Утро нового года началось хорошо. Я чувствовал себя хамом и извращенцем. В воздухе, просвеченном зимним солнцем, плавала пыль и пахло кофе. Светка опустошила свою кружку и уставилась на меня испытующим взглядом. В нем отчётливо читалось: "Ну что мне с тобой делать?".

— Свет...

— Чего?

— Я тут кое с кем познакомился...

После пьянки меня обычно неудержимо тянуло на откровенные разговоры.

— Таааак! — Сестра вспорхнула со стула, будто от этой новости у неё включился какой-то спрятанный моторчик, налила себе ещё кофе и снова уселась на место. — Теперь всё ясно.

Она увлечённо размешивала маслянистую тёмную жидкость маленькой ложкой. От назойливового звяканья начинала болеть голова. Но Светка будто не замечала моих мучений. Её глаза светились азартом. На секунду мне стало страшно. "Дурак! Кто тебя за язык тянул?!"

— Нуууу? — протянула она, наконец-то вынимая ложку и кладя её на стол.

— Чего — ну?

На её лице отразилось искреннее удивление. Удивляла её, конечно, моя тупость.

— "Имя, сестра, имя!" Чего ты как маленький? Рассказывай давай. — Про оскорбленную Женьку сестра, похоже, тут же забыла. — Красивый или урод какой-нибудь?

— Дура.

— Ладно. Шучу. Ну так?.. —

Рассказать всё так и подмывало. Держать всё в себе просто не было сил. Да и зачем?

— Да.

— Что — да?

— Красивый...

Она захлопала ресницами, будто увидела за моей спиной прекрасного рыцаря в сияющих доспехах.

И я рассказал ей всё, за исключением самых интимных деталей. Хотя про них она выспрашивала с завидным (я бы даже сказал, извращённым) усердием.

Забытый кофе остывал в её кружке всё время, пока я говорил. Потом она сделала глоток и поморщилась. На её высоком лбу залегла едва заметная морщинка. Сестру что-то беспокоило.

— Мдаааа, — сказала она наконец. — Вот ты экстремал!

За откровения всегда приходится платить. И я приготовился к расплате.

— Электричка, подъезд. А дальше что? Общественный туалет?! — Несколько секунд она молчала. Потом продолжила: — Зачем тебе это нужно? Ты что, маленький?! Приключений захотелось? Или тебе уже все равно с кем, когда и где?

Всё равно мне не было. Но как объяснить сестре, что от одного воспоминания о Лёхе хотелось выть или банально онанировать до потери сознания. И даже потом, избавившись от физического напряжения, чувствовать себя пустым и никчёмным, будто его близость наполняла мою жизнь каким-то новым смыслом, который я так давно и безуспешно искал.

Попробуй я объяснить всю эту романтическую чепуху сестре, и она бы побежала вызывать скорую. В больницу мне не хотелось, поэтому я нацепил на лицо серьёзную маску и ответил:

— Во-первых, на маньяка он не похож. Во-вторых, я не маленький. И именно поэтому могу трахаться хоть в поезде, хоть в подъезде. В туалете, к твоему сведению, я это уже делал. — Сестра открыла рот, и я поспешил её успокоить:

— Да всё нормально. Спасибо, конечно, за заботу, но всё нормально. Странно, но нормально.

— Ага. Я так и поняла. Только ты сходи в больницу. Голову проверь.

— Хорошо. Ещё есть пожелания?

— Есть. Ты не мог бы заниматься сексом, как все люди? — Она заметила, как в усмешке изогнулась моя бровь. — Ты меня понял. Я имею в виду: дома, на постели. С человеком, у которого есть не только имя, но и хотя бы фамилия.

В этот момент она была похожа на мою школьную учительницу химии. Строгая и правильная до мозга костей.

— Не заставляй меня рассказывать тебе про презервативы...

— Я удивлён, что ты про них знаешь...

