Для Мекеаля заводить друзей было так же естественно, как дышать...
У меня же сроду не было никого, только Лисс.
Мекеалю медведь на ухо наступил. Ваниель же жил музыкой. Мекеаль изнывал на теоретических занятиях. Ваниель настолько превзошёл в них своего брата, что тот и рядом не стоял. Короче, Мекеаль был всецело сыном своего отца, тогда как Ваниель — полной противоположностью Витгена.
Должно быть, всё это и пришло Витгену на ум, когда тот поднялся, кинул долгий взгляд на своих сыновей — на первенца и того, второго, и лишь потом отвёл глаза, уже не глядя ни на кого в отдельности. Пламя светильников за его спиной всколыхнулось, тень наползла, наполовину накрыв весь нижний стол. И едва на него надвинулась эта суровая тьма , как с нею померкли и все зародившиеся, было, чаяния Ваниеля.
— После тщательных размышлений, — веско провозгласил Витген, — я пришёл к заключению, что настала пора дать Ваниелю образование...более подобающее, нежели мы можем дать ему здесь. Так что сегодняшняя ночь будет для него последней в нашем доме. Завтра он отправляется в дорогу. Он едет к моей сестре, Герольд-Магу Сейвиль из Высшей Курии Валдемара, которая возьмёт над ним официальное попечительство до достижения им подобающих лет.
Витген тяжело опустился на место.
Триса тут же ударилась в слёзы, выскочила из-за стола, при чём кресло её опрокинулось и в неестественной тишине, воцарившейся в Большом Зале, грохот его падения прозвучал так, словно рухнул, как минимум, целый стол. Рыдая в рукав, она ринулась вон из комнаты, Витген же хранил стоическое молчание. Фрейлины и приживалки Леди Трисы сорвались следом за ней, и только Меленна сначала кинула на Ваниеля через плечико непонятный взгляд, и лишь затем отправилась за остальными.
В гнетущей тишине залы всё замерло, словно скованное злым заклятием.Наконец, Витген протянул руку, выбрал в ближайшей плошке грецкий орех, сжал его в кулаке и громко хрустнул скорлупой.
Ваниель, да и не он один, аж подпрыгнул от этого звука.
— А замечательные орехи уродились в прошлом году, что скажете? — обратился Витген к Отцу Лерену.
Это послужило сигналом для всех остальных и помещение тут же наполнилось гулом пустой болтовни.
Справа от Ваниеля трое кузенов принялись громко делать ставки на предстоящие конные состязания между Рейдвейлем и Керле. Слева о чём-то шептались Рейдвейль с Мекеалем, а за столом напротив пинались и обменивались тычками самый младший из их братьев, Хефорт, и кузен Ларенсо.
Ваниеля демонстративно игнорировали. С таким же успехом он мог бы быть невидимкой, разве что эти косые взгляды украдкой, что он нет-нет, да и ловил на себе. И это касалось не только младших. Когда он всё же решился кинуть один единственный взгляд на верхний стол, то увидел, что Отец Лерен с улыбочкой поглядывает на него. Глаза их встретились, святоша едва заметно кивнул Ваниелю, смерил его полным самодовольства взглядом, и лишь после этого снова обратил всё своё внимание на Витгена. Во время этого молчаливого визуального диалога — оставшегося, кажется, незамеченным для всех остальных — Ваниель успел сойти с лица и похолодеть.
Как только убрали десерт, и старшие покинули зал, отправившись по своим делам, кое-кто из девиц — по большей части то были кузины Ваниеля — возвратились обратно: что означало, что Леди Триса отправилась почивать. Теперь оставшиеся мальчишки и ребята постарше повскакали с мест: как всегда, после обеда в зале безо всяких помех верховодила молодёжь. Вместе с возвратившимися девицами они сбились в три перешёптывающихся и хихикающих кучки: две по четыре человека, одна из одиннадцати — и все три наглым образом отшили Ваниеля. Похоже, даже девицы тайно сговорились против него с целью оставить Ваниеля в гордом одиночестве.
