| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Да, мой фюрер. Мне задачи ясны.
— Это прекрасно, Хассо фон Мантойфель. Ваша группировка должна прошить американский бронированный щит, как подкалиберный снаряд: стремительно, мощно, разрушающе. До 21 декабря проход в Арденнах должен быть завершен. До этого числа будут стоять сильнейшие туманы. Американцы лишатся преимущества в авиации. Это огромный плюс для вас. Помните об этом всегда. В созданный вами проход ворвется 1-я резервная армия генерал-лейтенанта Вейдлинга. Танковые бригады нового типа со штурмовыми батальонами и ракетной ПВО, выйдя на оперативный простор, устремятся на Брюссель и Антверпен. Это будет лебединая песня наступления. Триумф нашего оружия! — Гитлер закатил глаза, вознес правую руку, левая рука непослушно свисала, дергалась. Из генеральских рядов новь послышались хлопки.
— Вы будете не одни, Мантойфель, — с напором продолжил фюрер. — С правого фланга вас будет поддерживать 6-я танковая армия Дитриха. Ее войска вместе с армией Бласковица после охватывающего удара с севера окружат 21-ю группу армий Монтгомери. С левого фланга вас будет поддерживать 7-я армия Бранденбергера. Она вместе с силами Хауссера после охватывающего удара окружит 6-ю американскую группу Диверса. Конечно, их удары будут сдерживающими, не такими мощными. Но они защитят вас с флангов. Они оттянут на себя значительные силы Паттона и Ходжеса. Им в помощь выделено по одной бронетанковой дивизии. Они вот-вот подойдут из Норвегии. Но до этого момента должен хорошенько поработать Отто Скорцени. Вы хорошо меня понимаете, Хассо фон Мантойфель?
— Да, мой фюрер. Я оправдаю ваше доверие.
— Дерзайте, генерал, дерзайте! С нами будет бог! Мысленно буду я с вами... Где мой Отто? — фюрер устремил взгляд на задние ряды, выискивая любимца.
— Я здесь, мой фюрер, — с третьего ряда вскочил гигант-полковник. Глаза преданно горели. Уродливый шрам на всю левую щеку, как отпечаток студенческих дуэлей на шпагах, устрашающе рделся. — Отто! Вы готовы сеять панику и страх в сердцах янки в тылу врага?
— Да, мой фюрер. Американцам мало не покажется. Стопятидесятая танковая бригада готова провести операцию 'Грифон' жестко и решительно.
— Отлично, оберштурмбаннфюрер СС. Я рад, что доверил вам это сложное дело. Не подведите меня, Отто. Садитесь... Где оберштурмбаннфюрер СС Пайпер?
— Командир 1-й танковой дивизии СС 'Лейбштандарт СС Адольф Гитлер' бригаденфюрер Вильгельм Монке, — с края второго ряда подскочил худощавый генерал. — Мой фюрер, Пайпер не приглашался на совещание.
— Тем лучше, Монке. На вашу дивизию возлагаются архиважные задачи. Дивизия носит мое имя. Не подведите меня, генерал. Первая задача — захватить у Ставло во время наступления находящиеся там гигантские склады с нефтепродуктами. Двенадцать миллионов литров горючего — это манна небесная для нас. В лесистой местности дивизии трудно развернуться. Вы будете работать боевыми группами. Основную боевую группу, которой вы поручите эту задачу, не должен возглавлять Пайпер. Любой другой офицер, но только не Пайпер.
— Оберштурмбаннфюрер СС Пайпер мужественный, решительный командир. Почему не Пайпер, мой фюрер?
— Почему? — глаза рейхсканцлера налились кровью. Он не любил, когда ему задавали вопросы. — Потому, — сорвался на фальцет фюрер, — что он слишком нарицательная фигура, генерал! Он не умеет прогнозировать последствия своих действий. В общем, Пайпера не ставить. Это приказ!
— Я выполню приказ, мой фюрер!
— Это не все. Глубже в тылу, у местечка Спа, расположен главный штаб 1-й американской армии. Доставьте мне командующего генерала Ходжеса. Можно мертвым, но лучше живым. Не упустите шанс, Монке, получить мечи с брильянтами.
