. Староста багровел.

— Так, по обычаю, за землю? — подбодрил его Тома. Тоже решил, что 'хужей не будет'.

— Ну?!

— Вот мы за свою землю и заплатили. Где дом, где кузня. У нас поля никакого нет.

— За пол оврага, как за ровное поле. — добавил я. — И того много.

'Не ухмыляйся'

'Я не ухмыляюсь'

'Ты мерзко лыбишься'

— Эй, Жюль!

Староста дернулся, как будто гнилую луковицу откусил. Сборщик налогов, похоже, имел нюх на проблемы с деньгами. Даже странно, как это он от курицы оторвался...

Староста потрусил к нему и тот, обтирая толстые пальцы о пузо, что-то ему сказал. Староста попытался возразить — сборщик только обозлился. Полусогнувшись староста это выслушал и потрусил со злобной рожей к нам.

— Что, староста, — встретил я его вопросом. — Не берет мытарь брюквой?

— Где ж деньги возьмем?! Я тебя, сукин ты...

— Это ты ведь не про матушку мою сказать хочешь ведь, правда? — посмотрел я ему прямо в глаза. — Денег тебе? А что ты нам про долги сказал?..

Батина рука медленно опустилась. С деньгами. Староста хотел меня убить, наверное. Я вцепился взглядом в его рожу, стараясь выразить ровно одно: попробуй только, я тебе руки вырву... Надеюсь, улыбался я достаточно мерзко. У старосты аж борода от злости шевелилась.

— Да где ж они деньгой возьмут?!

Ага, мы уже торгуемся. Меня почти подбрасывало на месте.

— А это, — вдруг сказал Тома. — Ты с мельника возьми. С которым мытарю клопов в уши насовал. Вторая кузня — ой, так-ли прево господина герцога в свитке своем отметил?..

Ай, сын хорошо сказал. Ай, разумник растет. Талью-то мытарь со старосты спросит, по земле сочтет. Да возьмет деньгой, не яйцом куриным, не репой. А деньги-то в деревне у кого и брать?

— Свои отдай, староста. Но мы тебе готовы помочь. Есть выход.

— Ну?! — свистящим шёпотом заорал староста.

— Можем мы тебе долги передать.

Борода шевелиться перестала.

— Быстрей думай, быстрей — подбодрил я его, чтобы он поменьше думал. — Мытарь ждать-то не сильно охоч.

— Чтоб теперь мне не платили?!

— Возьмешь мукой. Или еще как. Мы тебе долгов, поглядом, на десятину больше...

— На треть!

Процесс пошел.

— Не прожуешь столько. — ласково, насколько мог, заметил я ему. — Восьмую, скажем, еще можно...

— Пятую, и на том моё крайнее слово!!!

С учетом того, что нам и в хорошие-то годы третью часть зажимали — неплохое предложение.

— Батя?

— Уговор!

"Он что-то скверное задумал в отношении тебя. Причем уже решил что"

"Э-э-э... почему?"

"Потому, что я на его рыло, в отличие от тебя, внимательно смотрела. Или ты хочешь спросить почему задумал?"

"Посмотрим, успеет ли."

"В смысле? Он-то, как ты знаешь, вполне может слупить с односельчан все, что захочет."

"Из того, что у них есть."

"В смысле?!"

"Откуда у них деньги?"

"Но вам-то они должны!"

"А кто сказал, что у тех, чьи долги я отдал, есть именно деньги?"

Много я читал рассуждений об угнетенной роли женщины в средние века — ну так вот, у меня, наверное, не совсем верные средние века. Или неподходящая для угнетения матушка Орели.

Утро началось так:

— Тома, доставай.

Батя заморгал только.

— Давай-давай, время идет, света, почитай, нет почти!

Тома попытался что-то сказать, а я — узнать чего достать-то, но слушать нас матушка не стала. Вместо стандартного выхода в кузницу мы полезли куда-то под солому крыши, а еще под лежаки и достали какие-то палки. Обработанные, но кривые.

Из этих палок мы, под комментарии и понукания, собрали нечто.

'Что это?!' — не выдержала Дениз.

'Понятия не имею...'

В целом, напоминало мольберт. Только с какой-то дополнительной сдвижной парой рам в полуметре от низа. Бурча что-то о криворуких современных девках, матушка Орели стала натягивать нити. Чепец, чтобы не мешал, сдвинула к затылку и видок у неё стал 'бабушка пирата'.

'Я поняла. Это ткацкий станок!!!'

'ЧЕГО?! Вот эта ... конструкция, шириной в одну руку?!'

'Сейчас основу натянет и начнет'

Мама дорогая. Вертикальный ткацкий станок. Даже без педалей и катушек.

— Э-эх! Челнок-то треснул! Прилажусь. Пора Анри моему в достойной одежке походить. Чай, не последняя я ткачиха!!!

