Сухая возня

— А почему не будет?

— Ну, может он действительно в Москву не планирует возвращаться. А может и мимо планов не вернётся — сам понимаешь, провернуть под носом у Шталя такую аферу...эмбарго на поставку новых технологий Валинору никто не отменил ещё. Официально, по крайней мере...

Не прошло и получаса, как мы высаживаемся в аэропорту.

19 Александр Солодов, день 24 июня 2024 года, Хельсинки

И почему я не был особо удивлён, обнаружив рядом с Лумиэлем ехидно ухмыляющееся лицо А.А.?

— Ну здравствуй, друг дорогой. Расскажи нам что-нибудь?

— Чего рассказывать то?

— Пакет с документами где?

— Ведь знаете уже — я посмотрел на Лумиэля и он ухмыльнулся не менее ехидно.

— Думаю, что мой товарищ...— эльф демонстративно потянул паузу -...уже взлетел.

— Смотрите, смотрите — дело то хозяйское. А.А. посмотрел Лумиэлю прямо в глаза — сам понимаешь, не сейчас, так потом нам нужно будет этот вопрос между собою решить. У этой разработки — только один заказчик.

Лумиэль пожал плечами — А вот у меня есть сведения о том, что заказчик ещё не является таковым.

Пока он не оплатил заказ.

— Давай-ка, ты не будешь считать денег в чужом кармане. В нашем, во всяком случае — лицо А.А. стало жестким, изменив выражение буквально за секунду. — Это будет очень хорошим способом не создать проблем — тебе, нам... прочим хорошим Людям. Ты, сходи, прокатись до соседнего отеля — А.А. кивнул на маячащих невдалеке двоих "специалистов по юридическим вопросам" — эти мне не были знакомы, но абсолютно тот же типаж, что и у охранявших мою квартиру.

— Там с тобой поговорить хотят. А мы пока с Александром немного побеседуем. О жизни.

Лумиэль хмыкнул, но прокатиться в соседний отель всё же согласился.

— Раз, — сказал он, — Люди хорошие — отчего же не поговорить с хорошими Людьми?

— Люди очень хорошие — с этими словами А.А. направился к дальнему выходу с балкона, взглядом пригласив меня следовать за ним.

— Что, будете кроваво пытать или закатывать в бетон сразу? — шутка, которую я сумел из себя выдавить, была откровенно неудачной, но ничего более умного я сейчас изобразить не смог.

Ситуация была откровенно кислой — ссориться со Старшими Товарищами я не желал решительно, какие санкции воспоследуют за нарушение NDA — выяснять откровенно не хотел, да и с Лумиэлем как-то не очень хорошо всё раскладывалось.

— Ты зря смеешься. — А.А. ответил неожиданно серьёзным голосом — был бы на его месте кто другой... Но между настоящими пацанами вся возня идёт всухую. Не будем мы его мочить, и даже бить его никто не будет. Парень из хорошей, правильной семьи, можно сказать — перспективный кадр — не у нас, так у них.

Нас очень сильно не поймут. А вот ты мог влететь очень здорово. И скажи мне спасибо, что я тебя прикрыл. Из личной, можно сказать, симпатии.

Он повернулся, и пошёл в противоположном направлении. Я, как привязанный, двинулся за ним.

Сухая Возня — он выделил эти слова голосом, распространяется на тех, кто в теме.

А ты, хотя и работаешь с нами — но всё же посторонний. Таких, как ты — и убивают и калечат.

Тебе имеет смысл определиться — чего ты конкретно хочешь. От жизни. Подумай и приходи ко мне через недельку.

— Вы бы хотя бы намекнули — вокруг чего свара? А то я вообще ничего не понимаю...

— А. Так он тебе и этого не объяснил? Ну-ну. Послушай вот что — не имеет совершенно никакого значения, вокруг чего. Важно, на чьей стороне ты хочешь находиться. Ну, если так, для общего развития — ты никогда не задумывался, почему на Западе — так много исторических событий, а у нас с ними проблемы?

