Скс Режим бога 1-я книга

Хотя, откровенно говоря, проблем было по самое "не балуй". Непонятно, как искать в Репино дом этой Лукиной Марины, и где найти время следить за ней и ее домом. С девяти утра и минимум до четырнадцати часов я в школе, а с восемнадцати до девятнадцати часов мама приходит домой с работы. То есть в день есть неподконтрольных только четыре часа.

До Репино мне ехать минимум час — значит, туда-обратно на дорогу потребуется минимум три часа. Один час на наблюдение за домом в день... Не смешно! К тому же, нужны деньги на метро и электричку — туда и обратно. Не знаю, сколько стоит сейчас электричка, но еще и предполагаю, что она ходит по расписанию, которое может совсем не совпадать с моим.

А как легализовать деньги перед мамой? А как тратить нелегализованные деньги? Ведь толком ничего даже не купить! Ладно, вначале необходимо достать деньги и перепрятать, а потом уже буду решать проблемы, связанные с их наличием. Может, хотя бы на ресторан с Ирой сгодятся. Все двести пятьдесят тысяч, бLя! Расстроенный, я уснул...

* * *

На следующий день я решил прокатиться в Репино. После уроков сел на автобус номер шесть, и поехал к ближайшей станции метро, "Василиостровской". Так я первый раз за "второе детство" оказался в ленинградском метро.

Господи, как же мне нравился в прошлом, и нравится сейчас запах ленинградского метро! Его не спутать ни с каким другим. Ни один метрополитен мира, в которых мне удалось поездить, не пахнет так волнующе-приятно, как ленинградское метро!

Дальше меня ждало еще одно потрясение. Я забыл, что в метро раньше висели автоматические разменные аппараты. Можно было подойти к такому железному ящику, и бросить в него десять, пятнадцать или двадцать копеек — и мгновение помедлив, ящик со звоном выбрасывал положенное тебе количество пятачков. Часто они были совсем новые — и вместо темных, окислившихся и грязно-затертых, у тебя в руке оказывались новые, ослепительно сверкающие "золотые сольдо самого Буратино"!

"Мда... Совсем, старый, крышей поехал на почве сентиментальных воспоминаний детства. Ему тут хазу обносить надо, чтобы лавэ на лайв срубить — а он сказки вспоминает!" — попытался я сам себя одернуть. Помогло слабо. Разменивал я свои двадцать копеек с радостным замиранием сердца. Да еще и загадал, дебил, что если из пятачков хоть один будет новый, то все задуманное осуществится очень легко! Через пару секунд у меня в ладошке лежали четыре золотых пятака, сверкая так, как будто только что вышли из-под пресса. Судьба, однако...

На Финляндском вокзале нашел пригородные кассы, взял билет до Репино — тридцать пять копеек. Еще повезло, миллиардеру недоделанному, найти в тумбочке письменного стола пластмассовую банку из под чистящей пасты с мелочью на два рубля семьдесят две копейки. "Прежний я", похоже, на что-то собирал. Впрочем, сейчас мое вложение этих денег будет явно выгоднее!

Вагон был полупустой. Несколько деревенского вида теток, укутанных в платки, и высокий смурной мужик с большой черной овчаркой на поводке. Впрочем, мужик через пару остановок вышел, и дальше до Репино я ехал исключительно в обществе условно "прекрасных дам" и их многочисленных котомок.

В эту поездку я ничего не планировал. Я даже не рассчитывал найти дом Лукиной М. — просто хотел посмотреть, что такое Репино, в котором никогда не бывал, и оценить "фронт работ". Тем более, времени для "оценок" было не больше часа — поджимало отправление обратной электрички.

Наш состав прибыл на типичную пригородную платформу с заснеженной надписью "Репино", и я пошел вслед за всеми людьми, вышедшими на перрон. Людской ручеек неспешно тек по протоптанной в снегу тропинке в направлении видневшихся одноэтажных домиков, и достигнув их, стал рассасываться.