Он сделал вид, что ему нет никакого дела до их перешёптывания и этих завистливых взглядов. Спустя какое-то время после того, как все они выразили ему своё "фи", он поднялся со скамьи. Неспеша прогуляться до огромного камина, задумчиво полюбоваться на огонь — это было для Ваниеля сейчас делом чести. Он шёл с гордо поднятой головой, старательно сохраняя маску усталого безразличия на своём лице.
Да, он чувствовал все эти взгляды, буравящие его затылок, но он не желал ни оборачиваться, ни показать им ни единой своей эмоции, как бы тошно ему сейчас не было из-за этого их поведения. Наконец, решив, что нужный эффект достигнут, он лениво потянулся, зевнул и только тогда повернул назад. Какое-то время постоял, изучая комнату из-под полуопущенных ресниц, скользя взглядом по тем, кто находился здесь, затем неспешно пошёл обратно ...через весь этот бесконечный Огромный Зал ... Задержавшись лишь для сдержанного кивка в ответ на пожелание спокойной ночи из ближайшей к двери кучки народа. И только тогда -наконец-то!— оказался в спасительной темноте задней галереи.
— Фу-ты, ну-ты, прямо Наследник Престола, ни дать ни взять! — воскликнул Сандар, округлив глаза и воздев руки. — Самой Королеве Элспет не напустить на себя столько спеси!
Восемнадцатилетний Джосерлин Корвье проводил Ваниеля долгим взглядом, собирая в кучку свои мысли. Он был самым старшим из здешних подопечных и самым последним, кто приехал в Форст-Рич. По сути, он был даже и не то, чтобы подопечным, так как не состоял здесь ни с кем родстве. Просто один из здешних кузенов, так и не обзаведшийся собственными детьми, выбрал Джосерлина своим наследником и (так как сам не мог похвастать отменным здоровьем) послал прошение Лорду Витгену принять его в качестве воспитанника в Форст-Рич, чтобы Джосерлин смог подучиться азам управления Поместьем. Парень был высоченный, крепкий, как шкаф, так что даже Джервис отнёсся с уважением к мощи его молодецких мышц. После первого же практического занятия Джервис заявил, что он достаточно взрослый, чтобы тренироваться уже с мастерами клинка самого Лорда Витгена. После того же, как Джос имел честь наблюдать, как Джервис "тренирует" здешних мальчишек, он был только рад этому.
Кое-кто из ребят помладше здорово ошибался на его счёт, полагая, что неторопливая речь и крепкая конституция Джоса были признаками его скудоумия. Им очень быстро пришлось убедиться в своём заблуждении, когда тот осадил их парой-тройкой весьма удачных шуток. Как Джос любил повторять про себя: быть может, он и не блистал беглым умом, зато нагружал его постоянно. А этим вечером, полным какого-то необъяснимого напряжения, кое-что никак не желало сходиться в его мозгу.
Остальные вокруг продолжали перемывать косточки самому ненавистному отпрыску Витгена.
— Онже так и мнит себя, что он Наследник Престола, — хихикнула Джиллиан, кокетливо колыхнув своими юбками. — А остальные из нас, как минимум, и в подмётки ему не годятся. Вы бытолько видели, как он выделывается перед нами в будуаре! — она задрала нос и принялась гримасничать, изображая игру на лютне. — Попробуй, рискни заикнуться о чём-нибудь, кроме его песни! Брр! Столько ледяной надменности, куда там снегопаду! Решишь, что тебя саму под забором нашли, такой в ответ апломб, такая холодность!
Мекеаль прыснул, запрокинув голову.
— Надо полагать, он считает, что слишком хорош для такой, как ты! Ему же, красавцу такому, здесь не имеется равных. Если кто и подойдёт, так только дамочка королевских кровей, можете не сомневаться! Девчонки, вроде тебя, для него не достаточно высокородны.
— Или не слишком хороши собой, — хохотнул Мертин. — Господи, подумать только... Никто из вас, юные красотки, и рядом не стоял с прелестным личиком Его Высочества! Ну не может же он, в конце концов, допустить, чтобы его дама была дурнее его самого.
