А у нас во дворе

— Мне Амаретто понравилось, — подала голос и я. — Приятная штука.

Амаретто понравилось всем. Его решили оставить и распить по какому-нибудь очень торжественному случаю. Пока прикидывали, где прятать драгоценную бутылку, от аптеки послышался голос, на который разморенные мозги, увы, вовремя не среагировали.

— Шурик?! Ты где, гад?! Я тебя полдня ищу, ты мне позарез ну... — выбравшийся на оперативный простор пустыря Логинов осёкся на полуслове.

Ой, принесла нелёгкая. Вскакивать, убегать? Лениво что-то.

Логинов окинул взглядом панораму под названием "Охот... тьфу, дегустаторы на привале", ухватив, выделив сразу самое главное.

— Пьянствуете? Девчонку спаиваете? — наконец смог сказать он. Я на всякий случай через силу подтянула ноги. Вдруг он за ремень от брюк возьмётся и мне тогда придётся дать дёру? Он давно обещал при первом серьёзном случае выпороть, как сидорову козу.

— Не пьянствуем, а дегустируем, — невозмутимо поправил его Шурик, даже не шевельнувшись. — Не путай божий дар с яичницей. И не командуй, не отец.

— Поговори мне, — ругнулся Логинов, тем не менее, сбавив обороты. — Ладно, вам, парни, дегустировать сам бог велел, понимаю. Но девчонку зачем в это дело втягивать?

Э-э-э, да у Серёги приступ мужского шовинизма! Я и раньше его в этом грехе подозревала, сейчас окончательно убедилась.

— Логинов, — я прищурилась и рассматривала его словно незнакомое науке явление. — А почему ты не Пастухов?

— Какой Пастухов? — растерялся Сергей.

— Обычный. Фамилия такая. Тебе она больше подходит, — я хихикнула.

— Не понял, — разозлился он.

— Чего тут понимать? — хихикнул и Лёнчик Фролов. — Ты же как пастух при Тошке.

Я под прикрытием Золотарёва слезла с диванчика и начала незаметное движение к аптеке. Главное, к остановке выскочить — там всегда люди, в обиду не дадут.

— Я вам сейчас покажу пастуха, — рассвирепел Логинов. Сделал два широких шага, оказался рядом и больно ухватил меня за плечо. Погнал домой в тычки, по дороге популярно объясняя, что распитие спиртных напитков в уединённом месте в компании трёх половозрелых парней однажды легко закончится групповухой, после чего совсем легко и просто пойти по рукам. В промежутке, когда он набирал в грудь побольше воздуха для новой порции нравоучений, я вслух и громко стала размышлять, неужели действительно у всех особей мужеска пола один секс на уме? Следом за нами семенил Шурик, торопясь ознакомить присутствующих с точкой зрения партии, что в СССР секса нет.

— Факт, — недовольно согласился Логинов. — Секса нет, одно блядство.

— Я попрошу, — возмутился Генка, который, оказывается, почти наступал на пятки Шурику, — при даме не выражаться!

— Слышь, Гена, — не понял плетущийся за ним Лёнька, — а ты кого из нас дамой назвал? Я чё-то не догоняю...

Меня в конце концов отправили домой с требованием на всякий случай промыть желудок раствором соды. Контроль за выполнением поручили Шурику, самому трезвому и ответственному. Серёжка бодро двинулся назад, к пустырю.

— Каюк Амаретто, — огорчённо вздохнул Генка.

— Такие деньги запалили, — убито поддержал Фролов. Для них на потере миндального ликёра приключение закончилось. Для меня персонально, как в бразильском сериале, продолжение следовало.

Вечером добровольный помощник милиции вторично наведался в наш дом. Во всём городе не набралось бы столько серной кислоты, сколько мне хотелось выплюнуть в Логинова. У меня в глазах темнело, стоило подумать о Серёжке. К тому же, чрез два дня на большой перемене при всех Лаврова как бы невзначай спросила:

— Тонь, а правда, что ты с парнями на пустыре на четверых соображала?

Интонацию подобрала мастерски. Мгновенно возник образ потенциальной беспробудной алкоголички. У одноклассников презрение на лицах сформировалось в три секунды.

