Новая сказка о старом

Соня не совсем уразумела причину Наташкиной злости. Может, если с этой штукой, опыт получился бы приятнее? Хм, вряд ли. Тем паче, что утверждения подруги, будто дальше останется только кайф ловить, не оправдывались. Соне казалось, она любит Голованова, и будет любить до скончания века, поэтому мужественно терпела физическую близость с ним, не используя обычные женские уловки вроде жалоб на головную боль и прочие недомогания. Володя же как с цепи сорвался. Требовал чаще, больше. Однажды отымел её прямо в училище во время перемены. Затащил на чердак, усадил на пыльный подоконник и... Хорошо, в пять минут уложился. И те Соне вечностью показались. Порылся в кармане, достал бумажную салфетку.

— На, маленький, подотрись.

В чистом весеннем чувстве Сони по крохотным капелькам начала скапливаться горечь. Сложным и мучительным становилось её отношение к Володе. Она исхудала за месяц, глаза ввалились и лихорадочно блестели. Володька, напротив, залоснился как блин, начал поправляться.

Выправила ситуацию практика. Они разъехались в разные стороны. На несколько недель кряду. Старших обычно вывозили на месяц и подальше, туда, где когда-то, в незапамятные времена заносчивые чужеземцы основывали свои колонии. Первый и второй курс болтались неподалёку, сутки езды от города, в скучном посёлке Приморье.

Две недели они рисовали хибары, рыбачьи лодки, местный крохотный базарчик. Питались чёрти чем, купались, по ночам сидели с Наташкой у моря, смотрели на звёзды и делились самыми своими страшными тайнами. Обиды потихоньку забывались, помнилось хорошее. Соня заскучала без Володи. Был бы рядом Дэн!

Дэна отец увёз в Италию. Неизвестно насколько. Длинноволосый везунчик теперь, наверное, рассекал по Венеции на гондолах, попирал дорогими кроссовками плиты древних римских дорог и мостовых, критически рассматривал шедевры архитектуры и живописи, щёлкал ногтем по доступным руке скульптурам резца всяких там великих. Вернётся — потеха будет его рассуждения слушать.

После практики студентов отправили по домам на летние каникулы. Соня уехала сразу. Без Володи пустая общага давила на сердце, город заставлял тосковать. Наташка уезжать не собиралась. Договорилась с Зинаидой Никифоровной, обещав нарисовать сухой кистью её портрет. Во-первых, у Наташки имелись неразрешимые противоречия с родителями, и она не торопилась возвращаться: ни к родителям, ни к противоречиям. Во-вторых, она планировала с толком использовать туристический сезон — сидеть на набережной с этюдником и горой разных фенечек, то есть рисовать за деньги портреты отдыхающих и им же втюхивать побрякушки, копить деньги на третий курс.

Соня уезжала с тяжестью в душе. Разлука с Наташкой представлялась нелёгким испытанием. Кроме того, она не знала точного дня возвращения Володи с практики, не договорилась с ним о времени и месте встречи, а вести переписку он отказался наотрез, выдвинув уйму различных причин. Соня боялась, неужели до нового учебного года они не увидятся? Это прямо-таки кошмар... на улице Вязов, натуральное смертоубийство.

Дома Соня выдержала целых две недели. Соскучилась по маме и бабушке, по родным местам. Дня три заново вживалась в родное гнездо, радостно обнаруживала всякие мелочи, изменившиеся или оставшиеся неизменными. После начала помогать по хозяйству, по вечерам плела кружево отвыкшими и потому неловкими пальцами. Ещё ходила с бабушкой по гостям, облазила с этюдником и блокнотом окрестности. Увы, она больше не чувствовала себя здесь своей. Посёлок встретил её настороженно, как приезжую, как дачницу, приглядывался внимательно.

