Танго а-ля рюс

Ну, дальше вы и сами должны помнить из истории, как шёл оный борода по Невскому, рассказывал и показывал в лицах приключившуюся с ним оказию, каждый раз припоминая всё новые и новые подробности. Угощал глотком вина каждого желающего коснуться уст великой княжны — небезвозмездно, вестимо. И к концу проспекта стал богат, как сибирский прииск или гномий банк...

Но уже упорхнуло неземное видение из словно потускневшей без милого присутствия богатой залы. Прошлось очаровательным живым вихрем по устроенной кунсткамере с коллекцией диковин, одобрило её (к вящему облегчению француза). И даже почтило вниманием зимний сад, где по совету фрейлины, своею стройной статью более схожей с эльфкой, повелело насадить вон там рощу бамбука из Кхитая...

— Ваше высочество, велено передать, что срочно, — усердно кланявшийся лакей, объявившийся словно из-под вощёного паркета, вложил в ушко госпожи известие о срочно прибывшем гонце, пожелавшем остаться неизвестным.

— Интригующе, — заметила в сторону своей рыжей подруги хозяйка дворца и тут же, известным только лицедеям и учителям этикета образом, неуловимо сменила облик непосредственной и живой девицы на холодновато-великолепную княжну.

И в сопровождении чопорно поджавшей губки фрейлины, уже её высочество изволило проследовать через анфиладу в устроенный по аглицкой моде холл.

— Граф Потоцкий? Только тебя здесь не хватало, дядюшка... — процедившая это на входе фрейлина едва не споткнулась, однако сумела вовремя и довольно изящно замаскировать своё удивление этим новомодным книксеном.

В самом деле, это оказался один из богатейших и влиятельнейших вельмож несбывшейся Речи Посполитой, ныне входящей в состав Российской Империи прочно и нераздельно, как спирт в казённую водку. Но не от того на чело великой княжны набежала лёгкая, едва заметная бледность. Не от помятого дорожного сюртука дворянина. И даже не от пыли, покрывавшей сапоги того столь неприличной густотой, что в таком виде не то что невозможно входить во дворец — да за версту таких подпускать нельзя! Высокие двери позади резко захлопнулись, а со всех сторон объявилась изрядная компания вооружённого люда с весьма решительными физиономиями...

— В чём дело, граф? Не добившись моей взаимности, вы решились на неслыханное? Или же бредни о великоэльфячьей Польше "от можа до можа" до сих пор кружат вам голову? — голос великой княжны хладом своим непременно наводил на воспоминание о сгущённом жидком воздухе, недавно полученном одним колдуном из Санкт-Пертербургской академии наук.

Хоть и неимоверным усилием воли, он всё-таки сдержал свой гонор, этот блестящий шляхетный вельможа, при других обстоятельствах весьма могший бы сесть на королевский трон великой самостийной Польши. Лицо его заострилось, побледнело, а сам он в раздражении шагнул вперёд.

— Замолчи, глупая кичливая дура! Замолчи — ибо я сейчас зачитаю тебе приговор от имени партии национал-революционеров, а потом собственноручно приведу его в исполнение... тебя тоже, предательница семьи!

В это время фрейлина, шустро стрелявшая туда-сюда глазками в поисках, очевидно, пути к бегству или спасению, неожиданно поморщилась и покачнулась.

— В чём дело, племянница? Не можешь достойно встретить свою судьбу?

За такие слова носящий штаны и усы непременно вызвал бы графа на дуэль — однако фрейлина лишь сделала философски-грустную мордашку и процедила, что туфелька ужасно жмёт... Граф пренебрежительно-победно усмехнулся. Что ж, он не понаслышке знал, что гвоздь в сапоге похуже социал-революционера с бомбой. А уж для панёнки и вовсе, выскочивший на видном месте прыщик куда большая трагедия, чем банкротство ценных бумаг или падение правительства... он даже поморщился холёным лицом, когда нахватавшаяся русского бескультурья племяшка прямо в присутствии товарищей по борьбе приподняла подол и со вздохом облегчения стащила с себя изящную лодочку, ещё и на каблучке. А ножка у неё ничего, уж хоть это в ней породистое, семейное...

