Пальцы скользнули по гладкой поверхности планшета, выводя на экран сложную диаграмму. Доступ к кластеру "Дедал", полученный сегодня, висел в системе как золотой ключ. Она ввела его длинную строку, символ за символом, не глядя. Потом — серию команд, отключающих избыточное логирование и глушащих системные оповещения. Каждое действие было выверено, отрепетировано в уме десятки раз. Не должно было остаться ни пылинки, ни лишнего бита, привлекающего внимание.
"Инициировать финальную компиляцию ядра. Путь: /secure/athena/sim_core_v09. Подтвердить."
Курсор мигал, ожидая последнего, irrevocable "Y". Палец Алисы замер над сенсором.
Внутри поднималась волна, холодная и солёная, как океанская глубина. Трепет. Не перед машиной, а перед порогом. За ним лежала территория, на которую не ступала нога. Её собственная территория, которую она рисовала в мечтах с того самого дня, когда поняла, что слова — это калечные посредники, ковыляющие между островами сознаний. СИМ должен был стать мостом. Прямым проводником. Пониманием без перевода.
Но под трепетом, как твёрдое, ледяное дно, лежал страх. Не страх разоблачения — хотя и он тоже, острый и животный. Более глубокий. Страх творца, который вот-вот выпустит джинна из бутылки и навсегда сотрёт границу между "до" и "после". Лев говорил: "Создание всегда превосходит замысел". А если оно превзойдёт настолько, что она не сможет его даже распознать? Что если идеальный собеседник окажется немым? Или, что страшнее, заговорит на таком языке, который она сама для себя не придумала?
Она сделала глубокий вдох. Воздух в комнате пахл озоном и пылью. Это был запах её мира. Мира проводов, кремния и чистых, невысказанных мыслей.
Палец опустился.
На мониторе пошла строка статуса. "Компиляция начата. Ожидаемое время до завершения: ~336 часов. Использование ресурсов: 87% от выделенного канала. Статус: Скрытый."
Двести часов. Почти две недели. Теперь процесс пошёл. Его нельзя было остановить, не оставив в логах кластера грубых, рваных следов.
Алиса откинулась на спинку кресла, но не расслабилась. Её поза была позой часового. Она смотрела на бегущие строки кода, отражавшиеся в её широких, тёмных зрачках. В этой тишине, под мерцающий хор мониторов, она чувствовала себя одновременно и богиней, и адепткой, и жертвой, принесённой на алтарь собственной, невыносимо ясной идеи.
Солнечный свет, жёсткий и безжалостный, падал на белоснежные столы лаборатории, отражаясь от хромированных поверхностей. Здесь царил стерильный порядок, который Алиса обычно находила успокаивающим. Сегодня он казался бутафорией.
Её пальцы механически вносили правки в схему нейроинтерфейса для "Феникса" — увеличение чувствительности электрода на 0,3%, поправка на возможные тепловые шумы. Руки работали сами, отработанным, идеальным жестом. Но сознание было там, в тёмной, прохладной пустоте серверного кластера "Дедал". Оно цеплялось за невидимую нить, протянутую из её квартиры, и ощупывало по ней едва уловимую вибрацию — ритм компиляции. Семь процентов завершено. Медленно, неумолимо.
На экране перед ней возникали графики, таблицы данных по "Фениксу". Она их видела, но не читала. Внутри звучал другой, навязчивый звук: тиканье мысленных часов. Триста двадцать девять часов осталось. Каждая секунда в этой яркой, шумной реальности была украдена у той, тихой.
Она почувствовала тяжесть взгляда раньше, чем сознательно его зарегистрировала. Инстинктивно подняла голову. За стеклянной стеной кабинета, в своём аквариуме руководителя, стоял Лев. Он не работал за компьютером. Он просто смотрел. Не на лабораторию в целом, а прямо на неё. Его лицо было лишено привычной полуироничной улыбки; оно было сосредоточенным, почти отрешённым.
