Крылатый

Мирон швырнул меч на землю, и тот растворился в ней, вернувшись в лоно породившей его первоосновы.

Мирон замахал крыльями, набирая высоту. Пока что никакой магии, только мощь огромных крыльев, только воздух, на который так приятно опереться. Что в сравнении с ним объятия любимой женщины? Пустяк! Небо обнимало Крылатого, небо дарило ему свою любовь и свое тепло, а он в ответ отдавался ему, растворяясь в нем, становясь его частью.

В этом и заключалась суть магии воздуха. Не подчинять, не использовать, не владеть. Обнимать и отдаваться! Это понимал Зоран, не раз державший Крылатого, и даже сумел облечь это в числа и формулы, но научиться этому сам — так и не смог. Магия воздуха недоступна бескрылым.

— Руланской армии больше нет! — простонал Айртон, с трудом сумев сделать вдох скрученными в узел легкими.

— Да! — воскликнул Андрон. — Есть! Мы победили!

"Вы. Да, конечно, вы!"

Крылатый парил. Крылатый входил в штопор, наслаждаясь тем, что в отличие от планера мог в любой момент остановить свое падение и снова набрать высоту. Крылатый крутился и кувыркался в воздухе, наслаждаясь тем, как меняются местами небо и земля.

Крылатый делал то, для чего был рожден. Не для смерти и убийств, не для разрушительной магии и покорения городов.

Крылатый летал. Просто летал.

Зоран вторично перевернул песочные часы. Песок отмерял последние тридцать минут.

Айртон больше не кричал, на это не было сил. Боль пожирала его, выедала глаза, судорогой сводила пальцы, плавила суставы и мышцы. Он давно перестал пытаться ставить барьеры на ее пути, перестал пытаться локализовать ее где-то в определенном органе или части тела. Она была везде, сжимала сердце раскаленной рукой, одновременно заливая легкие мертвящим холодом и сжимая ребра до хруста.

Но он держался. Он держал.

Крылатый летел над поверхностью огромного озера где-то на севере королевства. Летел над самой водной гладью, чувствуя, как легко и прочно держит его воздух. Он снова набирал высоту, складывал крылья и падал, падал, падал, раскрывая крылья у самой земли, и проносясь над ней, касаясь руками цветов и трав. Не плел хитроумных заклинаний, не сотрясал земную твердь, не вызывал ни огненного дождя, ни даже дождя обыкновенного. Мирон летал, забыв обо всем — о времени, о руланцах, об Айртоне и о себе самом. Он был Крылатым, и он мог летать, а потому — он летал.

Айртон держал руки на шаре, держал Крылатого, и делать это ему помогало чувство упоения, передававшееся ему через артефакт. Чувство, что нет ничего прекраснее полета, ничего приятнее, чем объятия воздуха, ничего величественнее орлиных крыльев, обнимавших воздух в ответ. В сознание Айртона вторгались картины и воспоминания из детства Мирона. Парящий над его домом ястреб, высматривающий зазевавшегося во дворе цыпленка, стремительный стриж, никогда не прекращавший своего движения в небе, голубь, приземляющийся на пыльную дорогу, в последний раз взмахивающий крыльями, и плавно опускающийся на свои тонкие лапки.

Мирон с детства бредил небом, поэтому артефакт и выбрал его. Случайно ли он появился в его огороде или же зародился там, под землей, во владениях человека, мечтавшего подняться в воздух? Или же шар был подарком самого Творца, откликнувшегося на молитвы подростка, строившего крошечные планеры из лучин и листьев лопуха? На эти вопросы ответов не было, но Айртон теперь явственно чувствовал, что шар был связан с Мироном. Только с ним и именно с ним, и не принял бы никого другого, не подарил бы другому крыльев.

— Время истекает! — раздался рядом голос учителя. — Скажи ему, пусть приземляется. Песок почтив высыпался.