— На кого ты стала похожа, Диана — просто вульгарная русская баба, как и ваша августейшая шлюха Екатерина! — ещё успел процедить исполненный шляхетного негодования граф, когда ситуация самым непонятным образом вдруг переменилась. Прямо в воздухе, перед изумлённым взором вельможи, заплясали и зароились золотые звёздочки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся подозрительно похожими на пчёл...

Стоило бы тут признать, что причина того вовсе не научного феномена объяснялась до изумления просто — рыженькая фрейлина поудобнее перехватила туфельку в ладони, и тут же с такой ловкостию заехала каблучком по лбу своего родственника, что даже удивительно, как это окаянный граф не увидал сразу все семь чудес света оптом и в розницу.

— Неужели вы проявите насилие над дамами? — весело поинтересовалась означенная Диана, что-то поправив в своей обуви и тут же ещё более вызывающим образом надевая её вновь.

— Вот уж нет... я просто пристрелю тебя, как ядовитую ехидну — с неизъяснимым удовольствием, — кое-как разогнав ладонями так и мельтешащих перед очами пчёл, граф Потоцкий потянул из-за отворота сюртука седельный кавалерийский пистолет...

Впоследствии, великая княжна N в своих мемуарах беспристрастно отметила, что вся эта буффонада понадобилась её камер-фрейлине с единственной целью — потянуть время и отвлечь внимание заговорщиков. И стоило признать, что то ей удалось великолепно — один только вид изящной женской ножки, обнажённой от щиколотки и до... гм, чуть выше подвязок, мгновенно приклеил к себе взоры пшеков, а их самих прочно вогнал в восторженный столбняк.

Замершее на полувдохе время судорожно сглотнуло и вновь бешено понеслось вперёд, когда распрямлявшаяся подобно испанской рапире рыжая девица на одном движении выхватила из-под подола длинную и слегка сияющую волшебную палочку. А сама её фигура неуловимо перетекла в позицию, в которой обомлевшая княжна неожиданно для себя признала боевую позу амазонок. Да-да, ту самую, с гравюры из монографии Якова Шпренгера и Генриха Инститориса — чуть присев на полуразвороте, левая открытая ладонь вперёд, а из-под её прикрытия атакующей змеёй нацеливается артефакт...

Врут всё господа историки об этом могучем и таинственном племени! А может, и сознательно напустили туману по как бы и не прозвучавшему августейшему повелению свыше. Вовсе не были амазонки грозными и могучими воительницами. Не снискали они славы и как меткие стрелки — в любом случае, до лесовых елфов им куда как далеко. Но вот были они искусными в своём умении боевыми ведьмами. Да и покорили их пришлые конквистадоры вовсе не силою. А долгими ночами, неустанной лаской и нежностью. Ну, потом чародейки и вовсе растворились в людском потоке хлынувшей в новые земли цивилизации старого света...

Молнии, то серебристые и длинные, то лилово-лохматые, хлестали по холлу так, что казалось, будто в воздухе от них просто не продыхнуть. Дым и гарь уже стояли плотной стеной, из которой разлетались чадные и ещё трепещущие обрывки плоти, а сосредоточенная фрейлина всё хлестала и хлестала, словно обзаведшийся огненным бичом ангел мести.

И всё же, она не успела. Чуть-чуть не успела. И всё, что ей оставалось сделать, когда страшный, обгорелый чёрный полутруп бывшего графа зашевелился и левою рукою перехватил пистолет из валявшегося рядом обрубка правой — это шагнуть вперёд и заслонить собою великую княжну...

— Тише, мармеладная ты моя сплюшка, тише, — Вольдемар осторожно, бережно осушал губами струившиеся по лицу эльфки слёзы и осторожно прижимал к себе её неосознанно льнущее в поисках защиты тело.

Заснуть им всё-таки удалось, пусть перед самым рассветом и после дважды самими же нарушенных клятв прекратить эти сладкие безобразия и предаться безмятежному сну. Но вскоре он проснулся от того, что разметавшаяся во сне Сонька страшно вздрогнула — с такою силою, что едва не сбросила с кровати его самого, большого и сильного офицера...

