Надпись гласила «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПИЛЕК-БОУ».
Лица…
Жестокие лица. Холодные лица. Голодные или пьяные. Наполненные надеждой. Просчитывающие. Отчаявшиеся.
Лица улицы.
Мейс прошел всю дорогу от космопорта до начальника местной Республиканской разведки, не отнимая правой руки от рукояти своего «Мерр-Сонна». Даже поздней ночью улицы обычно были полны народом. У Ха-руун-Кэла нет луны, и улицы освещаются светом таверн и уличных кафе. Фонари, здоровые прямоугольные столбы из дюракрита со встроенными светящимися панелями, стояли по обе стороны улицы через каждые двадцать метров. Круги желтого света, падающие от них, граничили с непроглядной теменью. Войти в один из переулков этой темноты означало исчезнуть навсегда из этого мира.
Начальником местной Разведки была объемная розовощекая женщина возраста Мейса. Она заправляла «Зеленой Мойкой высокогорья», процветающей прачечной и общественной станцией кондиционирования в северной части столицы. Она не умолкала. Мейс не слушал.
Сила указывала ему на опасность, буквально бурлящую вокруг: начиная от колесных наземных аппаратов, громыхающих с огромной скоростью по запруженным людьми улицам, и заканчивая россыпью палочек смерти в руках очередного подростка. Люди в форме ополчения прогуливались там и здесь с важным видом или просто напыщенно стояли, буквально излучая фальшивую опасность, характерную для вооруженных непрофессионалов. Кобуры расстегнуты. Бластерные винтовки упираются в бедра. Мейс увидел массу оружия, увидел, как людей избивали, увидел массу запугивающих и угрожающих взглядов и жестокие игры уличных банд. Он не увидел желания сохранить мир. Когда всего в нескольких кварталах кто-то выпустил очередь из бластера, никто даже не оглянулся.
Но почти все оглядывались на Мейса.
Липа ополченцев, людей или сходных рас. Лица, смотрящие на Мейса, видящие лишь коруна в одежде пришельца. Их глаза становились холодными. Отрешенными. Оценивающими. Ненавидящие глаза у всех выглядят одинаково.
Мейс был начеку, собран. Он постоянно проецировал вокруг себя мощную ауру «не-стоит-ко-мне-лезть».
Он бы чувствовал себя спокойнее в джунглях,
Лица улицы. Распухшие от выпивки физиономии пропащих попрошаек, молящих о милостыне. Вуки, поседевший от носа до груди, устало тянущий упряжь с привязанным к ней двухколесным такси, отгоняющий уличных детей одной рукой, держащийся за поясной кошелек другой. Лица исследователей джунглей: на щеках — шрамы от грибка, на боку — оружие. Молодые лица: дети, младше Депы в день, когда она стала падава-ном, предлагающие всякие безделушки Мейсу со «специальной скидкой» лишь потому, что он им «сразу понравился».
И многие лица — лица корунаев.
Из личных дневников Мейса Винду
Ну да. Приезжайте в город. Жить в городе легко. Никаких лозных кошек. Никаких клещей-буравчиков. Никаких медных лоз или ям смерти. Не нужно пасти траводавов, не нужно таскать на себе воду, не нужно ухаживать за акк-щенками. Куча денег в городе. Всего лишь нужно что-то продать, что-то стерпеть. Но на самом деле вы продаете свою молодость. Свою надежду. Свое будущее.
Тем, кто с симпатией относится к сепаратистам, следует провести несколько дней в Пилек-Боу. Понять, за что на самом деле сражается Конфедерация.
Хорошо, что джедаи не позволяют ненависти брать над собой верх.
* * *
Начальница местного представительства внезапно начала говорить о Разведке. Ее звали Флоремиррла Тенк, но: «Зови меня Флор, дорогуша. Все так меня зовут». Мейс, наконец, прислушался к ее болтовне.