"Время истекает" — крикнул Айртон Крылатому и почувствовал, что тот услышал его. Но вместо того, чтобы опуститься на землю, он зачерпнул крыльями ветер, возносясь в небеса. И снова к Мирону потянулась магия, на сей раз — не вся, присутствовавшая в мире, а лишь магия воздуха, служившая ключом к его сущности.

Крылатый набирал высоту, сам ветер возносил его вверх, все выше и выше, за облака, навстречу солнцу.

— Все, время вышло, — раздался рядом голос учителя.

Последние песчинки пересыпались из одного сосуда в другой. Он смог! Он выдержал! Он удержал! И сразу же, вслед за облегчением от того, что эти кошмарные полтора часа истекли, боль сделала новый рывок, пошла в последнюю атаку. Она ворвалась в голову Айртона, до того момента остававшуюся чистой, пылающими клинками вонзаясь в мозг. Он закричал бы, если бы мог, но кроме хрипа его горло уже не могло издавать никаких звуков.

"На землю, Мирон! Быстрее! Я не могу больше!"

"Держи меня, мальчик! Держи! Еще минуту!"

Крылатый набирал высоту, прижав крылья к телу. Он стрелой несся вверх, возносимый одной лишь магией. Возносимый туда, где не летают птицы, потому что их крыльям не на что опереться. Туда, где воздух разряжен настолько, что в нем невозможно дышать. Выше самых высоких гор, выше самых легких облаков. Так высоко, что мир внизу перестал быть плоским и обрел округлость.

"Держи меня, Айртон! Держи!"

Айртон не просто чувствовал мысли Мирона, он слышал их. Слышал мольбу в его голосе, но сил терпеть боль больше не было.

"Я не могу! Больше не могу!"

"Держи! Пожалуйста, держи!"

Мирон закончил подъем. Он замер на высоте пятнадцати верст над миром, в последний раз расправив крылья, которые уже не могли найти для себя опоры. Здесь нечего было обнять, не на что было опереться, нечего было зачерпнуть. Здесь сходила на нет даже магия, здесь была граница мира, и в последним усилии Крылатый поднялся на ней, всего на шажок, но поднялся, перешагнув все грани доступного.

А потом — стал падать вниз, вновь призвав на помощь доступные лишь ему силы. Мирон разгонялся все сильнее, чувствуя, как его тело охватывает жар.

Айртон понял, что тот собирается сделать.

"Медленнее! Медленнее! Тормози!"

"Нет!"

Скорость была такой, что воздух не успевал расступаться перед Крылатым. Он сгустился, стал плотным и осязаемым, и Мирон несся к земле, толкая перед собой толщу густого как вода воздуха. Толкал с грохотом, напоминавшим раскаты грома, разносившимся далеко окрест.

— Я лечу!!! — закричал он, но не услышал своих слов.

Крылатый несся к земле, обгоняя звук, оставляя его далеко позади.

"Нет! Не смей!"

На такой скорости он не смог бы расправить крылья, даже если бы захотел. Их просто оторвало бы, а этого Мирон допустить не мог. Он хотел умереть Крылатым, потому что жить бескрылым больше не хотел!

"Спасибо! Отпускай меня, Айртон! Отпускай!"

И Айртон отпустил, поняв, что сделать все равно больше ничего не сможет. Убрал руки от шара, но какое-то время еще чувствовал контакт с ним, чувствовал, как уходит боль, возвращается обратно в артефакт, стекая с его ладоней, а в его голове все еще бились отголоски восторга Крылатого, трижды за час совершившего невозможное. Разгромившего непобедимую армию, вырвавшегося за границы мира и обогнавшего звук.

Шар потух. Разом сделался угольно-черным. Не наполненным грозовым облаком, а просто черным, мертвенно черным.

— В чем дело? — спросил Андрон, недоуменно взирая на артефакт.

— Он мертв, — ответил Айртон, не глядя на него. Он смотрел на учителя. Знали ли Зоран? Догадывался ли о том, что задумал его друг?

Зоран кивнул. В глазах старого мага была печаль, но не было удивления. Да, он знал, что этот полет станет для Крылатого последним.