— Откуда у фюрера такая секретная разведывательная информация, Альфред? — начальник штаба ОКВ наклонился к Йодлю. — Ваша заслуга? Шелленберга? Что-то не видно этого хлюста в зале.
— К сожалению, не моя, фельдмаршал. Но и не Шелленберга. Это точно. После разгрома абвера Шелленберг, получивший право управлять этим тайным монстром, глубоко не роет. Это не гигант Канарис. Я скептически отношусь к его способностям в разведке. Подковерная мышь. Он и сейчас улизнул от ответственности.
— Жаль. Приходится только удивляться прозорливости фюрера. Что во сне человеку не приснится?
— Возможно, это сон, фельдмаршал. Но боюсь, без оккультизма здесь не обошлось, — начальник оперативного управления невзначай оглянулся назад, где сидел Ольбрихт.
— Я выполню ваши задачи, мой фюрер, — бесстрастным, твердым голосом рубанул худощавый командир дивизии Вильгельм Монке.
— Садитесь, генерал. Мне следует поверить вам, чтобы не нарушать гармонию совещания.
— Зепп Дитрих, — фюрер нашел глазами в первом ряду командующего 6-й танковой армией. — Возьмите под самый жесткий контроль выполнение задач 1-й танковой дивизии СС. Особенно что касается захвата нефтепродуктов. Склады с горючим должны быть в наших руках любой ценой. Это приказ.
— Слушаюсь, мой фюрер, — бывший охранник СС щелкнул каблуками. Фюрер махнул рукой, устало придвинулся к карте Западного фронта.
— Таким образом, господа, — рейхсканцлер повысил голос, концентрируя внимание генералитета, — к Рождеству положение на Западном фронте должно выглядеть следующим образом, — схватив красный карандаш, Гитлер решительным движением провел жирную стрелу от линии Зигфрида через Арденны до Брюсселя с ответвлением на Антверпен. Далее очертил два огромных котла севернее и южнее Арденн.
— Усиленная 5-я и 1-я резервная танковые армии разбивают Брэдли, замкнув окружение группировок Монтгомери, Диверса, Паттона по всему левобережью реки Маас. В этих котлах, — проскрежетал фюрер, — будут уничтожены лучшие американские и английские дивизии. Второму Дюнкерку быть! Мы на пороге великих побед. Германия непобедима... — рот Адольфа Гитлера от неистовства перекашивается. Брызжет слюна. Лицо воспалено. Глаза выпучены, сверкают дьявольским огнем. — Вы спасете нацию, спасете Третий рейх. Вперед, на завоевание мирового господства! Вперед, тевтонские рыцари! Мы либо победим, либо безропотно покинем авансцену истории... — фюрер шатается, словно пьяный. Ноги подкашиваются, не держат тело. Он слабеет на глазах. Полипозные связки хрипят: — Мы либо победим, либо безропотно покинем авансцену истории. Мы либо победим... — оседает. Генералы вскакивают. Кто-то кричит: 'Скорее врача! Воды! Фюреру плохо!' К Гитлеру бросается главный адъютант Бургдорф, подхватывает от падения, усаживает на стул. Расстегивает ворот рубашки. Проверяет пульс...
Веки фюрера дрогнули. Наивная полудетская улыбка. Рукой он пытается закрыться от яркого света люстры. Дрожащие губы невнятно произносят слова извинения. Адъютант немедля достал из кармана баночку с пилюлями. Вложил таблетку в рот фюреру.
— Запейте, экселенц. Это ваши таблетки для снятия усталости. Таблетки Дальмана. Вот вода.
Гитлер сделал несколько глотков. Лекарство с коко, кофеином и сахаром взбадривает вождя.
— Устал... Спасибо, Вилли... Объявите всем, что совещание закрыто... — апатичный взмах рукой.
— Господа, совещание закончено. Рейхсканцлер работал ночью. Он остро нуждается в отдыхе.
На генералов, сбившихся в кучу и взволнованно перешептывавшихся, взирали пустые, безучастные глаза нацистского вождя...
ГЛАВА 3
7 декабря 1944 года. Берлин, квартира Ольбрихта.