Поселок был небольшой, на четыре улицы, и я, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, держался позади всех. К тому же надвинул на лоб свою меховую ушанку и старался никому не смотреть в лицо. Поселок в это время был большей частью дачным — это я вычитал в интернете — обитаемые дома легко определялись по дымящимся над ними трубам. Таких было где-то полтора десятка, остальные же дома и домики смотрели на улицу темными нежилыми окнами.

Исподтишка рассматривая дома, я с полчаса бесцельно шлялся по улицам, и уже собирался двинуться по направлению к станции, когда мой взгляд привлек один из домов. Он не сильно отличался от других — может, просто был несколько больше по размеру: темно-зеленый, деревянный, но с претензией на архитектурные излишества в виде резных белых наличников и большой застекленной веранды. В глаза бросился скорее даже не дом — в поселке было с полдюжины домов и покрупнее — а забор вокруг дома. Он был высотой метра в два, глухой и хорошо покрашенный в такую же темно-зеленую краску, что и сам дом. Домина был явно приспособлен для круглогодичного проживания, но его печная труба признаков жизни не подавала. Высокий забор позволял видеть сам дом только издали — с места, где улица шла в горку, и где я, собственно говоря, сейчас и находился.

Я двинулся вниз, под горку, и когда проходил мимо калитки привлекшего мое внимание дома, посмотрел на обычный синий почтовый ящик, прикрепленный на ней. На нем белой краской аккуратными буквами были выведены две фамилии: 'Гнедевич Б.М.' и ниже 'Лукина М.Б.'

* * *

Домой я в тот день успел прийти буквально на десять минут раньше мамы. Обратная электричка опоздала больше чем на полчаса.

Следующие несколько дней прошли в тяжких раздумьях над проблемой, как найти время для операции "Репино". Я продолжал ходить в школу, начал посещать секцию бокса — но все мысли были только об одном.

В школе я по-прежнему учился не напрягаясь, и регулярно получая "пятерки" — что, по-моему, уже стало удивлять учителей. По крайней мере, вызывать меня к доске или замечать мою поднятую руку они стали гораздо реже.

Лущинин появился в классе через пару дней после драки, и старательно делал вид, что меня не замечает, высоко задирая вверх свой заметно опухший нос. Димка и пара других парней из нашего класса донесли до меня лущининскую версию, что у него якобы сломан нос, и если бы не это, то в той драке он бы "ушатал Селезнева на раз". Я — все три раза, когда слышал эту версию — кивал головой и комментировал, что "все так непременно и произошло бы". Чем добился неожиданного эффекта — вместо того, чтобы теме драки утихнуть, она стала обсуждаться с новой силой. Классная общественность пришла к выводу, что Лущинину неимоверно повезло, что он вырубился с первого удара — а то "было бы еще хуже". До Стаса эти слухи тоже доходили, и он совсем сник. Впрочем, мне было совершенно пофиг и на слухи, и на переживания Лущинина.

В секцию бокса я приходил уже дважды. Ильяс поставил меня в начальную группу, но после первого занятия перевел в группу, которая занимается уже год. В этой группе я и узнал, что наш тренер Ильяс Ретлуев чемпион СССР и Дагестана по боксу, а также капитан милиции местного РОВД. Секцию бокса он ведет на добровольной основе, и та группа, где я так борзо выступил, как раз и состоит из одних милиционеров! А поверженному Леониду не "на пару лет больше, чем мне", а исполнился двадцать один год — просто выглядит он очень молодо. На первой тренировке Ретлуев проявил ко мне заметное внимание, и пару раз позанимался со мной сам. На втором занятии он взял "лапу" и сказал бить со всей силы, насколько меня хватит. "Со всей силы" меня хватило на шесть раз. По лицу Ретлуева ничего определить было невозможно, но похоже, сила ударов его немного удивила. Меня тоже. После этого на оставшуюся тренировку он персонально мне увеличил нагрузку, но я пережил.