— Это всего лишь сон, милая, всего лишь глупый сон, — бездумно шептал и шептал он, нежась в этом непонятно отчего сладко греющем чувстве, что никогда и никому он эту женщину в обиду не даст.

— Да, господин мой, всего лишь страшный сон, — выдохнула чуть успокоившаяся девица и обняла жарко, бесстыже и зовуще...

В следующий раз он проснулся не совсем чтобы и от того, что в окна заглядывало стылое и зябкое утро. Скорее от ощущения какой-то лёгкой неправильности... и как только Вольдемар осознал её, как сон слетел с него мигом и окончательно. Знакомое ощущеньице — точно так же просыпаешься на корабле, если вдруг затих мерный и неумолчный рокот машины, которого обычно-то и не замечаешь. Коли такое произошло, то это уже если не ЧП, то поломка и аврал как минимум. Так и тут, поезд уж что-то уж подозрительно долго стоял.

Озаботившись брюками и на всякий случай одним из пистолетов, Вольдемар бесшумно выскользнул в показавшийся полутёмным и зябковатым внутренний коридор. И едва не столкнулся тут с гномом Ромуальдом, спозаранку и до самозабвения истово драившим медяхи тряпицей с порошком.

— Кому стоим, служивый?

Гном оторвался от восторженного созерцания почти по-флотски ярко сиявшей дверной ручки и сокрушённо вздохнул.

— Доброго утречка вашему благородию. Да вот, сирко подул...

Дальнейшие велеречивые и как бы в принципе бесконечные объяснения проводника Вольдемар прервал одним лишь взмахом руки. Знал он этот препаскуднейший ветер, и как бы не получше самого гнома — зря, что ли, и сам почти здешний? В ту пору, когда осень венчается с зимою, случался здесь иногда этакий ледяной до дрожи резкий ветер. Мало того, что гнал он на едва вздымающийся над водой крымский перешеек волны из гнилого Сиваша, так ещё и громоздил на берег тонкие, наспех схватившиеся льдины. И таким бешеным напором лезло это безобразие, что в иные годы и вовсе заваливало, словно где-нибудь за полярным кругом.

— И что теперь? — поинтересовался он, только сейчас отпустив в кармане удобную рукоять револьвера.

В ответном ворчании принявшегося за следующую медяху гнома легко удалось разобрать, что пригнанная путейская бригада уже чистит колеи. А с той стороны подогнали второй паровоз — так что, после того подцепят сразу два тягача и поедут с ветерком, а посему в Севастополь таки придут без особого опоздания.

И откуда бы знать почтенному гному, что опоздание всё же выйдет вполне изрядным — пусть и ввиду неизбежных в атмосфере оказий! Но, не знал пока того и молодой человек, вернувшийся в тепло купе и ласковые женские объятия...

— А вот скажи мне, господин мой... — поинтересовалась эльфка, когда первый утренний голод оказался немного утолён, но Вольдемар осторожно прервал её.

— Никаких господ отныне, по крайней мере вдвоём, — шепнул он, слушая постепенно унимавшееся двойное сердцебиение.

Эльфка прислушивалась с несомненным интересом — из очаровательно взбившихся лохм даже выглянуло навстречу словам любопытное ушко. А ведь нравится, определённо нравится ей такое предложение...

— Так вот, милый, что это означает? — вслед за вопросом Сонька легко и деликатно постукала кулачком по груди своего друга — трижды быстро, затем трижды замедленно, а под конец ещё раз трижды быстро.

Молодой человек против воли напряглся, закаменел в судорогах вспомнившего тела. А в груди вновь родился именно тогда подхваченный суховатый кашель. Впрочем, эскулапы заверили, что это тоже излечится, но чуть погодя, и обязательно фумигативные ингаляции замаскированною под сигары манзаниллою. А ощутившая некоторую неправильность эльфка прижалась к любовнику, зашептала быстро, торопливо: прости, прости, если что...

