4. "Атаман из будущего. Огнем и мечом"

Позанимавшись немного хозяйственной деятельностью, Иван заскучал. Вот-вот должна была грянуть решающая битва, о которой он столько мечтал, а из-за этих дурных панов принять в ней участие не мог. Идти пешими в тыл войска, имеющего многочисленную кавалерию — смертельно опасная авантюра. А сбить табор он не мог из-за недостатка лошадей и волов. Помучавшись в тяжких раздумьях, взглянул на садящееся светило и решил: "На вечер большого отряда конницы поляки не пошлют, от малого мы легко отобьёмся. Можно подобраться к полю будущей битвы и там за ночь окопаться так, что хрен они нас из-под земли смогут быстро выковырять".

Выслав в передовой дозор четыре полусотни пеших казаков, Васюринский с двумя тысячами пехотинцев и сотней всадников выступил на север. Имевшуюся конницу распределил на три части. Тридцать человек на свежих, из лагеря конях отправил впереди войска, авангардом. Остальных поделил пополам и послал в стороны, служить боковым охранением. Уже в начале пути ему привели десяток реестровцев, посланных узнать причины стрельбы и появления дымных столбов в лагере. Казаки, очень обиженные и злые на поляков, вместо разведки совершили дезертирство.

Посомневавшись немного, Иван присоединил перебжчиков к авангарду. Немного погодя именно подавляющее численное преимущество, четыре к одному, помогло казацкому передовому дозору не просто разбить, а полностью уничтожить наткнувшийся на них десяток хорватов.

Не слишком бодро, но неутомимо пыля по дороге, казаки к закату встретились с более серьёзной проблемой. Авангард столкнулся с лёгкоконной польской сотней. Бахнув, не особо целясь, во врага, не столько для уменьшения его численности, сколько для предупреждения шедшей сзади пехоты, казаки дружно развернулись и драпанули от более сильного противника. Те принялись азартно их преследовать и вскоре вылетели на казачью пехоту, разворачивающуюся в цепь из колонны.

Вынужден сделать мини-отступление. Кавалерийские командиры могли быть умными, а бывали и не очень... хм... сообразительными. Но, безусловно, необходимой, обязательной для них чертой была личная храбрость. Вот и ротмистр, посланный для разведки Потоцким, был верным ему и храбрым. Боевой опыт его ограничивался карательными экспедициями против хлопов. В ходе которых ему приходилось атаковать куда более многочисленного противника и, пусть с немалыми потерями, вдребезги его разбивать. Увидев пехоту без пикинёров, он не задумываясь скомандовал атаку: одетых в нищенское тряпьё казаков ротмистр посчитал очередной хлопской ватагой. Это была последняя в этой жизни его ошибка.

Все казаки развернуться в цепь для стрельбы не успели, в бою приняла участие только половина пехотинцев, около тысячи человек, но и этого хватило. Большинство казаков пижонски стреляли не в коней, а во всадников, но и тысячи выстрелов было достаточно, чтобы ссадить с сёдел больше трёх четвертей поляков. В том числе — всех командиров. Оставшиеся живыми сначала проскакали немного вперёд по инерции, потеряли ещё несколько человек от выстрелов находившихся ранее в глубоком строю колонны пехотинцев, остановились в нерешительности и только потом развернулись и попытались сбежать. Поздно. Пока пехота расстреливала зарвавшуюся польскую конницу, казацкий авангард развернулся и набрал ход, атакуя остатки вражеской сотни. Не ушёл никто, всех порубили или пристрелили выстрелом из пистоля в спину.

Пока казаки ловили польских коней и проявляли милосердие к ещё живым полякам (перерезая им глотки), Васюринский приказал отойти к небольшому холмику невдалеке и окопаться на нём. Он решил, что не стоит испытывать казацкое счастье дальше: выскочи на казаков не сотня, а тысяча, собирали бы трофеи среди вражеских трупов уже поляки. Выловленные кони немедленно были распределены среди пехотинцев, вдвое увеличив конницу в отряде Ивана. Только глубокой ночью казаки, отрыв окопы, смогли прилечь отдохнуть.