— Даже не сомневаюсь в этом, — вставил своё слово Ларенс, вторя Мертину. — Ничего, вот попадет в Высшую Курию, враз узнает, что он не единственный обладатель симпатичной физиономии. Вполне может статься, что он сам вдруг окажется в чьей-то тени, так, для разнообразия! Попомните мои слова, дражайшему Ваниельчику придётся жестоко очнуться, как только окажется в Хейвене.
— Черт подери, вот, ведь,несправедливость, — помрачнел Мекеаль, которому снова напомнили о том, куда отправляется Ваниель. — Я бы и сам пожертвовалкакой-то там рукой, только бы после этого поехать в Хейвен! То есть, хочу сказать, представьте сами: все лучшие бойцы государства — там. Там же средоточие всего! — в жесте, полном расстройства, он широко взмахнул руками, едва не задев Мертина. — Как, скажите на милость, мне получить эти, как их... офицерские полномочия, да и вообще какой-бы то ни было пост, если никто при Дворе так и не увидит меня, не замолвит за меня словечко? Для того же и отослали мою сестрицу, чтобы пристроить её поближе ко Двору! Это же прямой шанс оказатьсязамеченнымво Дворце! Могу поручиться, она вскорости станет офицером, тогда как я, в лучшем случае, буду Сектор-Коммандером, и то ещё вилами на воде писано. А ведь это далеко не одно и то же, чёрт подери! Этомнеследует быть при Дворе: я же не наследник!Это ядолжен был ехать, а не Ваниель! Этожуть как не честно!
— Ага. Это по праву твоё место, — отозвался эхом Ларенс, беспокойно переступая с ноги на ногу. — Да мы все тут, чёрт возьми, лишь второго и третьего порядка — и каждому нужен подобный шанс, или мы будем по гроб жизни влачить жалкое существование в этой глуши! Нам же не светит никуда выбраться отсюда.
— А вы только представьте себе, какие там дамочки, — вставил Керле, закатив глаза и чмокнув себя в тыльную часть ладони. — Отборные красотки со всего королевства.
И тут же, смеясь, присел, потому что Джиллиан отвесила ему подзатыльник, а затем в притворном негодовании пригрозила своим кулачком.
— Чёрт подери, вы только задумайтесь на мгновенье, — не унимался Мекеаль. — Что, именем Хейвена, онтакого сделал, чтобы заслужить эту награду? Всё, чем он тут занимался, так это изображал из себя менестреля, задирал перед остальными свой нос, да при первой возможности увиливал от обязанностей! — Мекеаль гневно сверкнул глазами и для пущей убедительности стукнул кулаком в ладонь. — Ну, конечно, он жеМатушкинсюси-пуси, но всё же.... Ведь не она же она, в самом деле, убедила Батюшку, чтобы тот отослал его? И, потом, вы все видели, как она себя повела! Тогдапочему? Почему именно он, если остальные из нас готовыумеретьза возможность поехать в столицу?
Джосерлин продолжал задумчиво изучать темноту: он по-прежнему пытался собрать воедино всё, что ему довелось тут наблюдать. Но стоило Мекеалю умолкнуть, как все выжидающе уставились на него, и тогда он прочистил горло.
Всем, конечно, отлично было известно, что он не блещет свои умом, как Ваниель, но зато у него был дар видеть самую суть вещей. Так что всем было интересно, не сможет ли он как-то ответить на эти их вопросы. Обычно у него всегда находился ответ и, как они, в общем-то, и рассчитывали, сей раз не явился исключением.
— А что именно заставляет вас всех полагать, будто это поощрение? — негромко начал он.
Удивление на обращённых к нему лицах, сменившееся озарением, заставило его кивнуть, он увидел, что они, наконец, уловили его мысль.
— Ясно вам? — продолжил он, ничуть не повысив голос. — Для Ваниеля это вовсе не поощрение — это ссылка.
Очутившись под покровом спасительного полумрака галереи, Ваниель мог более не сдерживать своей дрожи, но всё же он не решился надолго остаться и здесь. Ведь кому-то из этих могло прийти в голову отправиться за ним по пятам. Зато что он точномог... теперь, когда был вне досягаемости их назойливых ушей и пристрастных глаз... так это припуститься бегом. Что он и сделал. Впрочем, он всё равно старался бежать как можно бесшумней, молча следуя за собственной тенью сквозь неверный полумрак галереи.