Однако все эти события шли для меня второстепенным фоном. Основное в жизни сейчас было Репино. Дома я проверил все что мог по интернету, и нашел, что генерал-майор Гнедевич Борис Моисеевич (1898-1977) в войну был заместителем командующего по тылу двадцать шестой армии. Затем служил в Восточной Германии, был военным комендантом Альтенбурга, а по возвращении в Союз работал начальником "Ленводоресурса" до самой своей смерти. В любом случае, моя совесть должна быть чиста. Самого Бориса Моисеевича уже нет, и о его заначке никто до 1997 года не узнает — а тогда она уже будет просто бесполезной бумагой. Да и сомнений в неправедности средств, нажитых гражданином Гнедевичем Б.М., нет никаких.

Но вот как эти 'неправедные средства' изъять?! Технически все было готово. Несмотря на то, что взрослого мужчины в семье у нас не было, почти весь рабочий инструмент в доме имелся: чтобы у приходящих работяг не было повода смыться "за инструментом", дабы выпить на полученный задаток. Мудро. Ха!..

Рюкзак, в который нужно было упаковать максимум сто денежных пачек, был готов, также я приготовил отдельно сумку для инструментов. Брать с собой решил топор, молоток, мелкие гвозди (чтобы потом прибить оторванную обшивку обратно), складной нож, ломик-фомку и фонарик. В хозяйственном магазине присмотрел полиэтиленовую пленку для теплиц — в нее планировал завернуть деньги, чтобы куда-то их спрятать. Только куда?! Яму не вырыть — зима. Гаража нет. Своей дачи нет, только квартира. А в ней я спокойно могу прятать только Айфон — так, чтобы мама не наткнулась. Всерьез рассматривался вариант сдавать чемодан в камеру хранения. Но только в автоматическую, в ручной воруют — слышал от мамы.

* * *

Однако проблема с отсутствием времени разрешилась сама собой. В понедельник на первом уроке — а у нас был "русский язык" — я услышал две неожиданные новости. Первая меня бесконечно обрадовала! Обрадовала, конечно, не тем, что у нас начинается "контрольная неделя" по всем предметам, а тем, что после нее начнутся КАНИКУЛЫ! Господи, я уже и время-то такое чудесное позабыл — каникулы...

Как же все удачно разрешилось с поиском свободных и бесконтрольных дней! С 22 марта по 1 апреля я могу грабить дома нечистых на руку генералов хоть каждый день. Вторая новость тоже была неожиданной. Неприятной, но забавной! Я получил "тройку" за диктант "по русскому". И когда при оглашении оценок изволил вслух изумиться этому факту, то был "повержен" плохо скрывающей свое злорадство "русичкой".

Оказывается, слова "безинтересный" и "безинициативный" пишутся через "ы". Видимо, от слов "ынтерес" и "ынициатива"! На это мое высказанное предположение, наша преподша "русского и литературы" Ирина Михайловна — довольно молодая и противная бабенция — разродилась целой речью на тему: "Правила не дураки составляют!". А когда я не сдержавшись буркнул, что "Умному такое и в голову не придет", то вылетел из класса с записью в дневнике: "Нагло пререкался с учителем! Считает себя умнее академиков."

Столь пустяковое событие меня изрядно взбесило. До такой степени, что я даже сам удивился! Удивился, и попытался понять: почему? И кажется, понял. Оно меня взбесило из-за НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ. Ведь я видел в глазах "русички" откровенное злорадство от того, что я в кои веки получил "тройку"! Как?! Ты, сука, радуешься, что твой ученик получил низкую оценку?! И если разбираться "по справедливости" — то ошибки одинаковые, на одно и то же правило. Следовательно, МОЖНО было бы снизить оценку на балл, а не на два.

Нет — несправедливости я в своей "первой жизни" видел море, даже океан. И научился относиться к ней философски. Просто всего за три недели жизни "в Советском Союзе" я стал от нее ОТВЫКАТЬ! Из своего послезнания мне известно, что и здесь ее было много — но, видимо, не в мелочах. В любой проблеме и ситуации все старались разобраться "по справедливости". Ну, как ее понимали. Это пытались сделать и дети, и взрослые.