Она встала, отнесла чашку в раковину, потом резко развернулась и сказала:

— Слушай, ну почему ты такой дурак?! — Её голос был сдавленным. Мне показалось, что она боится разбудить Мишку. Точнее не хочет, чтобы он услышал наш разговор. — Ты думаешь, мне плевать? Думаешь, я считаю тебя извращенцем. Мол, мой брат голубой — значит, может трахаться с кем угодно и где угодно. — Светка начинала злиться. — Думаешь, я не хочу, чтобы у тебя всё было, как у людей? Я не хочу, чтобы какое-то быдло пользовалось тобой, а потом сбегало... Ладно, он красивый. Но он же трус! Ты вообще уверен, что он тоже голубой? Может, его по пьяни просто на эксперименты потянуло. А тут ты подвернулся.

На секунду мне показалось, что кто-то подкрался сзади и всадил в спину ржавый нож. Тянущая боль распространилась по спине, потом перешла в грудь, подобралась к сердцу.

Я боялся этой догадки. Как студент, пытающийся вытянуть один единственный выученный перед экзаменом билет. Как школьник, которого вместе со всем классом ведут к стоматологу. И никуда от этого страха не денешься. Потому что сдавать экзамен всё равно придётся, а внимательный классный руководитель десять раз проверит списки и тут же узнает, кто сбежал. И тогда к стоматологу придётся идти одному. А это — ещё страшнее.

Я боялся не результата сделанной сестрой догадки, а самого процесса её обдумывания. Во мне говорил ребёнок, мечтающий, чтобы экзамен неожиданно отменили, а у стоматолога вдруг не оказалось инструментов. Но хитрый преподаватель несмотря ни на что манил пальцем к экзаменационному столу, а добрая медсестра давала в руки зубную щётку и оставляла трясущегося ребёнка перед зеркалом, в котором машиной пыток отражалось стоматологическое кресло.

— Не знаю, — наконец вымученно выдавил я. — Я ничего о нём не знаю.

Я достал сигареты и закурил. Сестра быстро поставила передо мной пепельницу. Седой дым закружился по комнате, выписывая в воздухе причудливые узоры.

— Вижу, — сказала она и погладила мою руку. — Кофе еще будешь?

Я кивнул.

Наливая воду в чайник, Светка спросила:

— И что ты теперь собираешься делать?

— Хочу сходить к Славке. Сто лет его уже не видел.

— Нет, я про твоего... — Она задрала подбородок вверх, будто подбирала

правильное слово, — нового знакомого спрашиваю.

— Ничего. — Светка поставила чайник на огонь и посмотрела на меня вопросительно. — Я же не буду бегать по всему городу и искать его по описанию: карие глаза, красивая задница, ну и так далее.

Сестра улыбнулась. Она продолжала улыбаться, насыпая мне кофе и сахар.

Я затушил сигарету и прислонился затылком к стене. От Светкиной улыбки как-то полегчало. Сестра копошилась у стола. Её уютный домашний вид и искренняя забота помогали успокоиться. Вся эта естественная суета отодвигала на задний план мои проблемы. Они казались какими-то далекими, нереальными. Хотелось, чтобы всё это не было таким тяжелым. Почему отношения всегда приносят столько сложностей? Почему нельзя просто заняться с кем-то сексом, потом познакомиться ближе, начать встречаться, жить вместе? Почему должны быть все эти выматывающие встречи в грязных подъездах, нелепые расставания, будто всё произошло случайно?..

"Если бы он относился ко мне так же, как она..."

Эта мысль показалась мне такой естественной, что сначала я даже мечтательно улыбался, как идиот. Потом накатили прежние вопросы: "Почему он всё время сбегает? Почему не хочет хотя бы поговорить?"

— Серёж. — Светка поставила передо мной дымящуюся чашку. — Ты что, влюбился?

Она спросила это так спокойно, что я едва не ответил: "Да". Не знаю, что меня удержало. Наверное, страх. Я боялся, что признавшись, совершу какую-то роковую ошибку. Спугну какого-то редкого зверя, рвавшего мое сердце на клочки. Я был готов терпеть эти мучения, лишь бы не лишиться надежды увидеть его снова. И не только увидеть...

Я сам не знал, что именно хочу с ним сделать.