Он нёсся мимо запертых тёмных дверей, ведущих в будуары, в рыцарский зал и в часовню. Когда он пробегал мимо светильника или какого-нибудь факела, тень его кидалась вперёд него, а потом сползала косой линией по стене и пауком убегала на пол. Он не поднимал головы, чтобы никто, случись кому-то вдруг появиться из одной из этих дверей, не увидел, что он готов разрыдаться.
Впрочем, никто не появился, так что ему удалось добраться до спасительного укрытия в лакейском крыле, не встретив ни единой живой души. Очутившись там, он сломя голову бросился вверх по каменной лестнице. На ней кто-то потушил весь свет, но Ваниель не обращал на это внимания. Он уже столько раз поднимался по этой лестнице, ослепленный еле сдерживаемыми слезами, что ноги сами несли его, куда надо. Отчаянным прыжком он достиг самой верхней площадки и с гулко колотящимся сердцем преодолел последние пару шагов до собственной двери. Еле сдерживая судорожные рыдания, кое-как в потёмках нащупал в кармане ключ, отпер замок... Слезы... они грозили вот-вот политься.
И полились, едва он сумел открыть дверь. Он поскорее захлопнул её за собой, запер задвижку и вжался спиною в грубое дерево, откинув голову назад и переводя дух. Он давился рыданьями, до последнего не позволяя им прорваться наружу, ибо гордость не позволяла ему допустить, чтобхоть кто-нибудь— пусть даже слуги — узнал о том, насколько ему плохо. Но горячие слёзы катились по его щекам, делая мокрым ворот его рубахи, и он уже не мог ничего с этим поделать.
Они же меня ненавидят. Ох, как же они все ненавидят меня! Да, я знал, что меня недолюбливают, но я и понятия не имел, насколько я им ненавистен!
Он в жизни не чувствовал себя таким одиноким и настолько беззащитным. В этот самый миг он был готов броситься из окна, если бы только мог быть уверен, что точно разобьётся насмерть. Но, как он успел убедиться ранее, тут былоне таквысоко от земли, боль же была куда худшей перспективой, чем даже одиночество.
В конце концов, он дотащился до своей постели, стянул с себя одежду и забрался под одеяла, сотрясаясь в рыданиях, которые был вынужден сдерживать до последнего. Несмотря на все усилия, слёзы полились вновь, и он уткнулся в подушку, чтобы заглушить плач.
Ох, Лисс... Лисс... я не знаю, не знаю, что мне делать! Никому я не нужен, всем плевать на меня, никто и пальцем не посмеет шевельнуть ради меня, только ты.... Тебя же сбагрили от меня подальше. Мне страшно, мне так одиноко, да ещё наш Отец... он пытается сломить меня, я это точно знаю.
Он перевернулся и уставился в темноту над собой, чувствуя, как жжёт глаза.Я хочу умереть. Прямо сейчас.
Он даже попытался заставить своё сердце не биться, но оно упрямо игнорировало его.
Ну почему меня не могут оставить в покое?Он зажмурил горящие глаза и закусил губу.Почему?! Так он и лежал в своей постели, чувствуя каждый бугорок на матрасе, каждую складку на простыне. Все его мышцы были напряжены настолько, что начали ныть, голова пухла, а глаза по-прежнему жгло огнём.
Он пролежал так, казалось, целую вечность, но, как ни надеялся, так и не смог забыться сном. Наконец, он оставил всякие попытки заснуть, нащупал свечку около постели и скользнул в душную темноту своей комнаты. Подобрав с пола рубаху, натянул её на дрожащее, голое тело и осторожно двинулся к двери. Хотя в самой комнате и было тепло — даже, пожалуй, слишком — плитки пола под его ногами были отрезвляюще ледяными. Кое-как добравшись впотьмах до двери, он приложил ухо к трещине и прислушался, что было сил, нет ли кого в коридоре и на лестнице внизу.