— Ну что ж, отлично, — потер руки Андрон, — сочинить бы красивую историю о героической гибели великого защитника королевства... В страшной битве с лучшими магами Рулании, в которой наш защитник и хранитель победил всех, но последний маг, умирая, сплел настолько страшное заклятье... Ну, вы поняли. История любит героев. Но, увы, нельзя. Крылатый должен жить.

Он обернулся к своим замам, стоявшим чуть поодаль:

— Крылатый жив и по-прежнему среди нас. Никто не знает имени героя, но он всегда готов подняться на защиту Родины.

— Андрон, ты повторяешь уже совершенную ошибку, — возразил Зоран, — вера в непобедимость Крылатого, в то, что он всегда готов прийти на помощь — это не то, что нужно королевству.

Зоран успел подставить блок, и брошенная Андроном молния зазмеилась по магическому щиту, стекая в землю, но следующий удар пробил этот щит, ударив точно в грудь седого мага. Знаменитая черная плеть, коронное заклинание верховного магистра, хлестнуло Зорана в грудь, подбросив его в воздух и отбросив на несколько шагов назад. А следом, с интервалом в секунду, ударили остальные двое, ударили простыми и явно заранее заготовленными заклинаниями, давно сплетенными и лишь ждавшими нужной секунды. Ледяная стрела и молот, именно в такой последовательности. Стрелу Зоран еще успел удержать, но ударивший следом молот вбил ее в его сердце.

Айртон не думал, он просто ударил изо всех сил, которые у него еще оставались. Простой огнешар, в который он, конечно же, не успел вложить все свои 23 по Урману — в лицо главе корпуса, и заклинание левитации — не направленное, просто по площади, чтобы заставить потерять опору всех, кого оно заденет. Простое заклинание, легко отразимое, если ты, конечно, успеешь догадаться, что тебя атакуют именно им, а не боевым заклятьем. Магистры не ожидали. Они ставили защиту от проникающих заклинаний, поэтому Айртон выиграл целую секунду. Но что может сделать молодой маг-теоретик против трех умудренных опытом магистров, годами шлифовавших свои навыки, отрабатывавших стремительные броски заклятий и молниеносную постановку щитов и зеркал?

Ничего. Сам маг — ничего.

Айртон метнулся к телеге и запрыгнул в нее, укрывшись за шаром. Артефакт был достаточно большим, чтобы спрятаться за ним, сжавшись в комок, прижавшись к нему всем телом, положив обе руки на прохладную стеклянную поверхность.

Магистры, конечно же, знали, что шар пропускает через себя любое заклинание, как вода пропускает свет. Они не стали даже тратить время на то, чтобы обойти телегу и поджарить Айртона напрямую. Они ударили прямо через шар, не дав своему противнику время на контрзаклятье. Но на создание щита Айртону времени все-таки хватило. Как-никак оборонительные заклятья всегда были его коньком, Айртон плел их на одних рефлексах, кончиками пальцев, настолько быстро наполняя их силой, что пробить его щит не мог даже учитель.

Но три удара магистров — смогли.

Они действовали по проверенной и отточенной схеме. Черная плеть, сокрушавшая любую внешнюю защиту, ледяная стрела, пробивавшая последние поставленные у самого тела блоки, и молот, забивавший стрелу в грудь врага.

Плеть со свистом отскочила от щита Айртона, ледяная стрела стекла безвредной влагой на доски телеги, но сделала свое дело, сожрав остатки щита. И молот прошел, но искаженный шаром, через который ему пришлось протий, он попал не в грудь, а в плечо, сбросив Айртона с телеги, раздробив кости, и крепко приложив его головой о мостовую. Боль от перелома была настолько слабой, в сравнении с тем, что он испытал несколько минут назад, держа Крылатого, что поднимаясь Айртон рассмеялся.

Все было кончено. Магистры мертвы.

"Пока он касается артефакта... " — вспомнил Айртон слова их клятвы на крови.

* * *

Карета остановилась.