Хиршберг. Тюрингия. Германия. Диверсионно-подготовительный лагерь
С приближением операции 'Вахта на Рейне' Франц Ольбрихт почувствовал нарастающее беспокойство за исход будущего сражения. Одно дело, лежа на Лазурном Берегу Ниццы, рассуждать с Клаусом о роли личности в истории и появившихся возможностях повлиять на исторический ход мировой цивилизации. Другое дело — вмешаться в происходящие события и попытаться изменить направления исторического развития государств. Ежедневно нервничать, ждать результаты, не понимая и не осознавая до конца возможные последствия этого вмешательства.
Все чаще возникала мысль: 'Не профанация ли вообще их идея?'
Ведь, по сути, они могут повлиять только на первую стадию операции. Они могут управлять ситуацией на кратком временном отрезке. Далее исторические процессы будут развиваться сами, без их вмешательства. И главное — нет гарантий, что новое развитие даст планируемый конечный результат, а не тот, который идет по схеме, предначертанной свыше.
Францу явно не хватало более глубоких знаний об операции. Сведений, полученных от Клауса, было недостаточно для управления столь масштабным сражением. Ему также не хватало боевого опыта, стратегического мышления. Он не мог расставлять дивизии и генералов, словно фигурки на шахматной доске, давать грамотные подсказки Моделю и генштабу. Это был не его уровень. В одном он твердо был убежден, что нужно взять Бастонь, захватить склады с горючим. Без этих первых успехов говорить о победе будет сложно. Но даже в разработке этих малых операций, в большой начинающейся игре были неясности.
Во-первых, появились сомнения в успехе неожиданного захвата Бастони русским десантом и удержания им города до подхода основных сил. Как ведал Клаус, четыре немецкие дивизии сходу не захватят город. Сто первая американская воздушно-десантная дивизия войдет в город раньше, чем немецкие части начнут осаду. К операции подключатся еще четыре немецкие дивизии. Но городок, где проживало тринадцать тысяч жителей, будет неприступен.
Во-вторых, появились сомнения в лобовой атаке на склады у Ставло. Успеют ли танкисты захватить нефтепродукты, прежде чем их взорвет охрана? Не лучше ли здесь провести специальную операцию в составе диверсионной группы?
Эти вопросы терзали сознание и душу Франца после совещания у фюрера. Они беспокоили и в эту туманную ночь. На перекидном настольном календаре оставалось пять незачеркнутых листков. Франц широко зевнул, перевернулся лицом к спящей Марте. 'Спит, как сурок, — позавидовал он. — Прав был кайзер Вильгельм II, утвердивший лозунг идеальной женщины в Германии из четырех К: Kinder, Küche, Kirche, Kleider , других нет забот, а нам — война да пушки. Пушки... хлопушки... Нужно ехать к русским десантникам, — неожиданно ворвалась мысль. — Да, ехать к русским. Посмотреть на их подготовку. Выслушать мнения командиров. Русские мыслят нестандартно в сложной ситуации. Главное, что скажет комбат Новосельцев?'
После Бухенвальда он виделся с ним один раз. Ему выполнять задачу. 'Обязательно заберу с собой майора Шлинке. Клебер уже находится в лагере. Пусть русская разведка взбодрится. Вместе что-нибудь придумаем. Теперь спать'. Когда Франц пришел к этому решению, ему стало легче. Веки потяжелели. Дыхание замедлилось. Мышцы расслабились.
— ...Новосельцев... комбат... штрафбат... — в дреме шепчут губы. Засыпая, Франц потянул одеяло, задел локтем жену.
— Франц? — подала голос разбуженная Марта.
— Спи, случайно задел.
— Ты не спишь? Который час? — девушка открыла глаза.
— Поздно. Спи.
Щелкнул ночник. Марта приподнялась, взглянула на часы с золотым браслетом — свадебный подарок, ужаснулась:
— О Божья Матерь! Без четверти три! Франц, что случилось? Почему ты не спишь? Солдаты и те спят в это время.
— Что ты пристала? Ляг и спи, — буркнул недовольно муж. — Завтра поговорим.
— Не сердись, дорогой. Я сейчас не засну. Лучше поговори со мной. Может, я смогу чем помочь? — Марта прижалась к мужу теплой грудью, положила руку на бедро.
— Не смеши, Марта. Делай пилюли в аптеке, помогай отцу. Что ты еще умеешь? — съехидничал Франц, перевернулся на другой бок, не приняв игры Марты.
— Какой ты вредный! — безобидно фыркнула жена, взлохматив Францу волосы.