*Rewera (лат.) — на самом деле. Именно за любовь к повторению этого слова воевода Подолии и получил соответственную кличку.

Момент истины.

14 июня 1638 года.

Планы.

Польское командование знало о численном преимуществе врагов. Оба лагеря были полны подсылов и готовых на предательство людей. Большее, чем обычно, количество казаков, как считали Потоцкий со товарищи, существенной опасности не представляло. Они считали, что в основном собравшиеся там — сбежавшие хлопы (в чём сильно заблуждались). Не тревожило их и двойное превосходство в пушках у врага (здесь коронный гетман просчитался) — из-за их, по донесениям предателей, отвратительного качества, годного только для стрельбы щебнем (доступ к большей части орудий в казацком лагере был сильно ограничен, поэтому шпионы ориентировались по тому, что могли рассмотреть). Смущала многочисленная конница, подсылы и перебежчики называли цифры от тридцати до ста тысяч. В сотню тысяч здесь никто не верил, однако чувствовали, что самым трудным в разгроме врага будет уничтожение его кавалерии. Радовало их то, что сбежать они не смогут из-за выбранной ими самими для битвы местности.

Находясь одновременно в цейтноте (нехватка времени) и цуцванге (каждый ход ухудшает положение), коронный гетман был намерен, не считаясь с потерями, победить как можно быстрее. Татары были способны за день проходить до сотни вёрст, тревога за собственных близких терзала большинство воинов польского войска. Опытный вояка Потоцкий не мог не замечать, что его вынуждают играть по правилам противника, но был уверен в непобедимости собственной армии и своём даровании полководца.

Казацкой старшине оставалось радоваться. Пока, будто по колдовству, в военном аспекте всё шло по разработанному в Азове графику. Имея точное знание о поляках и их планах, своём значительном преимуществе во всём и ограниченности врагов во времени, они смотрели в будущее с большим оптимизмом. Более чем двойное преимущество в коннице и пехоте, четырёхкратное в артиллерии — те доступные для осмотра османского и казацкого литья пушки составляли всего лишь четверть пушечного парка. Остальные орудия были качественными, западноевропейскими.

Ну, и несколько сокрушительных технологических сюрпризов, приготовленных полякам, должны были сказаться на исходе битвы в пользу союзников самым благоприятным образом. Подбодряло и то, что о враге атаманы знали практически всё, а он об их силах имел весьма неполное представление. Собственно, и без всяких вундервафлей коалиция легко могла разбить противника, в реальной истории Хмельницкий так и сделал. Однако технические новинки давали возможность разгромить его с минимальными потерями. Нельзя было забывать, что мобилизационный ресурс Речи Посполитой был очень значительным и на место одной уничтоженной армии это государство могло выставить немного погодя две не менее сильные.

Утро.

В июне рассвет наступает рано. Как только небо засерело, в обоих лагерях пошло шевеление. Собственно, в польском лагере многие не успели заснуть после ночного переполоха, а в казацком совсем не спала немалая часть новиков и молодыков. Тут же выявилась непригодность места, где поляки остановились, для долговременного расположения войск. Там не было воды. Казалось бы, Днепр рядом — бери и черпай! Однако "Близок локоть, да не укусишь!" Чтобы напоить коней кавалерии, таская воду бурдюками и вёдрами, понадобился бы не один час. Если бы им позволили это сделать стрелки с чаек. Стоило поляку показаться на высоком берегу, как его немедленно обстреливали и не менее чем в половине случаев ранили или убивали.

Коронный гетман приказал к обрыву над Днепром не подходить, набирать воду, если уж без неё невтерпёж, в овражном ручейке.

— Передайте всем, что чем быстрее мы разобьём врага, тем скорее напьёмся вволю и напоим коней. В тылу их табора — источник.