Соня остро ощущала настороженность посёлка, от которой ей быстро сделалось не по себе. Захотелось назад, в училище. Понятие "дом", видимо, начало изменяться, постепенно смещаясь на комнату в общаге. Что она будет делать, когда закончит обучение? Снимать в городе квартиру? Или выйдет замуж за Володю и поселится у него? Соня не претендовала пока на статус жены Голованова. Он сам изредка бросал фразу "когда мы с тобой поженимся, то...", далее следовало объяснение их действий в будущем. Например, "купим себе точно такие стулья" или "заведём собаку". Интонация сакраментальной фразы каждый раз звучала совершенно определённо, не допуская двусмысленности и кривого толкования: да, поженимся, только очень нескоро. Соня, терпеливая от природы, готова была ждать сколь угодно долго. А после чердачного подоконника даже с некоторым облегчением думала, что совместная жизнь и общий быт наступят не скоро, она успеет привыкнуть, приспособиться. Дэн изредка хихикал. Вынырнув из своего нежелания комментировать её лав стори, утверждал, мол, зря нервничаешь, не женится на тебе Вовчик никогда, он себе найдёт жену покруче, а маленькую Софи оставит в любовницах. Надо ведь человеку как-то в этой жизни пробиваться, если таланта нет.

Здрасьте, нет, — мысленно возмущалась Соня, — все считают Володю талантливым: и друзья, и педагоги. Один Дэн противоположную позицию занял, самый умный нашёлся и понимающий. То, что по вопросу предполагаемого брака мнения рафинированного Дэна и кое-как отесанной Зинаиды совпадали, Соню волновало мало. Её сильно задевало, что Дэн отказывал Голованову в таланте. Отказывал весьма решительно, словно опытный профессиональный критик. Понимал бы что!

От обиды девушка была несправедлива к другу. Дэн, правду сказать, частенько с первого взгляда замечал и выделял то, на осознание чего у других порой уходили годы. Но не всегда же ему правым быть? На счёт Володи он ошибается, ошибается.

Занятая размышлениями о дальнейшей судьбе, Соня пропустила момент, когда стала интересна для поселковых парней. Вдруг с удивлением обнаружила возле своего этюдника постоянных и случайных зрителей, поклонников, так сказать, изобразительного искусства и её персонального таланта. Они отвлекали от работы дурацкими разговорами, топали рядом в качестве утомительных провожатых, с умным и значительным видом городили несусветную, по её мнению, чушь об искусстве. Их попытки ухаживать, распуская бесстыдные руки, сначала смешили. По местным представлениям тем самым ей оказывали честь. Со стороны бы на себя посмотрели, кавалеры убогие. Затем всё усиливающееся внимание к её персоне стало раздражать, пугать. В поведении отдельных представителей поселковой молодёжи нарастала угроза: не хочешь добром — силой принудим, фря городская. Соня сочла за лучшее обсудить положение дел с родными и, с их благословения, возвратилась в город.

Наташка на радостях так скакала по всем четырём кроватям их комнаты, так голосила, что Зинаида, прибежавшая на счастливые вопли, наказала девчонок, изображающих горных коз. Они три дня помогали ей чистить общагу. Приводить в порядок двор помогли уже из чистого альтруизма.

Далее началась натуральная кооперация. С утра девушки помогали Зинаиде на базаре торговать фруктами-овощами, которые та скупала у селян за бесценок на подъездах к городу, а комендантша по вечерам на набережной быстро и с хорошей прибылью впаривала отдыхающим безделушки, громко обзывая их авторскими работами. Доходы делили на троих. Дела процветали. Зинаида взялась подкармливать теперь уже совсем своих девочек, днём рисовавших, клепавших "авторские" фенечки и купавшихся где-нибудь подальше от туристов. Не беззаботная, но весёлая и с ощутимой пользой жизнь дамского трио была нарушена появлением в городе Голованова и его друзей.

— Явились, не запылились, — фыркнула недовольная Зинаида. Так всё хорошо и здорово устроилось в её летнем расписании, так легко и приятно ей общалось с девочками. Теперь полетит устроенность в тартарары. — Рановато они прискакали.