— Отстань! Я засыпаю.
— Франц! У тебя появились седые волосы! — тонкие брови Марты взлетели вверх. — Бедненький. Совсем извелся в рейхсканцелярии у фюрера. Дома не бываешь. Жену не ублажаешь...
— Что? — Франц дернулся, как неврастеник, вскочил с постели. Нацистский орел злобно заходил на нательном белье. — Откуда тебе известно, что я служу в рейхсканцелярии?
— Русский водитель обмолвился. А что, это секрет? — Марта привстала, оперлась на холодную никелированную спинку кровати. — Мне что, нельзя знать, где служит муж? — в голосе чувствовалась обида. — Ты в этом месяце был всего два раза дома. Со мной почти не разговариваешь. Внимания на меня не обращаешь. Превратился в солдафона. Что ни спроси, одни претензии и окрики. Поэтому я хочу знать, — глаза стали наполняться слезами. — Что случилось, милый? Ты меня разлюбил?
— Опять началось! — Франц ястребом подлетел к жене, грубо схватил за плечи. Сна как не бывало. — Что ты такое говоришь, Марта? Сколько можно повторять? Идет война. Русские и американцы на пороге рейха. Готовится оборонительная операция. Я весь в работе. Не до тебя сейчас. Пойми ты наконец! — Франц, словно клещами, сдавливал Марту. Вены на шее вздулись от злости. — Я просто бешусь от твоих претензий! От твоей бледности и полноты. От твоих слез. От твоего горохового супа. А Криволапов, гаденыш, свое получит!
— Значит, не до меня?.. Отпусти, мне больно, — взвыла жена. Слезы хлынули из миндальных глаз. — Значит, не до нашего ре-бе-ноч-ка?..
— Что? О каком ребенке ты говоришь? — пальцы ослабли, глаза вытаращились. — Не неси чушь, Марта!
— О нашем ребеночке, Франц. О нашем... — еще пуще заголосила Марта. — Я на пятом месяце беременности... Ты такой внимательный, разведчик, боевой офицер, что даже не заметил, как я понесла плод от тебя...
— О мой бог! — Франц испуганно отшатнулся от Марты. — Этого не может быть? Нам только ребенка не хватало. Я видел, что ты набрала вес, но даже мысленно не связывал округлые формы с беременностью. Ну зачем, зачем, Марта? — Ольбрихт схватился за голову, удрученно забегал по комнате. — Идет война. Я могу погибнуть. И вообще!..
— Вот оно что? — Марта с горечью смотрела на мужа, перестала реветь. — Ты не рад нашему ребенку!
— Причем здесь рад, не рад? Я всегда хотел иметь полноценную семью.
— Не рад, мой суженый, не рад, — утвердительно покачала головой Марта.
— Не в этом дело, Марта. Просто рождение ребенка сейчас очень некстати... А может... — угрюмые глаза загорелись надеждой. Франц уставился на жену, не смея договорить фразу. Марта онемела от задумки мужа. Она не ожидала подобной реакции на свою беременность. Душа заполнилась раскаленной лавой, состоящей из обиды и возмущения. Молодая женщина поняла, на что толкает ее супруг. Ей хотелось броситься на Франца, расцарапать до крови лицо, дать звонкую пощечину. Но она была воспитанной немкой. Порывы негодования, несмотря на молодость, сумела быстро затушить.
'Бесполезная выходка, — подумала она. — Мужа-эгоиста перевоспитает только большое личное горе. Этого не было в жизни Франца'. Да и ударить старшего офицера нацистской армии она не могла. Боялась. Ее поступок истолковали бы в пользу мужа при бракоразводном процессе. Марта не желала развода. Не для того она выходила замуж, чтобы при первой трудности пасовать. 'Время утихомирит Франца', — успокаивала она себя.
Заскрипели пружины. Марта молча сползла с кровати. Пухлым кулачком стерла застывшие слезы, не глядя на мужа, прошлепала мимо. Франц ждал ответа, нервничал. Взглядом прощупывал, словно рентгеновским аппаратом, чуть выступающий животик жены. Под шелковой ночной сорочкой в утробе матери теплилась новая жизнь. Марта оглянулась только на выходе. Голова приподнята. В глазах — сдержанность, расчет.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