Приказав подавать завтрак, обратил внимание на мрачный вид верного Збышка, много лет сопровождавшего хозяина в походах и в трусости или мизантропии ранее не замеченного.

— Чего такой скучный? Неужто этих лайдаков испугался?

— Нет, ясновельможный пане. Чего их бояться? Не раз бунтовщиков под вашим началом били, и сегодня разобьём. Вороны улетели.

— Что?.. — непритворно удивился Николай.

— Вороны, да и остальные птицы, склонные к склёвыванию падали, которые всегда сопровождали войско, утром встали на крыло и полетели на север. Туда, есть у нас зоркоглазые ребята, они заметили, что вороньё сейчас со всех сторон слетается, — слуга вздохнул, — к лагерю нашему покинутому.

Коронный гетман помрачнел и сам. Неизменными спутниками любого войска всегда являются вороны. Если они куда-то улетают, значит, там есть для них пожива. Учитывая, что никто из поехавших выручать своё имущество или посланных на разведку не вернулся...

Николай разозлился на Збышка, такое узнавать перед битвой нежелательно, но ругать его не стал.

"Значит, разбойники таки взяли лагерь и перебили там оставшихся. Матерь божья, откуда они взялись?! Ведь все шпионы и перебежчики в один голос утверждают, что из казацкого табора никто, кроме гонцов, не выходил. Неужели с Украйны взбунтовавшиеся хлопы подошли? Тогда каким образом это тупое быдло смогло укреплённый лагерь взять? Немыслимо! Придётся временно из головы эту загадку выбросить, победим и всё вызнаем, а виновных на колья посадим".

Потоцкому пришлось созывать военный совет ещё раз. Начал его вопль Калиновского: — Из-за этих лайдаков я позавтракать не могу! Воды нет!

Его тут же поддержал единственный православный сенатор, Адам Кисель, родной брат коронного гетмана, ещё несколько магнатов. Выслушав их, Николай, морщась, ответил сразу всем.

— У меня тоже нет воды. Завтракать придётся всухомятку, кони остались непоеные. Значит, надо быстрее разбить врага, чтобы он нам не мог помешать поить наших лошадей и завтракать так, как мы привыкли.

— Так что, в бой идти голодным? — не мог успокоиться польный гетман.

— Почему голодным? — удивился Конецпольский. — Утром можно перекусить и всухомятку, злее в бою будешь.

— А горло смочить?

— Только не говори мне, что ты по утрам его водой смачиваешь! Вот, как обычно, выпей вина.

— Но мой конь вина не пьёт!

— Пошли холопов в овражек, там ручеёк течёт, и казаков нет! — разозлился коронный гетман. — Принесут они воды и себе, и твоему коню. Разве что идти им придётся далеко, здесь, у нашего бивуака воду всю вычерпали. Но поторопись, битву надо начинать пораньше, пока наши непоеные кони не взбесились от жажды.

— Почему вы не отгоните от берега казацкие чайки и не дадите возможности всем напиться?! — возмутился уже Кисель.

— Потому что мы сюда биться пришли, а не болтать попусту, как ты привык! Свяжись мы с этими чайками, на их отпугивание весь день уйдёт. А войско и кони будут сидеть без воды. Растопчем бунтовщиков, скинем их с обрыва — напьёмся сами и напоим лошадей! — всё более злясь, отбрил его Потоцкий, после чего продолжил уже спокойным, несколько торжественным тоном.

— Итак, панове, о распределении войск и командовании ими мы уже договорились. Ждать из-за сложившейся ситуации нам нельзя, чем раньше начнём, тем быстрее и с меньшими потерями победим. Да поможет нам в битве Дева Мария! С богом!

Пришлось и знаменитым обжорам, коих в польском войске было немало, в этот раз завтракать наспех, всухомятку. Проблемы мелкой шляхты или пехотинцев не волновали никого, кроме их самих. Смогли ли они напиться, ели что-нибудь — личное дело каждого. Бунтовать в таком положении никто из них не решился. Все готовились к битве.