— Ну, где же рано? — отреагировала Наташа, не уловив горькой иронии Зинаиды. — Они наоборот задержались. Практика у них официально недели три назад закончилась. Это их Иванченко, дядька противный, задержал. По одному ему известной причине.

Трио сидело на кухне, угощаясь курочкой-гриль с хорошего заработка и запивая её компотом из черешни. Обсуждали явление в общагу известной персоны, разыскивавшей Соню. Соня же все дни напролёт проводила в городе, как, впрочем, и Зинаида с Наташкой. Известная персона откуда-то знала о возвращении девушки из отчего дома до срока. В комнате на кровати обнаружилась большущая записка, тянущая на целое письмо, в словах сквозила почти детская обида: искал, искал, не нашёл, ау, куда спряталась и почему?

— Иванченко не противный, — Зинаида пальцами вылавливала из бокала черешню. — Он сроду никого не задерживал. Ему студенты пофиг. Он весь в своём творчестве. И потом, кто же эти три дополнительные недели оплатил бы? Бухгалтерия наша раньше удавится. Не-е-ет, месяц и ни днём больше. Вон, юродивый-то наш, с того же курса... Тьфу, фамилию забыла...

— Ковалёв? — неуверенно подсказала Соня.

— Он самый. Давно вернулся.

— Давно? — удивилась Наташка. — А почему мы его ни разу в городе не встретили? И где тогда остальные пропадали?

— Ковалёва вам увидеть трудно, — пояснила Зинаида, наливая себе ещё компоту. — Он всегда у вас за спиной прячется. Остальные где были — не знаю. Но догадываюсь.

— Где? — подалась вперёд Соня. Отчего-то ей важно было знать, где столько времени пропадал Володька. Неделю назад не важно было, а теперь возникла острая необходимость. По неизвестной причине.

— За Чёрной горой, в Курортном, молодёжный фестиваль проходил. Только закончился.

— Фестивалились, значит? — прищурилась Наташка. — И без нас.

Вообще-то они с Соней слышали про фестиваль. По городу пестрели афиши. Три недели в Курортном должен был работать международный молодёжный лагерь то ли гринписовского характера, то ли экономического. Завершалась его работа несколькими днями фестиваля, на который приглашались все желающие юноши и девушки. Молодые люди со всего побережья стянулись к Курортному ещё до открытия лагеря. Милиция пыталась гонять, не справилась и махнула рукой — слишком неравные силы. Девчонки сперва планировали съездить, полюбопытствовать, но в результате не нашли ни сил, ни желания смотаться в Курортное хоть на денёк. Вот если бы с хорошим сопровождением!

Соня откинулась на спинку стула. Вовсе не обязательно Володя с друзьями фестивалились. Зинаида предположила только, знать наверняка не могла. Однако девушке показалось — её обидно щёлкнули по носу, дескать, не воображай о себе лишнего. Потому она не помчалась сломя голову звонить Володе. Он сам её с утра пораньше отловил.

Радостные восклицания, поцелуи, сбивчивые расспросы Соня получила по полной программе. А на рынок, несмотря на горячие уговоры, пошла таки. Она не собиралась отказываться от подработки. Деньги были очень нужны. В конце концов, многие парочки встречаются лишь по выходным и ничего, не умирают. Володя считал эту точку зрения неправильной. Если есть возможность видеться ежедневно, то почему не видеться? На рынке торговать вместе с Соней он не планировал, ну, на базаре, один чёрт. И на набережной тоже, само собой. Вот купаться и рисовать вовсе не обязательно в обществе подруги, когда рядом он, весь из себя такой замечательный.

Наташка обижалась недолго, поскольку недолго Соня с Володькой купались и рисовали в одиночестве. Незаметно подтянулись Лёва с Женей, увлекая за собой и Наташку. Через раз появлялась Лина. Постепенно сбивалась, принимая конкретные очертания, небольшая компания. Со дня на день ожидалось возвращение Дэна и, следовательно, возобновление традиционных пятниц.