— Откуда знаешь?

— Мне Серёжа сказал. Логинов.

Ей поверили, услышав пароль.

— Твой Логинов врёт и денег не берёт, — я растолкала слушателей, пошла в ближайший женский туалет. Закрылась там в кабинке и расплакалась. Ну, Логинов! Ненавижу! Мало ему, что родители меня дома заперли, лишив самого главного удовольствия — на свободе исследовать мир по собственному разумению. Так надо ещё прилюдно ославить. Новая воспитательная метода задрипанного Макаренко районного масштаба.

Кое-как я дождалась конца учебного дня, не обнаружив действенного способа отгонять от себя одноклассников, жаждущих подробностей. Любопытство их не знало меры: правда ли на четверых было девять бутылок; легко ли пить водяру стаканами; не заблевала ли я весь пустырь и так далее.

После уроков Воронин нашёл меня под лестницей, среди тряпок и швабр. Я удобно устроилась на перевёрнутом ведре, строя планы мести, — один изощрённей другого, — подлому Логинову.

— Тоша, — позвал Славка. — Пойдём домой.

— Не могу, — буркнула я.

— Почему? — не понял он. — Подумаешь, распивала спиртное. Тоже мне криминал. У нас все пьют. А кто не пьёт, тот за шиворот льёт.

— Да не пьянствовали мы, Слава! Дегустировали!

— Что делали?! — восхитился Воронин.

— Дегустировали, — я сникла. Вон, даже старинный друг Славка не верит, про остальных и говорить нечего. — Если тебе интересно, я потом как-нибудь расскажу. Не сейчас, сейчас не могу.

— Так домой пойдём? — Славка думал, что сменил неприятную тему на нейтральную.

— Говорю, не могу.

— Почему?

— Там опять Логинов ошивается, — я повернула к Славке зарёванное лицо. — Он опять мне какую-нибудь гадость сделает. А чёрный ход на днях заколотили.

Славка несколько мгновений думал, потом улыбнулся:

— Не переживай, я прикрою.

— А приставать не будешь? — очень мне не понравилась его улыбка. Воронин вообще сильно переменился после летних каникул, и мне к переменам в нём было трудно привыкнуть.

— Обещаю. Честное октябрятское.

Воронин объяснил идею. Действительно просто. Прошло как по маслу. Он со своим рюкзаком и моей сумкой вылетел из школы, изображая преследуемого. Прыгал, как кенгуру, и верещал: "Честное слово, больше не буду, только не убивай!" У него замечательно получилось. Убедительно. Я на хорошей скорости, — надеюсь, тоже достаточно убедительно, — изображала справедливое возмездие. "Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови..." Мы промчались мимо остолбеневшего Логинова и быстро скрылись за ближайшим домом. Убедившись, что нас от школы не видно, перевели дух и рассмеялись.

В субботу вечером мы с Логиновым столкнулись у овощного магазина. Мама послала меня за свёклой. В магазине лежала сморщенная и засыхающая фасованная морковка. В металлических контейнерах гнила картошка, источая сладковатый дух. Продавцы маялись от безделья. Свёкла не обнаружилась. Я выходила из магазина, помахивая пустой авоськой, и почти уткнулась носом Серёге в грудь. Автоматически отскочила в сторону.

— Привет, девочка моя, — как ни в чём не бывало улыбнулся он.

— По вызову девочка? — схамила я, добавила с изрядной долей непримиримости. — Уйди с дороги, Песталоцци!

— Чего это тебя разобрало? — он развеселился. — Опять сидеть не можешь?

— Нет, ходить!

— Ходить? — он картинно развёл руками, мол, не вижу неполадок в ногах.

— В школу, дурак. Там все в меня пальцем тычут. Из комсомола грозят исключить.

— Ну, комсомол сам медным тазом накроется на днях или раньше, переживать не из-за чего, — легкомысленно отмахнулся Сергей. — А за что исключать будут?

— За распитие спиртных напитков на пустыре в компании молодых людей, — чётко отрапортовала я и, кинув на него презрительный взгляд, рванула к дому. Он очухался через пару секунд, догнал быстрым шагом.