— Да как-то не приходило в голову...

— А вот стоило бы. Ты вот мне всё время рассказывал, что хочешь принести пользу стране, обществу и так далее — только не вздумай об этом говорить, если я тебя поведу с людьми разговаривать. Это неприлично. Но у тебя сейчас хорошей случай... Потому что вопрос стоит принципиально. Ну, короче, если ты для себя чего-то решишь — я тебе подробно всё объясню, — многозначительно произнёс А.А. и начал разговаривать по коммуникатору.

На этом разговор естественным образом оборвался... Ничего особо не прибавив к моему пониманию происходящего.

Ещё через пару часов на моём коммуникаторе зажёгся номер Лумиэля.

Мы встретились в центре города — вид у него был невесёлый, но ничего конкретного он не сообщил.

— Пугали всяким. И блага различные предлагали. А толку-то.... можно подумать, что у меня есть средства выкупить основной комплект документации...

— Не понял?

— Я только с этим проспектом сейчас поеду за деньгами. Ты что думаешь, я миллиардер?

— Я думал, что ты представляешь какую-то организацию, если честно.

— Щаз. Я десять организаций представляю — хочешь визитками тебе все карманы забью. Толку то. Им никому этого давно уже не нужно — а кому могло бы быть нужно — тех ещё надо убедить, что всё — реально. Ты куда бумаги то отослал?

— К себе на квартиру.

— Оригинальный подход. В смысле безопасности.

— Да ничего оригинального — они там звонят сначала — я им свой коммуникатор оставил как контактный — без моего подтверждения домой не принесут, и в ящик почтовый не кинут.

— И то хлеб. Я тебе чуть позже скину адресок на e-mail — куда этот пакет переслать. А сейчас держи — на покрытие накладных расходов.

С этими словами Лумиэль сунул мне в руки довольно увесистую пачку долларов — тут тысяч сорок, что-то можешь израсходовать на личные нужды, представительские дела всякие...

— Какие представительские? Какие накладные расходы?

— Ты что — не понял? Мы уже начали работать. Дело разворачивается. Нам все дадут.

С этими словами поганец остановил проезжавшее мимо такси, махнул мне рукой и скрылся, оставив меня в полном недоумении.

За что и на какие такие расходы он мне всунул сорок тысяч баксов, не спросив при этом — хочу ли я участвовать, и не сообщив — в чём?

Я набрал номер с визитки, оставленной мне Алёной Григорьевой, но в ответ услышал только подсказку автоответчика — "оставьте своё сообщение и я с Вами обязательно свяжусь". Дальнейшие попытки дозвониться не привели к успеху — и, прослонявшись всё оставшееся время по залу ожидания, вечерним рейсом я вернулся в Москву.

С думами и деньгами.

20 Кирилл Костин день 25 июня 2024 года, Москва

Проснувшись поздно, практически посредине дня, я выхожу в комнату и вижу Самую Прекрасную уже одетой.

С сосредоточенным выражением лица она глядит на экран коммуникатора.

— Солодов звонил. Из Хельсинки, вчера. Надо будет попытаться выяснить всё-таки, куда он направился. Впрочем, похоже, он нам уже нагадил настолько, насколько это возможно.

— А именно?

— А именно — звонил фон Шталь. Ну ты помнишь — с кем он беседовал позавчера, представитель нашего генподрядчика.

— И?

— И хочет встречаться. Со мною лично. Явно имея претензии. И не как к представителю организации, а как к частному лицу.

— И ты пойдёшь.

— Мы пойдём, если не возражаешь. Скажу тебе, от этого человека меня временами дрожь пробирает — очень старый, очень умный, очень опасный. Мне одной, страшновато, если честно.

— Мне он не показался старым.

— Такие как он внешне очень хорошо сохраняются. Если употребляешь некоторые вещества... Алёна обрывает фразу на середине.

— А надо ходить?