— Прибыли, господин! — негромко сказал кучер. Кричать нужды не было, большую часть дороги его пассажир просидел рядом с ним, на козлах. Даже несмотря на успокаивающие боль заклинания, его донимало заживающее раздробленное плечо. Раны, нанесенные магией, да еще такой мощной и изощренной, заживали долго и болезненно, но прохладный ветер, как ни странно, успокаивал боль, поэтому молодой маг отказался ехать в карете.

А ведь раньше он не любил ветер. Ветер ерошил волосы. Ветер бросал пыль в лицо.

Теперь у них с ветром была общая потеря.

Он сильно изменился с прошлой поездки. В черных волосах серебрилась благородная седина, ничуть не умалявшая красоты юноши, а наоборот придававшая ему серьезности и стати. Старый Раст знал немногое — в корпусе его ценили как раз за то, что он возил кого надо и куда надо, не задавая вопросов и не распуская язык. Как с равным с ним говорил лишь ныне покойный Зоран, да теперь вот, как с равным с ним молчал Айртон, еще три дня назад казавшийся заносчивым молодым мажором. Раст знал лишь, что в корпусе произошел переворот, что прежний глава корпуса мертв, и что решающую роль в этом перевороте сыграли как раз Айртон, Зоран и Мирон. Знал он и что следом за ним сюда едет телега, груженая каким-то очень тяжелым ящиком, который велено не открывать под страхом смерти, доставить сюда и под руководством Айртона закопать у дома Мирона.

Маг спрыгнул на землю, поморщившись от боли в плече и махнул рукой кучеру.

— Заводи лошадей, распрягай.

— Слушаюсь, господин.

— Слушай, Раст, ты готовить не умеешь, часом, а?

— Умею немного, господин. Как не уметь? Я ж один живу, супруга моя померла уж лет восемь как.

— Картошечки с грибами можешь пожарить?

Раст окинул взглядом участок, приметил кусты картофеля, и кивнул.

— Картошку — точно могу. А грибы — это надо в доме пошукать, может у Мирона сушеные где хранятся или соленые в погребе найдутся.

— Так пошукай. У меня от голода кишки в узелки завязались. Да и ты, поди, оголодал с дороги.

— Хорошо, господин. Но... — Раст долго подбирал слова, боясь вызвать гнев мага. Все-таки перед ним благородный, возражать ему было опасно. А ну как обидится, что какой-то кучер с ним спорит? А ну как превратит во что маленькое и мерзкое? — Как-то неправильно это, в покойницком доме по погребам лазить. Может родня какая у Мирона осталась?

— Не осталась, Раст. А дом теперь мой. Заводи лошадей!

Айртон направился к дому, потрепал по голове вышедшего ему навстречу сторожа. Мохнатое чудовище больше не кидалось на него, несмотря на то, что Айртон так и не был внесен в перечень образов людей, допускавшихся в дом. Да и некому больше было подправить этот перечень — все маги, участвовавшие в создании сторожа, были мертвы, а разбираться в хитросплетениях сторожевых заклятий нужно было несколько месяцев.

Черной твари просто больше некого было охранять.

— Ничего, — сказал Айртон, обнимая здоровой рукой толстую медвежью шею зверюги, — ты мне еще пригодишься. Как тяговая сила, например. Будешь махолет разгонять!

Махолет стоял все там же, за домом. Все такой же неловкий, неуклюжий, неправильный, так непохожий на обтекаемые фюзеляжи планеров. Так похожий на своего прежнего хозяина, который точно также не вписывался в этот мир из-за своей странной любви, любви к небу.

Взаимной любви.

— Что там Мирон говорил? Убрать два колеса? Центр тяжести сместится, надо это как-то компенсировать. Облегчить конструкцию? Нет уж, он и так, кажется, развалится при попытке взлететь. Посмотрим, смогу ли я его поддерживать левитацией... Руланские маги могли, значит и я смогу.

"Ты станешь главой корпуса, мальчик!" — сказал тогда Мирон.

"Может быть, — мысленно ответил ему Айртон, — но сначала я стану Крылатым!"

Июль 2016 г.