В противном лагере бардака тоже хватало, война без него не бывает, но проблем было куда меньше. Всё же пока война шла по нотам, писанным в Азове. У союзников общее руководство битвой осуществлял одержавший за последнее время несколько громких побед Татаринов. Как было принято в те времена, он взялся командовать центром, огромным по любым меркам, хорошо укреплённым табором, с сорока тысячами засевшими в нём казаков, треть из них, правда, показачилась только в этом году. В его распоряжении были шестьдесят пушек. Десяток мортирок и османских тонкостенок расставили вдоль стороны табора, обращённой к полякам, остальные же поделили пополам и поставили за пределами укрепления, с его краёв. Это сделали по совету попаданца, рассказавшего атаманам о многих военных изобретениях будущего. "Нельзя быть сильным везде", — любил он повторять чьи-то слова. А стоя по флангам, между укреплением и конницей, пушки могли обстреливать и атакующую вражескую конницу, и польский центр. Правый фланг казацкой армии возглавил калмыцкий тайша Хо-Урлюк, имевший в своём распоряжении около сорока тысяч всадников. Левым командовал стремительно набиравший авторитет кошевой атаман Хмельницкий, в распоряжении которого было более двенадцати тысяч окольчуженных черкесов и пятнадцать тысяч конных запорожцев. Резервом в пять тысяч конных и столько же пеших казаков командовал немолодой уже Федорович (Трясило), имевший опыт побед над разными врагами, бывший кошевой атаман.

Поляки построились традиционно. В центре табор, чисто тележный, перед которым выставлены все пятнадцать польских пушек, за которыми построились вышедшие из табора заранее, в нарядной, под венгров, форме стрелки из нарезных ружей. Потоцкий надеялся с их помощью затеять с казаками перестрелку после обстрела их из пушек. Причём "немецкая" пехота* предпочла спрятаться в немодном уже в Европе таборе. Конница распределилась традиционно для своего времени, в три линии. На правом фланге: впереди семь, во второй линии — пять, в третьей — три тысячи. На левом соответственно: пять, четыре, три.

Передние ряды кавалерии и польского табора составляли прямую линию. Особенно эффектно смотрелись гусары в своих сверкающих на солнце латах и нарядных одеждах и плащах из звериных шкур, с устрашающих размеров копьями, украшенными длинными флажками. Впечатляли у них и крылья из настоящих перьев, прикреплённые к их сёдлам сзади, и великолепные кони в дорогой сбруе. Растягивать всадников на всю ширину поля не стали, так что от обрывов их отделяли сотни метров. Располагалась эта линия метрах в шестистах от казацкого табора.

Казацкая конница выстроилась необычно, с некоторым отступлением от задней стены казацкого укрепления, которое, таким образом, находилось существенно ближе к врагу, чем передние всадники казацко-калмыкско-черкесской коалиции на флангах.

Потоцкий собирался как раз послать к врагам парламентёра с предложением о сдаче, когда казацкие пушки дали залп, а потом, к его великому удивлению, открыли огонь из ружей казаки из своего укрепления. Даже для самых современных нарезных ружей это было слишком большое расстояние. Судя по количеству дымов, стреляло их не меньше двух-трёх тысяч. И они не просто палили в воздух — по польским рядам пошла гулять смерть. Всадников и коней сбивали на землю, калеча и убивая, ядра пушек. А артиллеристов и вышедших вперёд штуцерников — пули. Пушкари у поляков кончились уже во время второго казацкого залпа, и в дальнейшем сражении польская артиллерия не принимала участия совсем. Уцелевшие при этом штуцерники благоразумно кинулись прятаться внутри табора, некоторые даже бросили при этом на землю свои дорогие штуцера. Только сейчас Николай осознал важность донесения нескольких шпионов, что казакам раздают какие-то особые пули для нарезных и для гладкоствольных ружей.