— Да нет, ничего, — Вольдемар запустил в её волосы пальцы, ещё и всем лицом зарылся в это пушистое блаженство, тихо радуясь тому обстоятельству, что никто на свете не видит его улыбки. Ну разве что творец всего сущего — но, он вроде парень ничего, с понятием.

— А откуда ты... — и только сейчас до него дошло.

— Ты ночью руками размахивал в таком ритме, толкался. Синяк мне на плече набил, — комично надув губки в деланной сердитости, Сонька подставила означенное место под такие нежные поцелуи, что тут не надо было даже и гадать — после такого все синяки пройдут мгновенно и непременно. Вот, уже и всё — видите?

— И вот тут, — она непринуждённо добыла из-под одеяла ножку и ткнула пальчиком выше коленки. — И здесь... и вот сюда... оххх...

Весёлая возня вспыхнула было вновь — со вполне понятным продолжением — но тут вагон легонько вздрогнул. Отозвались звонким лязгом буфера и сцепки, и весь состав неуверенно тронулся с места. Впрочем, проехал он недалеко, и вскоре замер опять. Думаете, тут кто-то сильно по этому поводу огорчился? Да ничуть.

— Ти-ти-ти, таа-таа-таа, ти-ти-ти — это сигнал морским кодом. SOS, короче говоря, — терпеливо разъяснял Вольдемар внимательнейше слушавшей девице.

— А что это означает? — вопросила Сонька с таким восхищённым видом, что было бы полнейшим свинством не удовлетворить тут же этого девичьего любопытства.

Но Вольдемар лишь вздохнул, отчаянно надеясь, что не прозвучит это слишком уж трагично, и посерьёзнел.

— Сигнал бедствия. Спасите, мол, наши... — он покосился на девицу и вместо "задницы" всё же произнёс общепринятое "души".

— Тебе приходилось тонуть? Ой, как здорово, расскажи! — восхищённо взвилась было эльфка, но тут же поникла, прикусив язычок. Сообразила, остроухая, уж явно не дура...

— Я не хочу о том говорить, прости. Слишком тяжёлые воспоминания, — Вольдемар протянул в сторону руку, наугад пошарил на столике и притащил сюда, чего бог послал.

А послал он здоровущий и неприлично лохматый персик в компании с парой ломтиков ветчины. Ну, что кому досталось, тут уже и двух мнений быть не может. Да и Сонька, этот очаровательный бесёнок, тоже совершила переход не то чтобы Суворова и не совсем чтобы через Альпы, запустила в ту сторону ладошку. Вольдемар даже охнул, когда острый локоток бесцеремонно впился ему в живот. И хотя добычей эльфки оказалась лишь едва початая бутылка муската, никто роптать по сему поводу не стал. Полюбопытствовав втихомолку неприкаянными физиономиями друг дружки, они принялись по очереди отхлёбывать из горлышка, отбирая вино друг у дружки и тихо хохоча. Ну и... в конце концов, облизывать обляпавшуюся персиковым соком и красным мускатом красавицу — далеко не худшее занятие.

— А вот скажи мне, ма шер — отчего это корнет Оболенский полный мизерабль? — в свою очередь поинтересовался Вольдемар после очередной порции вовсе не гастрономического лакомства.

Удивительно — Сонька подпрыгнула, словно ей пощекотали пяточку. Хотя, честное слово офицера — ничего такого не было и вообще, ей-же-ей... мало того, эльфка этак деликатно запунцовела. А потом и вовсе смущённо улыбнулась.

— Одна дама, мнение которой для меня стоит иных других, некогда выказала такое мнение насчёт оного корнета в связи с его просто-таки непроходимой тупостью, — едва сохраняя на лукавой мордашке серьёзность, ответствовала она.

Тайна. Здесь откровенно пахло ни с чем не сравнимым ароматом тайны — стоило только раз обратить внимание, с каким благоговейным трепетом и даже придыханием Сонька упомянула ту даму. Вольдемар даже призадумался было по тому поводу, однако слишком уж тут мало исходных данных для правильной траектории и, соответственно, точного попадания в цель.