— Тош, подожди. Откуда в школе знают?

— От верблюда, — гавкнула я. — От тебя, ненаглядный.

— Ты считаешь, я верблюд? — Логинов сперва шутканул по привычке, потом его торкнуло. — Постой! Я не ходил в школу, ничего там про тебя не рассказывал!

— Ври больше, — я уже почти бежала, стараясь поскорей избавиться от почётного эскорта. Вот-вот из глаз могли брызнуть слёзы. Не хватало, чтобы Логинов видел, как я из-за него реву.

— Я, правда, не рассказывал в школе, — Сергей снова догнал, шёл рядом, заглядывая в лицо. Оправдывался? Он? Передо мной? Очевидное невероятное.

— Достаточно того, что ты рассказал Лавровой, этой "Пизанской башне", она растрезвонила всем.

— Я не говорил ей. Я говорил Боре Шалимову. Таня неподалёку стояла. Наверное, слышала.

— Ага, слышала звон, да не знает, где он, — у меня окончательно пропало желание разговаривать с Логиновым. — Или ты специально для Бори замечательно осветил факты.

Логинов, смутившись, затянул паузу. Ну, точно, переборщил в красках специально для Шалимова.

— Да-а-а, — он слегка порозовел. — Виноват. Признаю. Простишь?

— Никогда, — мстительно пообещала я. — И вообще, забыл бы ты уже про меня, а? По твоей милости я теперь кроме дома и школы ничего не вижу.

— Сама виновата, — дал сдачи Логинов. — Не надо было дегустационный зал из пустыря устраивать. Ну, хватит обижаться, Тоша. Мир?

— Отвали, моя черешня, — сказала я ему грубо, оттолкнула руку, протянутую, чтобы меня задержать. — Не подходи ко мне никогда. Я освобождаю тебя от того обещания. Всё. Свободен.

Он остался стоять на месте. Расплавленный горький шоколад его глаз затвердел. Я удалилась, довольная собственной неколебимостью. Сейчас бы погулять по дворам, обмозговать, посидеть на лавочке в кустах шиповника, предаваясь любимому занятию — мечтательной тоске. Погода располагала. Обстоятельства тихой ссоры с Серёжкой буквально требовали. Но я должна была идти домой. Там ждали. Благодаря последней моей проделке отец взялся добросовестно контролировать каждый шаг беспутной дочери. Хорошо хоть, к дяде Коле Пономарёву отпускал ненадолго.

* * *

Никогда не говори никогда. Не помню, кто из знаменитостей сформулировал и растиражировал тонкое житейское наблюдение. Увы, оно очень точное. Мы не знаем, что с нами будет через пять минут. Про день, месяц, год и говорить нечего. Никому не дано точное знание, каким он сам станет через некоторое время. Сказав Логинову "не подходи ко мне никогда", я пожалела о дурацкой категоричности уже к вечеру. Теперь-то можно честно сознаться. Немыслимым всего через несколько часов показалось жить без вечных пикировок с Логиновым, без его строгого надзора и дружеских выволочек. Хорошо, он не принял всерьёз моё требование. Сделал вид, что принял, не более.

* * *

У дяди Коли мне всегда нравилось. Я тащилась от его мебели, хотя ясно видела, что она не старинная, старомодная и разностильная, некая сборная солянка. Не могла наглядеться на "рогатый" телефонный аппарат. Дядя Коля называл его то ослом, то осликом, по настроению, а почему — и сам не знал. Завораживали фотографии на стенах. Хозяин квартиры фотографировался, весьма буднично при том, с довольно известными в стране людьми. Особенно привлекали стеллажи, заполненные книгами, журналами, стопками рукописей.

Книги у него вообще лежали везде. Если требовалось сесть, воспользоваться столом, то являлась необходимость расчистить нужное количество места, то есть аккуратно переместить одну или две стопки "макулатуры", по небрежному определению дяди Коли, на другую площадку с тем, чтобы потом благополучно, ничего не нарушив, вернуть назад.