— Ну ведь всем хотя бы изредка нужен душ. Почему бы не постирать заодно и свою одежду? Поэтому все приходят ко мне. У меня бывают и иджи, и корносы, все заходят. Ко мне заходят и ополченцы, и сеповские офицеры… Ну-у, они заходили, пока их не отозвали. Ко мне все приходят. У меня есть бассейн. У меня шесть разных саун. У меня частные души. У меня есть вода, алкоголь, проби, соники — все что душе угодно. Ну и пара записывающих устройств за счет фирмы, чтобы собрать на себя всю истинную грязь. Некоторые офицеры ополчения о та-аких вешах говорят, когда остаются одни в парилке. Понимаете, о чем я?
Она была самым болтливым шпионом из тех, что он встречал. Когда она, наконец, замолчала, чтобы перевес-ти дыхание, Мейс так ей и сказал.
— Угу. Смешно, да? А как бы я пережила, по-твоему, подобные игры на протяжении 23 лет? Говори столько, сколько говорю я, и людям будет сложнее заметить, что ты на самом деле не говоришь ничего.
Может быть, она нервничала. Может, она чувствовала опасность, что клубилась на улицах. Некоторые люди считают, что могут удержать опасность на расстоянии, простой уверенностью в том, что они в безопасности.
— У меня тридцать семь работников. Только пять из них в Разведке. Все остальные просто здесь работают. Ха! Я с «Мойки» получаю в два раза больше денег, чем зарабатываю после 23-летней службы. Хотя не то чтобы это было так уж сложно. Ты понимаешь, о чем я. Ты знаешь, чем занимается СР-Семнадцать? Смешно. Просто смешно. Чем нынче занимаются джедаи? Они хоть платят вам? Готова поспорить, недостаточно хорошо. Они любят нести всякую ерунду из разряда: «Само служение — уже честь» — да? Особенно когда вы служите им. Готова поспорить.
Она уже собрала ему команду для путешествия по высокогорью. Шесть человек с тяжелым вооружением и почти новым паровым краулером
— Они немного неотесанные, но они все славные мальчики. Наемники, но из хороших. Годы в джунглях. Двое из них — чистокровные корносы. В хороших отношениях с аборигенами, понимаешь?
Она сказала, что из соображений безопасности отведет его к ребятам сама.
— Чем быстрее ты отправишься в дорогу, тем лучше будет нам обоим Так? Я права? В это время такси бесполезны. Помни о грязи под ногами: она может проесть твои ботинки насквозь. Эй, смотри, куда прешь, урод! Слышал когда-нибудь, что у пешеходов есть право переходить улицу? Да? Ну а твоя мамаша жрет слизь хаттов! — она ковыляла по улице, активно жестикулируя. — Хм-м, а эта твоя джедайка, она ведь в розыске, да? У тебя есть способ увезти ее отсюда?
У Мейса был «Хэллик» в системе Винтран с двадцатью готовыми к бою посадочными транспортами и полком клонов-штурмовиков. Он ответил; «Да».
Где-то в квартале или двух от них вновь послышались очереди из бластеров, приправленные сухими пощелкиваниями, не слишком похожими на звуки попадающих лучей. Флор резко развернулась налево и начала лавировать меж людьми на улице.
— Опа! Сюда Ты ведь не хочешь участвовать в этой разборке, да? Может быть, просто очередной голодный бунт, но никогда нельзя быть уверенной. Эти пощелкивания… Или это пулевое оружие, или я даг. Возможно, теракт каких-нибудь партизан из тех, кем управляет твоя лжедайка. Многие корносы носят пулевое оружие, а пули имеют свойство рикошетить. Пулевое оружие. Ненавижу его. Но за ним легко ухаживать. День-два в джунглях и твой бластер больше никогда не будет стрелять. Хочешь хорошее пулевое ружье — держи его в сухости, смазывай, и оно проработает вечность. Партизанам с ружьями почему-то везет. Они, конечно, много тренируются, но пули подчиняются баллистике. Надо рассчитывать траекторию в голове. Ужас. Я в любом случае предпочту бластер.
К бластерному огню добавилась новая нота: глубокое, гортанное «труумтрумтрумтрум». Мейс оглянулся: какой-то бластерный лучемет — Т-21 или, может быть, мерр-сонновская «Молния».