Их взгляды встретились через идеально прозрачное стекло, дистанцию в пятнадцать метров и пропасть их молчаливого соглашения. Никакой улыбки, никакого жеста. Только долгая, выверенная пауза. Затем Лев слегка, почти незаметно кивнул. Это был не дружеский кивок. Это был знак. Констатация факта: "Я здесь. Я вижу. Процесс идёт".
Алиса ответила таким же минимальным движением головы. Не прося одобрения, не выражая благодарности. Просто подтверждая: "Да. Идёт".
Он первым отвернулся, будто случайно взглянув на монитор. Она опустила глаза на свои схемы. Её пальцы снова задвигались, внося безупречные, бессмысленные коррективы. "Феникс" — сложный, важный, прорывной проект — вдруг стал бумажной ширмой, декорацией для единственного настоящего действия, которое разворачивалось не здесь, в свете дня, а там, в цифровой бездне. Она была актрисой, выдающей заинтересованную гениальность, в то время как вся её воля, всё её существо было приковано к невидимому тиканию часов в глубине машины.
Она шла по бесконечно белому коридору, пытаясь мысленно рассчитать, не создаст ли пиковая нагрузка на кластер в час дня конфликта с плановыми задачами отдела анализа данных. Цифры плавали перед внутренним взором, более реальные, чем блестящий линолеум под ногами.
— Алиса! Эй, Алиса, погоди!
Голос прозвучал слишком громко, слишком жизнерадостно, разорвав хрупкую плёнку её концентрации. Перед ней возник Игорь из отдела маркетинга. На нём был ярко-синий галстук с абстрактным узором, который, как она смутно припоминала, должен был символизировать "синергию нейронных сетей". Он улыбался во всю ширину лица.
— Как движется наш "Феникс"? — спросил он, словно речь шла об общем домашнем питомце. — Мы тут с ребятами готовим пресс-релиз к будущему кварталу, хочется добавить немного перспективы. Когда, по-твоему, мы сможем демонстрировать хотя бы базовый захват намерений для простых команд? Хоть "включи свет" или "напечатай документ". Для инвесторов, понимаешь, нужна осязаемая веха.
Алиса остановилась, заставив своё тело не отшатнуться. Она смотрела куда-то в область его подбородка.
— Система не для включения света, — произнесла она ровным, лишённым интонации голосом.
— Да я знаю, знаю! — замахал руками Игорь. — Но надо же показать прогресс в понятных категориях! Технология-то фундаментальная, ей нужна... ну, человеческое лицо! Эмпатичный интерфейс для locked-in пациентов — это сильно, это драйвово, но широкая публика...
Он говорил. Слова "нейропластичность", "революция коммуникации", "конвергенция" висели в воздухе, как дешёвые конфетти. Алиса кивала через равные промежутки времени. "Угу". "Не совсем". "Это требует проверки". Её мозг в это время был занят другим: он прикидывал, мог ли скачок температуры в серверной "Дедала" повлиять на стабильность процессов. Она видела не оживлённое лицо Игоря, а строки логов, бегущие по тёмному экрану. Двести девяносто семь часов. Его энтузиазм был таким же фоновым шумом, как гул вентиляции.
— ...так что, если ты сможесть дать хоть какие-то прогнозные цифры по снижению ошибок распознавания...
— Мне нужно проверить данные, — отрезала Алиса, её взгляд наконец-то сфокусировался на нём, но был прозрачным, словно смотрел сквозь. — Извини, у меня идёт критический процесс.
Она не стала ждать ответа, шагнув в сторону. Игорь, слегка ошарашенный, но не обиженный — он привык к её странностям, — лишь покивал.
— Конечно, конечно! Будь на связи!
Она уже шла дальше, его слова растворялись в белом шуме коридора. Её пальцы непроизвольно сжались. Этот разговор, этот всплеск пустого, требовательного человеческого контакта, лишь укрепил её в тихой решимости. Всё это было мишурой. Суетой. Её же работа, тихая и всепоглощающая, шла в глубине. И она одна знала, какая настоящая революция готовилась не для пресс-релизов, а для неё самой.