Обычно я приходила под вечер. Дядя Коля, притворяясь недовольным моим визитом, вдохновенно заваривал зелёный чай в большой узбекский чайник. Процесс сопровождался невнятным ворчанием. После мы пили чай из симпатичных пиалушек. С каменной пастилой или засахарившимся мёдом. Слушали записи бардов на древнем катушечном магнитофоне. Дядя Коля по случаю вспоминал забавные или поучительные эпизоды из своей молодости, пришедшейся на шестидесятые годы. Обсуждали разные, животрепещущие для обоих, темы. Я получала ненадолго очередную клёвую книгу и шла домой.

Дядя Коля сердился на меня за сленг, пытался отучить от грубых выражений. Я сопротивлялась. Не получалось у меня по культурному. А ведь Логинов мне тоже раньше по башке стучал за дворовый жаргон. Может, они правы?

Как-то я застала дядю Колю за прослушиванием старых пластинок. Эгеж, доисторический винил. Допотопная эстрада. Но она мне отчего-то понравилась. Особенно песня "А у нас во дворе есть девчонка одна...". Простенько, безыскусно, а за душу тронуло. Я удивилась, узнав, что исполняет песню молодой Кобзон. Хм, умел ведь когда-то приятно петь.

Дядя Коля заметил мою непривычную затуманенность и поставил пластинку повторно. Он, вероятно, подумал, что я на себя песенную ситуацию перекладывала. Я же в "девчонке одной" Логинова видела. И после целую неделю старая мелодия вертелась в голове, всплывали отдельные строчки текста. Очень поддержало на какое-то время. Особенно, если учесть, насколько тяжело становилось существовать в классе.

Похоже, Лаврова, как настоящий американский шпион, работающий в Советском Союзе, вела против меня незримую идеологическую войну. Здесь словечко, там несколько мимоходом брошенных фраз, ничего личного — обычная констатация фактов лицом посторонним, незаинтересованным. Причины её столь пламенной "любви" оставались для меня совершенно непонятными. Многие из наших равнялись на всё западное. Западного у Лавровой имелось достаточно. Её влияние постепенно росло, моё падало. Совсем немного и окажусь в полном вакууме.

Долго ждать не пришлось. В начале октября баба Лена решила устроить контрольную работу по пройденному материалу. Ой, чего мы там пройти-то успели? С гулькин нос, не больше. Думаю, она хотела нас встряхнуть, заставить взяться за учёбу. Да и бог бы с ним. Наш класс вполне мог с этой контрошей на твёрдую троечку справиться. Схудилось 11-му "А". Ашки в дикую панику ударились. Постановили всем классом прогулять. По принципу "всех не перевешают", то бишь не накажут. А вдруг? На случай "вдруг" сообразили подстраховаться, подговорить нас прогулять вслед за ними. У них физика по расписанию числилась первым уроком, у нас вторым. Уж два класса не накажут точно. Заслали к нам парламентёров. Нами братская помощь дружественному государству была твёрдо обещана.

В тот день ашки сразу не пошли в школу, тусовались на детской площадке неподалёку. А мы подорвали после первого урока. В те же края. По дороге я вспомнила, что оставила сумку с учебниками рядом с кабинетом физики, когда после урока мне срочно в туалет потребовалось. Вернуться за ней сейчас, пока не поздно? Или перед третьим уроком забрать? На сумку мог набрести любой учитель, та же директриса. О последствиях нетрудно догадаться. Я поделилась сомнениями с одноклассниками. Глеб Субботин высказался за всех:

— Так иди быстрей. Чего менжуешься?

Я вернулась в школу со звонком на урок. Добралась до своей котомки. Поднять не успела.

— Рудакова! — рядом возникла Любовь Игнатьевна, директриса. Природа сотворила её почти полной копией известной певицы Людмилы Зыкиной — по внешнему облику, — и помесью гадюки с хамелеоном — по существу. — Ты почему не на уроке?

— Уже иду, Любовь Игнатьевна, честное слово, — я лихорадочно шевелила извилинами в поисках достойной щели, через которую можно ускользнуть. Подняла сумку и сделала вид, будто иду к кабинету физики.