— А толку ль скрываться? Чтобы ловить начал? Есть очень простой принцип — если ты прав — ты не прячешься. Если бегаешь — значит косвенно признаёшь неправоту.

— Ладно. — Целую её и начинаю одеваться.

— Когда едем-то? — спрашиваю я, пытаясь попасть ногой в левую штанину джинсов.

— Да прям сейчас. Я тебя уже будить хотела — схвати что-нибудь на кухне и пошли. Он какую-то переговорную арендовал в самом центре. Так что нам ещё добираться...

Есть мне совершенно не хочется. Совладав с гардеробом, я, поколебавшись, накидываю ветровку и кладу в карманы стеклянный цилиндр, уже помогший мне однажды и пистолет.

Алёна смотрит на мои приготовления скептически, но ни слова не говорит. Что наводит на некие размышления... Помнится, даже об Инстанциях она не отзывалась с таким нервным надрывом.

Минут через сорок мы проходим через восьмую проходную громадного офисного комплекса, закрывающего своей тушей целый квартал на месте бывшего Курского вокзала. Лет пять назад место прихода и отправления поездов было отодвинуто на несколько километров из центра, а на освободившейся площади было построено это гигантское, уродливое здание. С чуть ли не двадцатью подземными этажами, с железнодорожными путями, проходящими насквозь— оно стало символом нового подхода городского начальства к благоустройству Москвы. И подход этот мне, в целом, не нравится. Насколько бережнее и аккуратнее относились к городской застройке ну, хотя бы, двадцать лет назад...

Я отбрасываю посторонние мысли в сторону — мы уже входим в нужную нам комнату.

Внутренности её внушают недоумение — практически пустой, довольно здоровый зал без окон. Посредине — стол и кресла, подготовленные для разговора. И всё это занимает, хорошо, если четверть помещения.

Пафос скрещенный с гигантоманией — вот что это такое, — думаю я, здороваясь за руку с фон Шталем.

Рука его неожиданно тверда, а пожатие — вполне ощутимо. Интересно, сколько лет ему на самом-то деле. Выглядит, на мой взгляд, лет на сорок-пятьдесят. Как-то неопределённо. Выше меня ростом. Смотрит холодно и, такое ощущение, что я для него — просто никто.

Разговор быстро перетекает в серию непонятных экивоков, и завуалированных претензий.

Обстоятельства и имена, к которым аппелируют собеседники ничего мне не говорят, а их логическая взаимосвязь совсем неочевидна. Нить беседы ускользает от меня, но неожиданно я начинаю понимать, что перепалка явно идёт к финалу, и что высокие договаривающиеся стороны не договорились.

— Давайте по существу — говорит Алёна.— Мы действительно провели переговоры, но я не вижу в этом никакого отступления ни от наших с Вами соглашений, ни от действующих конвенций.

С кем мы будем иметь дело — заранее не знали, уходить со встречи, едва увидев кто пришёл — терять лицо.

Вы сами понимаете, что ни один за наших с Вами коллег или конкурентов не поступил бы в этом случае

по-другому. Но нас это ни к чему не обязало. Любой арбитраж это признает.

С тем же Солодовым Вы сами встречались днём раньше — и Вас не смутило, с кем он связан.

фон Шталь поднимает бровь — вот значит как. Я встречался. И Вы меня в это тыкаете носом!

Но я не передавал документации по динамическим процессам. Ни Солодову, ни этому вашему...Лумиэлю!

— Очень интересно. Теперь уже и Алёна начала повышать голос. И откуда же такие сведения?

— Я за свои слова отвечаю, да и Вы, Алёна, должны понимать, что я прав. Так же как и то могли бы уж сообразить, что Совет Партнёров не будет покрывать Ваши личные авантюры.

— Пока что я понимаю, — глаза Алёны буквально светятся — что у нас с Вами имеют место некоторые проблемы с платежами. И, насколько мне известно из последнего, утреннего разговора с нашей штаб-квартирой — Совет Партнёров, в соответствии с разделом VIII Генерального Соглашения передал Вам сегодня Настоятельное Пожелание Об Оплате.