Например, одной из претензий директрисы ко мне, когда разбиралась наша драка с Лущининым, была та, что я кинул в Лущинина учебник. "ВЕДЬ ОН УЖЕ ЛЕЖАЛ!" был ее аргумент — и она в него искренне верила!

Бедная, бедная Анна Константиновна — что бы с Вами стало, если бы Вы узнали, что всего через каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет в наших школах упавших коллективно будут избивать ногами и снимать это на видео. А в туалетах школьники будут не только продавать и употреблять наркотики, но и насиловать девочек... Да и мальчиков тоже — из аулов ведь нравы завезут простые...

— Селезнев! Ты почему шляешься по коридорам, а не находишься на уроке? — вышедшая на лестничную площадку директриса подслеповато щурилась на меня, и делала грозный вид. Легка на помине!

Я смотрел на нее, и начинал осознавать, что передо мной стоит пожилая женщина, которая через все ЭТО пройдет. Она увидит развал всего что делала, и ради чего жила. Это ее через несколько лет, в ответ на сделанное замечание, какая-нибудь малолетняя шалава пошлет "на х...й". Это она, уйдя из школы, будет в девяностые считать копейки своей нищенской пенсии, чтобы купить хлеба, или лекарство... на выбор. Это она еще не знает, что все, что в ее жизни было — это было хорошо, а все, что впереди — уже никогда хорошо не будет. Я стоял, смотрел на нее, и чуть не плакал.

— Виктор, что с тобой? — голос директрисы дрогнул, — Тебя кто-то обидел? Кто?

Ее дрогнувший и обеспокоенный голос как будто выдернул меня из черного омута мыслей и образов. Ко мне вернулась адекватность и способность к общению:

— Все в порядке, Анна Константиновна — я просто задумался. Вот Вы знаете, как пишется слово "интерес"? — я посмотрел ей в глаза.

— "Ин-те-рес" — так и пишется. Что за глупый вопрос? — директриса начала приходить в себя.

— Вот и я так думал. А академики оказались умнее. Теперь я пытаюсь постичь их мудрость в коридоре...

... На урок меня вернули....

В тот же день на тренировке я с таким остервенением лупил грушу, что Ретлуев оторвал меня от нее со словами: "Руки вообще-то беречь надо смолоду, да?!" — и отправил в угол, прыгать через скакалку...

* * *

'Контрольная неделя' пролетела быстро и довольно интересно! Видимо, обозленная тем, что директриса вернула меня на урок, 'русичка' принялась исподтишка меня 'валить'. Но я был начеку, и такой возможности ей не дал. Класс с интересом наблюдал за противостоянием. В итоге разошлись с боевой ничьей. 'Русичка' поставила мне в четверти четвёрку, но на большее не решилась. Схватка отложилась на конец года.

По остальным предметам приключений не было, и я закончил четверть без 'троек', с преобладанием 'пятерок'.

Первый день 'весенних' каникул — среда, 22 марта 1978 — начался для меня в восемь утра. Я еле вылежал в кровати до момента, когда в восемь тридцать за уходящей на работу мамой захлопнется дверь.

Еще за два дня до начала каникул — когда стало понятно, что с оценками у меня все в порядке — я начал 'грузить' маму тем, что собираюсь с одноклассниками в первый день каникул кататься со снежных горок на Крестовском острове. Она не возражала. Результатами четверти мама осталась весьма довольна — оценки превысили ее ожидания, и я получил 'добро' на 'покатушки', вместе с рублем на карманные расходы.

...И вот я, с санками, рюкзаком и рублем в кармане, трясусь в тамбуре электрички за 'генеральскими сокровищами'! Санки пришлось взять из соображений конспирации. Во-первых — мальчик с санками не вызывает никаких вопросов, где бы он ни был и куда бы не шел. Идёт зимой мальчик с санками — совершенно нормальная и привычная глазу картина: или кататься, или уже накатался. А во-вторых — непонятно, как пойдет дело. Вдруг придется возвращаться домой позже мамы — тогда сложно будет объяснить, почему уходил кататься с горок, а санки с собой не брал. Отбрехаться можно, но нужно ли городить огород...