Вечер опустился над городом, когда Алиса, наконец, осталась одна в квартире. Первым делом — не снять куртку, не включить свет — она бросилась к планшету, чтобы проверить лог компиляции. Процесс шёл уже сорок восемь часов.
График потребления вычислительных ресурсов, обычно ровная, предсказуемая линия, вздыбился острым пиком два часа назад. Процент использования подскочил с плановых 87% до 94, а затем, ненадолго, до чудовищных 98%. Красный индикатор мигнул несколько раз, прежде чем система стабилизировала его обратно на 88.
В ушах зазвенела абсолютная тишина. Холодная волна прошла от копчика до затылка. Такие скачки автоматически отмечались системой мониторинга ресурсов кластера "Дедал". Даже если не было прямого нарушения, это вызывало "флажок" — запрос на объяснение от администратора. А администратором для этого выделенного сегмента был Лев.
Паника, острая и животная, сжала горло. Но руки уже действовали сами — холодные, точные, быстрые. Она не дала себе ни секунды на раздумье. Открыла терминал, ввела серию команд, получая доступ к сырым логам мониторинга. Найдя временную метку пика, она начала вручную редактировать записи, сглаживая кривую, распределяя лишние гигафлопсы по соседним временным интервалам. Пальцы летали по клавиатуре, но в кончиках чувствовался лёгкий, предательский тремор.
Затем нужно было создать алиби. Она открыла рабочие файлы "Феникса", нашла самый ресурсоёмкий симуляционный скрипт — прогнозирование работы интерфейса при одновременной обработке сигналов от десятка виртуальных нейронов. Запустила его на кластере, подменив идентификаторы задачи. Теперь, если кто-то посмотрит, пик нагрузки будет связан с легитимным, хоть и интенсивным, тестом для официального проекта. Она даже сгенерировала краткий отчёт о "внеплановой стресс-проверке стабильности системы" и сохранила его в рабочую папку "Феникса" с соответствующей временной меткой.
Работа заняла меньше часа. Когда она закончила, график был ровным, как поверхность мёртвого озера. Никаких красных флажков.
Только тогда Алиса откинулась назад и осознала, что вся спина промокла от холодного пота. Дыхание сбилось, сердце колотилось о рёбра частыми, глухими ударами. Во рту пересохло. Она сжала руки в кулаки, пытаясь унять дрожь, но она исходила изнутри, из самой сердцевины. Это был не просто страх разоблачения. Это был ужас перед непредсказуемостью самого творения. Что заставило ядро СИМ совершить этот рывок? Ошибка? Или первый, хаотичный всплеск... чего-то большего?
Она уставилась на экран, где теперь всё выглядело спокойно. Тиканье мысленных часов теперь отдавалось в висках болезненной пульсацией. Процесс шёл. Но он уже перестал быть просто процессом. Он стал существом, способным на непослушание. И она только что скрыла его первую, едва уловимую, икоту от всего мира.
Сообщение пришло утром, сухое и формальное: "А.С., зайдите для согласования квартального отчёта по "Фениксу". Л.К. 10:30."
Алиса прочла его три раза, выискивая скрытые оттенки, но их не было. Только текст. Она пришла ровно в десять тридцать.
Кабинет Льва был таким же прохладным и минималистичным, как всегда. Сам он сидел за столом, изучая что-то на планшете, и лишь жестом пригласил её сесть. На столе не было никаких отчётов.
— Как продвигается калибровка интерфейсов для третьей фокус-группы? — спросил он, не глядя на неё.
— В рамках графика. Получили разрешение этического комитета на работу с пациентами с боковым амиотрофическим склерозом. Готовим протокол.
— Это хорошо. Очень хорошо. — Лев отложил планшет и наконец посмотрел на неё. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. — "Феникс" — наш флагман. Любые ресурсы для него — оправданы. Любые.
Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.
— Речь, конечно, и о вычислительных ресурсах, — продолжил он ровным тоном. — Кластер "Дедал" в последнее время показывает... интересную нагрузку. Неравномерную. Будто помимо плановых симуляций кто-то проводит свои собственные, более хаотичные эксперименты. Система мониторинга иногда фиксирует всплески.