Мне вот очень интересно, хмыкает она, — каким образом вы будете укладываться в установленный пятидневный срок, и кто будет нести ответственность за то, каким способом был выбран Заказчик, когда вы не заплатите.

Фон Шталь на мгновение стареет лицом, и в этот момент я, глядя ему в глаза, внезапно думаю о том, что этому человеку может быть и сто лет, и даже больше...

— А ты, девушка, — голос его звучит устало и как-то равнодушно — не волновалась бы за мои проблемы. У тебя ведь своих — куда как много... и скоро будет ещё больше.

Шталь демонстративным жестом тянет золотую цепочку, свисающую из кармана пиджака и достаёт оттуда антикварного вида золотые часы. — Вот уже сорок минут как уплачено, — говорит он, даже не глядя в циферблат. Голос звучит его сухо и ломко, как будто шуршание осенних падающих листьев. У нас есть, чем платить. И всегда было и будет чем платить.

Зрачки его на мгновенье загораются как красные угли, но тут же гаснут — и я не понимаю, иллюзия это, реальный свет, один из эффектов Разметки или что-то ещё.

— Но мы не для того три сотни лет чистили Европу от остроухих, — вопит он, срываясь на визг, чтобы какая-то..-он делает паузу, пропуская грубое слово, — чтобы какая-то... напускала их сюда вновь.

Я тебя предупреждал ведь — говорит он, не путай личное с работой... впрочем, теперь мне остаётся познакомить тебя со своим новым замом. Фон Шталь достаёт из кармана роскошный, явно в серебряном корпусе коммуникатор и, нажав несколько кнопок, просит: — Клаус, зайдите к нам, пожалуйста — но сам направляется к выходу из зала.

Я гляжу на Алёну и вижу, что её внешность изменяется, и что это происходит буквально в считанные секунды. Волосы из золотисто-русых становятся пепельными, а глаза из карих — серовато-стальными.

Чудеса косметики, думаю я машинально, и, увидев, что Алёна уже сделала два шага назад от стола, вскакиваю сам и пячусь к стене.

Фон Шталь, тем временем, уступает дорогу какому-то румяному, низенького роста старику, одетому в нелепо и неуместно сидящий на нём, дорогущий на вид чёрный костюм-тройку. Старик улыбаясь, медленно идёт в нашу сторону и останавливается по другую сторону стола.

— Николас ван Ворст, мой заместитель — говорит фон Шталь, — впрочем, я думаю, вы знакомы.

С этими словами он захлопывает за собой дверь, и я перевожу взгляд на вновь прибывшего.

Этот человек не кажется мне особенно опасным, но рука сама собою лезет в карман, сжимая рукоять пистолета.

Впрочем, внезапно появившийся "переговорщик" не обращает на этот жест никакого внимания.

Он демонстративно спокойно и медленно достаёт сигареты, зажигалку, закуривает.

— Ну вот и свиделись, моя дорогая.

— Вот и свиделись— очи Самой Прекрасной буквально лучатся ненавистью, но она сама сохраняет какое-то странное, я бы сказал — ледяное спокойствие. — И что ты мне сделаешь? Слабак.

— Гордись, гордись своею силою — старикан буквально раздевает её похотливым взглядом и у меня немедленно возникает желание разбить ему лицо, да пообиднее

— Только поможет ли тебе она?

Голландец (судя по экзотической фамилии) буквально наслаждается моментом — А мне вот интересно, осталась ли ты такой же холодной сукой, как была раньше? Не придётся ли поучить тебя чему-то погорячее?

Лицо Алёны дёргается как от пощёчины, но она быстро возвращает колкость -Холодной? — голос её течёт как сладкий мёд и улыбка озаряет лицо — С импотентами я действительно холодна, но что-то не припомню я, чтобы у тебя была возможность это проверить. Что, старик, склероз на склоне лет мучает?... понимаю...