Оружие военных.
— Было бы хорошо, — медленно произнес он, — уйти с улицы.
Пока она заверяла его: «Нет, нет, нет, не волнуйся, эти драки надолго не затягиваются», — он попытался просчитать, сколько ему времени понадобится на то, чтобы достать световой меч из дорожной сумки.
Стрельба усиливалась. К ней начали примешиваться голоса: выкрики и вопли. Ярость и боль. Звуки уже не походили на восстание, скорее, на большую перестрелку. Сразу за углом впереди мелькали обжигающе-белые вспышки. Еще больше бластерных лучей резали воздух где-то позади. Перестрелка разливалась все больше, становясь подобной наводнению. С каждой секундой все ближе. Мейс посмотрел назад: на этой улице он пока видел лишь простых людей и наземный транспорт, но ополченцы уже стали проявлять к событиям интерес, начали проверять оружие, побежали в сторону переулков и перекрестков. Флор из-за спины сказала:
— Видишь? Сам посмотри! На самом деле они же никуда конкретно не целятся. А теперь мы просто проскользнем…
Ее речь прервал булькающий хлопок. Мейс слишком много раз слышал этот звук: пар из-за нагрева высокоэнергетическим лучом разрывает живую плоть. Глубоко вошедший бластерный выстрел. Он обернулся к Флор и увидел, как она, пьяно шатаясь, двигается по кругу, раскрашивая собственной кровью тротуар вокруг. Там, где у нее должна была быть левая рука, теперь болталась обожженная культя размером с кулак. Куда подевалась остальная часть руки, он не увидел.
Она бормотала: «Что? Что?»
Мейс прыгнул в ее сторону, перекатился и, вставая, точно попал плечом ей в бедренную кость. Импульс от столкновения опрокинул ее, заставив повиснуть на нем мешком. Он поднял ее, развернулся и прыгнул обратно за угол. Яркие вспышки лучей бластеров сопровождались невидимым шипением и щелчками сверхзвуковых пуль. Он добежал до угла, который давал пусть слабое, но прикрытие, и прислонил ее к стене в боковом проходе.
— Этого не должно было случиться, — ее жизнь вытекала из обрубка на месте плеча. Даже умирая, она продолжала говорить. Нечеткий шепот:
— Этого не может быть. Просто не может быть. Моя… моя рука…
Сквозь Силу Мейс чувствовал ее разорванную артерию: с помощью Силы он дотянулся до нее и сжал, закрывая. Поток превратился в маленький вязкий ручеек.
— Держись, — он закинул ее ноги на дорожную сумку, чтобы поддержать ток крови к мозгу. — Постарайся успокоиться. Ты сможешь это пережить.
По нермакриту позади него простучали ботинки: в их сторону направлялся отряд ополчения.
— Помощь уже идет, — он наклонился ближе. — Мне нужно знать место встречи и опознавательный пароль для группы.
— Что? О чем ты?
~ — Слушай меня. Постарайся сосредоточиться. Не теряй сознание. Скажи мне, где мне искать мою команду и какой у нас пароль, чтобы мы узнали друг друга.
— — Ты не, ты не понимаешь. Этого не может быть…
— Может. Есть. Соберись. От тебя зависят жизни. Мне нужно место встречи и пароль.
— Но, но ты не понимаешь… Ополчение остановилось позади него:
— Эй ты! Корно! Отойди от женщины!
Мейс оглянулся. Шестеро. Готовы стрелять. Фонарь за их спинами отбрасывал на их лица темные тени. Дула, разогретые плазмой, уставились на него.
— Эта женщина ранена. Тяжело ранена. Без медицинской помощи она умрет.
— Ты не врач, — сказал один из ополченцев… и выстрелил.
ГЛАВА 2
ПРЕСТУПЛЕНИЯ ГОРОДА
У него была масса времени для того, чтобы ознакомиться с комнатой для допросов. Четыре на три метра Дюракритные глыбы с вкраплениями гравия, чьи грани поблескивали словно слюда. Стены от уровня пояса до потолка когда-то были кремового оттенка. Пол и нижняя часть стен когда-то давно были выкрашены в зеленый цвет оттенка блуждающих водорослей. То, что осталось от первоначальных красок, теперь пестрело плохо подкрашенными местами, окруженными плесенью.