Соня в глубине души чувствовала облегчение. Ребята почти не оставили им с Володей времени на интим, отчего Голованов тайно бесился. И друзья несколько разнообразили словно под копирку сделанные будни. Лёва генерил идеи по принципу "со среды в ботаническом саду выставка цветов, не сходить ли...". Кино, соревнования серфингистов, ярмарка самоцветов. Как-то он размыслил вслух:

— Что это мы всё в городе да в городе, точно привязанные? Давайте махнём куда-нибудь на природу, в первозданную дикость.

— Куда конкретно? — без особого интереса спросила Наташка. Остальные слушали молча.

— Да хоть в Зелёную бухту. Ты там когда-нибудь бывала?

— Не-а, но слышала. Нашёл дикость. Чего там делать? Говорят, стоянка на стоянке. Палатки, палатки, палатки. За ними машины стройными рядами. Разве только турист там дикий? Между прочим, дикий турист хуже цивилизованного. Более тупой и наглый.

— Тогда давайте в Песчаную бухту сгоняем, там туристов точно нет. Совсем дикое место, — воодушевился Лёва.

— Стоянок нет, — поправила Лина. — Туристов сколько угодно. Они в Песчаную толпами на экскурсию ходят. Уединения не будет.

— Воды тоже нет. Воду на себе тащить прикажешь? — нахмурился некстати очнувшийся от грёз Ковалёв.

— Вода как раз есть. Небольшой природный источник чуть дальше от моря. Туристы про него, слава Аллаху, не знают. У меня там дед неподалёку живёт, километра четыре от бухты. Я в Песчаной всё детство провёл, каждую щёлку знаю.

— Эта бухта... она что? — осторожно поинтересовалась Соня, выглядывая у Володьки из-под руки. — Действительно там песок, не камни?

— Сама увидишь, — хитро прищурился Лёва.

* * *

Бесцельные шатания по городу закончились, как только появилась она, та, которую встретил на лестнице возле улицы Гарибальди. Закончилось безвременье. Улеглась в душе смута. Красота вернулась к нему лёгкой походкой тоненькой фигурки, изяществом девичьих жестов, лучистыми глазами. Красота была тихой, словно неясный шёпот трав в ночи. Она иногда плакала в укромных уголках. Из-за такой глупости! Смешно, право слово. Ей не давались пропорции.

Он хотел подойти, утешить, рассказать про Эль Греко с его удлинёнными, как бы тянущимися вверх фигурами. Но не подошёл, постеснялся. Над объектом его поклонения взял шефство сам Парфёнов. Да и вообще ни к чему. Эль Греко надо оставить для себя.

Он любил работы гениального испанца с детства. Казалось, будто люди на его картинах стремятся взмыть, тянутся к небесам, к ослепительной истине и духовной чистоте. Потом узнал, что у художника был дефект зрения, изменённый хрусталик глаза или вроде того. На несколько лет восторг перед мастером улёгся, однако, со временем, волшебство вернулось. Он предпочитал верить в полёт, в уничтожение при помощи души земного грубого тяготения.

Сам он теперь уподобился персонажам с полотен Эль Греко. Его тянуло взлететь и парить, распахивая себя миру, отдавая давно накопленное обретённой красоте. Которой, судя по всему, это было не нужно. У неё появились друзья, то есть нашлись люди, оценившие девочку по достоинству. Как к любой в мире настоящей красоте, к ней потянулись жадные щупальца тех, кто сам некрасив, не способен создавать прекрасное, но понимает, понимает, умеет разглядеть истинное. И что ему осталось? Только сопровождать своё сокровище незаметно, издали впитывая в себя тот свет, что несла она.

Их познакомили. Он теперь частенько оказывался совсем близко. Имел возможность пристально вглядываться, запоминать, видеть новое. Разочарование не наступило. Любая новая чёрточка, жест, поворот головы, слово лишь укрепляли в нём чувство искреннего восхищения.