Потоптавшись вокруг, я понял, что сегодня Тома в кузницу не пойдет. Как, собственно, не собирается работать и вся деревня. Праздник — не праздник, но поля убраны, налоги уплачены, так что — отдыхаем...

— Батя, я сам в кузницу пойду?

— Да отдыхай, сына!

Отдыхать, вообще-то рановато.

— Лучше поработать. — я пытаюсь поулыбаться. — Можно мне немного себе вещей сделать? Если что — железо верну.

— А давай, коли есть желание.

И я пошел. План был обдуман давно, и состоял он в следующем: делаю я топор, долото и сверло, разрубаю то самое дерево, сооружаю станину с бабками и подручником, делаю педаль и перетяжку — ну и это, вперед, к сияющим вершинам. Конечно, дальше возникал важнейший концептуальный вопрос — реер или мейсель, сиречь 'полукруг' или 'косяк'? То есть понятно, что вообще-то необходимы оба — а в наших условиях еще и крюк. Или классический 'чашный', но начать-то надо с чего-то. Комплект больно дорого встанет! Понятно, что скребки мы сразу отметаем, но...

Топор я сделал. Как ни странно, это проще чем подкова. Пользуясь тем, что железо у нас действительно осталось, я сделал кривоватый — но все-таки полный топор с обухом. Закалил, подзаточил и понял, что время подошло к полудню. Можно и передохнуть.

Слегка распогодилось — выглянуло холодное осеннее солнце, немного обветрило. Я обошел кузницу и присел на то самое бревно, похлопывая топором по руке. В кои-то веки было тихо, никого в овражке не было. Дым уплывал вниз, постепенно поднимаясь все выше.

'А дальше что? Топор же, помнится, должен на палке такой быть?'

'Топорище эта 'палка' называется'

'Назови как хочешь. И?..'

Ну, и. Я отстучал топором присмотренную ветку — за неимением дуба, взял чего нашлось — слегка обстругал ее конец и насадил туда топор.

'Свалится.'

'Да щас!'

Из щепок как раз подобрался клинышек — его я и забил в топорище для фиксации. Пока и так хватит. Раз уж топор собрался, решил я — пора его опробовать!

Вот это было ошибкой. Я даже примерно отметил себе кусок бревна, но минут через десять про всю разметку можно было забыть. Я грыз несчастное дерево как бобер около получаса и устал, как будто весь день отработал в кузнице. Ладно — сказал я глядя на огрызок — теперь надо его расколоть как-то. Пойдет на бабки...

— Слышь, паря, ты чего хотел-то, когда начинал?

Оказывается, я тут не один. Со склона оврага на меня смотрел... дед. Ну натурально, дед — почти совсем седая борода, подоткнутая как-то под ворот добротной грубой рубахи, свободные заляпаные лесной грязью штаны, потертые, но все-таки кожаные башмаки. Лицо круглое, нос кнопкой — и серо-зеленые спокойные глаза с легким прищуром. Не очень высокий, крепкий — и как обычно, жилистые большие руки. Стоит, опираясь на дерево, смотрит на мою суету.

— Здравствуйте, дедушка.

— И тебе не хворать, паренек. Чего стучишь-то, коли не секрет?

— Пополам, вот, хочу...

— Пополам...

Дед не спеша подошел, оглядел мои труды и развеселился:

— Ты, паря, то бревно сам грыз, что-ли? Навроде мыша?..

Неприятно понимать, что все основания к тому были. Посмешище и есть, чего там.

— Солнце, наверное, не с той стороны было. — пробурчал я. — И птиц мало пролетело...

— Эт да, эт бывает... Звезды еще, бывает, не так стоят.

Дед забрал у меня топор и походя глянул вдоль него, а потом поподробнее рассмотрел.

— И топор-то добротный сделал... Ну-ка, дай-ка мне вон ту пару веток, что потолще..

В четыре взмаха дед сделал клин. Я начал чувствовать себя идиотом.

— Берись-ка сам... Да не так, что ты его как веревку из нужника тянешь! Вдоль и внутрь.

Еще два клина я вытесал сам, с горем пополам.

— В землю забей. И огрызок в них упри...

Под руководством деда Кола дела пошли веселее. Вникая в замечания типа:

— Чего, чего ты на нем повис? Не останавливай его, не останавливай! Кидай!

Я отрубил второй кусок — уже более-менее длинный, расколол его, и даже вытесал часть брусков-досок. В щепу ушло — сказать страшно сколько.

— Чего задумал-то? — спросил Кола-плотник (это я в процессе выяснил, как его зовут).

— Хочу круглое делать!

Круглое... Это как?

Я изобразил на песке станок в меру способностей.

— Ну-ну... — задумчиво сказал Кола. Слыхал я от деда твоего... Ладно, то дела прошлые.