— Вы чего тут делаете?

На кухню вошёл Мишка и, прикусив губу, замер, словно ребёнок, прервавший серьёзный разговор родителей. Он так и застыл в одних трусах, бросая беспокойные взгляды то на меня, то на Светку, ежась и переминаясь с ноги на ногу.

— А ты не видишь? — Светка развернулась и метнула на него грозный взгляд.

— Кофе пьём, — выручил его я.

— Понятно. — Он вырвался из оцепенения и сел на свободную табуретку, поджав по себя ногу. — А мне можно?

Он начинал раздражаться, когда Светка разговаривала с ним таким тоном. В моём присутствии Мишка всегда старался показать: главный в их отношениях — он. Я дружелюбно улыбнулся и протянул ему свою кружку:

— Бери мой.

Мишка потянулся за моей кружкой. Светка вскочила со словами:

— Ну и сидите тут!

Через секунду её уже не было на кухне. А ещё через десять секунд в зале включился телевизор. Мишка отхлебнул кофе и, ухмыльнувшись, спросил:

— Чего у вас стряслось?

— Всё нормально.Ты пей, а я пойду. Спасибо, что не бросили ночью.

— Пожалуйста, — сказал он, обнажая в улыбке зубы. — Знаешь, как Наташка хотела, чтобы мы тебя оставили?

Он предательски подмигнул.

— Представляю, что бы она с тобой сделала... — Он мечтательно закатил глаза.

— Миш, когда ты так делаешь, ты очень эротично выглядишь. Особенно в одних трусах.

Он неврно сглотнул и уставился на меня ошарашенными глазами. Видя, как его лицо начал заливать румянец, я сжалился и рассмеялся.

— Да ладно, успокойся, — проговорил я как можно миролюбивее. — Своих не трогаю.

Выходя с кухни, я растрепал его торчащие чёрные волосы. Мишка начал отбиваться, чем рассмешил меня ещё больше.

Светка лежала на диване, делая вид, что смотрит телевизор. Было видно, что она обиделась на нас обоих.

— Свет, я пошёл, — крикнул я из коридора. Сестра не ответила.

Дверь за мной закрыл покрасневший Мишка. На прощание он горячо пожал мою руку и как-то смущённо улыбнулся.

Я позвонил Славке и договорился о встрече. Он очень обрадовался, узнав, что я приехал на новогодние праздники. Через полчаса я должен был приехать к нему на работу, в ночной клуб "Осирис", где Славка дослужился до должности управляющего.

Славка был моим школьным другом. Мы учились вместе все 10 лет, но подружились только в старших классах. У нас было много общего. Мы оба любили уроки физкультуры. И мы оба пользовались бешеной популярностей у девчонок. Причём Славка эксплуатировал этот дар по полной программе, в то время как я являл собой образец сдержанности и целомудрия. Позже я понял, что было тому причиной.

После школы наши пути разошлись. Он целый год маялся от скуки. Ни родители, ни я так и не смогли его убедить в необходимости высшего образования. Весной Славка пошёл отдавать священный долг Родине. К моменту его проводов я уже семь месяцев грыз гранит дизайнерской науки в столичном вузе. Как же мы напились тогда!..

Но ещё сильнее мы напились, когда Славка вернулся в родной город. Зима

наконец-то отступила; ветер всё ещё был холодным, но прорезаемый им воздух стал прозрачным и свежим. Люди купались в нём, словно в родниковой воде — не обращая внимания на холод, они расстёгивали надоевшие куртки и свитеры.

Мы оба изменились за эти два года.

Родня Славки устроила настоящий праздник в честь его возвращения. К вечеру за столом остались самые близкие родственники и друзья семьи. В числе этих людей оказался и я. Окинув стол помутневшим от выпитой водки взглядом и не обнаружив за ним Славку, я обратился к его маме, хлопотавшей над пустой

салатницей:

— Тёть Галь, а Славка где?

— Он на кухе. Курит. Тебе салатику ещё положить, Серёж?