Сковывающее кресло, что держало его, было в лучшем состоянии. Зажимы на его запястьях были холодными и прочными, Винду не смог найти в них слабины. Зажимы на лодыжках прорезали небольшие отверстия в коже ботинок. Пластина на груди почти не давала дышать.
Никаких окон. Один фонарь отбрасывал мягкий желтый свет из соединения между стеной и потолком. Другой был сломан.
Дверь была позади него. Любая попытка обернуться и посмотреть на нее причиняла слишком большую боль. Стол из дюрастила в центре комнаты был испещрен пятнами ржавчины. Он заставлял себя думать, что это ржавчина. Надеялся на это. По другую сторону стола стоял одинокий деревянный стул с содранной со спинки обивкой.
Куртка и рубашка Винду были изодраны в клочки там, где первый выстрел попал в плечо. Кожа под ними была обожжена и превратилась в один большой черный синяк. Выстрел, установленный на оглушение, входит в кожу очень неглубоко, но ударная сила испаряющегося пара все равно напоминает мощное попадание дубиной. Выстрел взметнул его в воздух и развернул. Глухая боль в черепе свидетельствовала о том, что минимум один выстрел задел голову. Этого он не помнил.
Он не помнил ничего с момента первого выстрела и до момента, пока он не очнулся в этом сковывающем кресле.
Он ждал. Он долго ждал.
Его мучила жажда. Нестерпимое давление в желудке почему-то заставляло голову болеть еще сильнее.
Изучение комнаты и осмотр повреждений занял немного времени. Все остальное время он вспоминал смерть Флор.
Он знал, что она умерла. Должна была умереть. Она не смогла бы прожить и пары минут после того, как ополчение оглушило его: без Силового зажима на артерии она бы истекла кровью за несколько секунд. Она лежала в этом грязном проулке, уставившись на скрадываемые огнями города звезды, а остатки ее сознания постепенно темнели, растворялись и наконец совсем исчезли.
Раз за разом он слышал тот булькающий хлопок. Раз за разом он относил ее в прикрытие. И останавливал ее кровотечение. И пытался говорить с ней. И получал выстрел от людей, которые, как он думал, бежали на помощь.
Ее смерть проникла внутрь него, глубоко под ребра. Она пожирала его: маленький нарост инфекции, что разрастался час за часом, пока не превратился в пульсирующий нарыв. Боль, отвращение, испарина. Дрожь.
Лихорадка разума.
Не потому, что ответственность за смерть этой женщины лежала на нем. Пожирала она его потому, что ответственность за ее смерть на нем не лежала.
Он понятия не имел, что она сейчас попадет под блас-терный выстрел. Сила не дала ни малейшего ключа или подсказки. Ни следа плохого предчувствия или, если быть точнее, ни одного намека, что все его плохие предчувствия собирались сложиться в нечто действительно ужасное. Ничего. Совсем ничего. Это угнетало его. Что случается с джедаем, который более не может верить Силе?
Может быть, это и сломило Депу?
Он встряхнул головой, чтобы выкинуть прочь эту мысль. Он сконцентрировал внимание на внешнем, на каталогизации малейших деталей тюрьмы. Пока не убедится во всем сам, пообещал он себе, он будет придерживаться презумпции невиновности в отношении Депы. Подобные сомнения не достойны ее. И его. Но они все возвращались и возвращались, сколь бы сосредоточенно ни смотрел он на изъеденную плесенью краску на стенах.
«… Я знаю, ты считаешь меня сумасшедшей. Но это не так. Со мной случилась вещь гораздо более страшная.
Я теперь в здравом уме…»
Он знал ее. Он знал ее. До глубины костей. Самые сокровенные уголки ее сердца. Ее скрытые мечты и мельчайшие, призрачные надежды. Она не могла участвовать в убийстве мирных граждан. И детей.