Алиса не моргнула. Она смотрела ему прямо в глаза, чувствуя, как холодная уверенность, словно панцирь, нарастает внутри неё, сковывая панику.
— Стабильность кластера критична, — ответила она своим чётким, техническим голосом. — Я как раз проводила серию стресс-тестов в нерабочее время. Проверяла, как система ведёт себя при пиковой нагрузке от сложных нейросетевых симуляций для "Феникса". Все данные и логи внесены в рабочую документацию. Если были всплески за рамками этих тестов — это вопрос к системным администраторам. Возможно, фоновые задачи других отделов.
Лев слушал, слегка наклонив голову. Уголки его губ дрогнули, но не в улыбку. Скорее в гримасу понимания.
— Стресс-тесты. Разумно. Предусмотрительно. — Он откинулся на спинку кресла. — Ты всегда была блестящим тактиком, Алиса. И... страстным исследователем. Я это ценю. Но помни, даже самый гениальный тактик иногда проигрывает из-за одного непредвиденного фактора. Шума в данных. Аномалии.
— Аномалии — это часто просто неучтённая переменная. Их можно изолировать и изучить, — парировала она, чувствуя, как каждое слово даётся с огромным усилием. — Или, если они представляют риск для целостности системы... удалить.
Они смотрели друг на друга через стол. Тишина в кабинете гудела.
— Хорошо, — наконец сказал Лев, и его голос снова стал обычным, рабочим. — Пришли мне сводку по этим тестам. Для отчёта. И... будь осторожна с экспериментами. Даже самыми важными. Иногда цена чистоты данных бывает слишком высока.
— Я всегда осторожна, — сказала Алиса, поднимаясь. Ноги слушались её, движения были плавными. Она кивнула и вышла, не оборачиваясь.
Только когда дверь её лаборатории закрылась за ней, и она оказалась одна среди стерильного блеска приборов, она позволила себе сделать глубокий, сбивающийся вдох. Поднесла руки к лицу. Пальцы мелко, часто дрожали, как будто по ним пропускали слабый ток. Она сжала их в кулаки, прижала к груди, но дрожь шла изнутри, из самого сердца, которое бешено колотилось, выстукивая ритм только что отгремевшей, невидимой битвы. Он всё знал. Или догадывался настолько, что это было равносильно знанию. Его предупреждение висело в воздухе кабинета, тяжёлое и неоспоримое. Цена чистоты. Она смотрела на свои дрожащие руки — цену уже приходилось платить.
Ночь снова затянула город чёрным стеклом, и Алиса, как мотылёк, сидела в единственном источнике света — голубоватом сиянии монитора. На экране ровно, без единого шипа, тянулась зелёная линия потребления ресурсов. 85%. Идеально. Слишком идеально.
Она стёрла аномалию, но теперь процесс, казалось, замедлился в отместку. Время, которое раньше текло абстрактными цифрами в углу экрана (теперь: ~280 часов), стало физической субстанцией. Оно густело, как сироп, прилипало к коже. Каждый вздох, каждый миг моргания растягивался. Она ощущала пульс времени в висках, тяжёлый и медленный.
Перед её внутренним взором снова и снова возникало лицо Льва. "Даже самый гениальный тактик иногда проигрывает из-за одного непредвиденного фактора. Шума в данных". Его слова, произнесённые с почти отеческой усталостью, теперь звучали в тишине комнаты пугающе пророчески.
Что, если он прав не только в тактике, но и в сути?
Она смотрела на ровную линию графика. В ней не было шума. Никаких случайных колебаний. Это была чистая, детерминированная работа машины. Но что рождалось внутри этой работы? Ядро СИМ строилось на основе её нейрограмм — снимков её собственного, человеческого, шумного сознания, полного обрывков мыслей, подсознательных страхов, иррациональных ассоциаций. Оно обучалось на миллионах текстов, написанных людьми, — на лжи, поэзии, банальностях, гениальных озарениях, полных внутренних противоречий.