Тётя Галя была замечательной женщиной. Доброй и в меру строгой. Каким-то странным образом она умудрялась никогда не ссорится со своим сыном. Хотя характер у Славы был тяжёлым. В то же время, я ни разу не видел, чтобы он в чём-то не соглашался со своей матерью. По-моему, она относилась к нему, как в взрослому мужчине, уже с детского сада. И сын был ей за это благодарен.

Отец бросил их, когда Славке было три года.

Я нашёл его сидящим с дымящейся сигаретой в руках, пьяного и тихого. Он был похож на нахохлившегося воробья, мокнущего под холодным ливнем. Ветер хлестал по коричневатым перьям (волосы у Славки были каштановыми, как у моей сестры), но воробей крепко держался за тонкую ветку когтистыми лапками, не желая сдаваться.

Он затянулся и уронил руку на стол, стряхивая пепел в грязное блюдце.

— Ты чего творишь-то? — Я забрал у него блюдце и поставил на стол

пепельницу.

Славка поднял на меня глаза, но ничего не сказал.

Он вообще мало говорил. И это всегда меня устраивало. Может, поэтому ему больше нравились точные науки. Стоя у доски и решая задачу по алгебре, вовсе не обязательно говорить. Достаточно уверенно держать мел и выводить им правильные числа.

Может, поэтому мы стали друзьями. Из-за нашей непохожести. Нет, в одном мы были похожи: два рослых спортсмена, наделённых умом, что бывает крайне редко. Но то была наша уникальность. Из-за неё мы могли бы стать врагами. Конечно, кому хочется признавать свою обычность, когда есть возможность быть уникальным. Я бесил его, он бесил меня, но когда наступало время контрольной по истории или литературе, Слава забывал о холодной войне и тыкал в мою спину ручкой, произнося при этом ритуальные слова:

— Серый, дай списать.

И я давал. Не знаю почему. По всем правилам должен был послать, но не мог. Должен был использовать редкий шанс доказать своё превосходство. Но не использовал. В этом покорении непокорного одноклассника было что-то сладкое и одновременно таинственное. Словно я на время повелевал бурей, способной снести нашу школу к чёртовой матери.

На математике приходила моя очередь мучаться, но попросить его о помощи не позволяла врождённая гордость. Он будто чувствовал это, но в один прекрасный день сделал то, чего я никак не ожидал.

Я пыхтел над итоговой контрольной. Первый пример был решён с горем пополам. Оставались ещё пять, но уже на втором я почувствовал, как вскипают мои гуманитарные мозги. Славка сидел за соседней партой слева. Его чёрная пластиковая ручка с надписью Bic шуршала, словно веник. Казалось, что он не задачу решает и гоняет в футбол. Моя гордость вопила от унижения.

Бестолково черкая в тетрадке, я услышал, как Славка произносит моё имя. Тихо и отрывисто:

— Серый! — Пауза. Потом снова. — Серый!

Я повернулся, презрительно косясь на его довольное лицо.

— Чего тебе? — спросил с плохо скрываемой обидой.

— Давай помогу.

Я чуть не разучился дышать, но протянул ему свою тетрадь. Всё произошло быстро и как будто против моей воли. Просто захотелось, чтобы Славка что-то для меня сделал. Это было так естественно. Ведь я помогал ему на истории. И он помог мне. Не пожалел пятнадцати минут, чтобы решить все пять примеров. В душной тишине класса он незаметно протянул мне мою тетрадь с вложенным в неё листком, изучив который, я понял, насколько плохо разбираюсь в математике и насколько хорошо в ней разбирается Славка. Внизу листка с решёнными задачами он написал своим угловатым почерком: "Не за что". Прочитав эту ремарку, я снова посмотрел в его сторону и поймал довольный улыбающийся взгляд.

Примерно неделю мы делали вид, что всё остаётся по-прежнему. Потом мы стали лучшими друзьями. И даже на уроках физкультуры мы перестали быть вечными соперниками. Подтянувшись меньше раз, чем Славка, я больше не чувствовал себя слабаком. А обогнав его на стометровке, не испытывал триумфа от победы. То же самое, как я потом узнал, творилось и с ним.