Последний брат

— Принимайте, вояки, — весело сказала девица и начала сгружать миски с дымящимся варевом, ложки и хлеб. — Остальное сейчас донесу.

— Спасла от голодной смерти, красавица! — благодарственно сказал Тит, втягивая идущий от миски парок.

Девица улыбнулась и стрельнула в Тита черными глазищами.

— Мису передай! — Толкнул Улеб Тита.

— Держи. — Тит сунул мису на голос, не отрывая взгляда от девушки. — А как тебя зовут, глазастая?

— А так и зовут... — Девица наклонилась чуть ближе к Титу. — Матакья.

— Знала бы ты сколько лет я тебя искал, Матакья, — проникновенно провозгласил Тит.

— Именно меня? — изумилась девушка, доверчиво распахнув глазищи.

— Именно тебя.

— Небось все по женским спальням разыскивал? — ехидно поинтересовалась девица, отбросив простодушный вид

— Бывало, и там, — скромно ответил Тит.

— То-то и вижу, что бывало.

Теперь, поскольку все с подноса уже перекочевало на стол, Матакья распрямила стан, отчего внушительная грудь её прорисовалась даже под грубым платьем особенно объемно.

Несмотря на гипнотизирующие глазищи Матакьи, взгляд Тита неудержимо соскальзывал ниже.

— Матакья, хватит там языком с солдатней чесать! — гаркнула со своего конца залы горластая хозяйка. — Посетители ждут. И ты, ушастенький, ешь, что заказал, а не сбивай моих девчонок пустым трепом. — Тыкнула она в Тита своей деревянной клюкой.

— Правильно, Матакья! Брось этих земных сусликов, иди к нам — настоящим морским дельфинам! — завопила развеселая матросня через два стола. — Да захвати с собой кувшин черного вина. У нас все уже обмелело!

— А чего это сразу трепом? — Тит подбоченился, и игнорируя матросню, полуобернулся к хозяйке. — Я, может, Матакье хочу бусы подарить.

Матакья, которая вроде как уже совсем собиралась отойти от стола, притормозила.

— Такой как ты может девушке только ребенка подарить! — фыркнула баба. — Дурное дело не хитрое.— У тебя солдатик, даже на меня денег не хватит, а о моей внучке и думать забудь.

— Га-га-гы-га! — громыхнули хохотом остальные посетители, от хмельного восторга проливая вино на себя и окружающих. И даже сидевший в углу невозмутимый тип с лицом, покрытым замысловатым ритуальным узором из шрамов, ухмыльнулся так, что белые линии ожили на загорелом лице.

Матакья подмигнула Титу и сделала шаг назад.

— Ты к нам еще подойдешь, кудесница? — умоляюще спросил Тит.

— Конечно, — улыбнулась Матакья. — Я ведь еще должна принести сыр и вино.

— И мёд, мед! — на всякий случай напомнил педантичный, когда дело касалось желудка, Амар.

Матакья кивнула, развернулась и пошла, волнуясь телом, как лодка в открытом море. Тит провожал её взглядом, глядя как раз у ту точку, где кончалась спина и начинались ноги.

Улеб протянул руку, аккуратно просунул ладонь под подбородок Тита и легонько повернул его голову вверх.

— Шею сломаешь, — хмыкнул он.

Амар тем временем отломил кусок круглого хлеба и взялся за ложку. Трофим и остальные спохватились и присоединились. На некоторое время разговоры прервались, и даже Тит перестал отслеживать по залу фигуристую Матакью. Но когда та появилась в дверях от кухни со вторым подносом, где стояли сыр, мед, и вино, Тит оживленно буркнул 'пойду помогу', и воссияв улыбкой, бросился навстречу девушке.

— Во имя божье! Этот висельник нашел самый захудалый притон, чтобы надраться? — Раздраженный окрик у двери перекрыл на миг остальной гомон.

Трофим повернулся. В распахнутую дверь входила небольшая процессия. Впереди — пожилой жилистый дядька в восточной жилетке, чью загорелую лысину оттенял пушок седых волос. За ним вальяжно двигался богато одетый симпатичный молодой человек, с уверенной посадкой головы и жестами, с тонким длинным мечом на бедре. Темно-рыжие волосы странно контрастировали со смуглой кожей. За роскошно одетым вошли двое голых по пояс здоровяков с серьезной мускулатурой, и уже после них еще трое моряков с продубленными морем физиономиями.

— Не стоило вам приходить сюда, патрон, — озабоченно покачал головой пожилой, двигаясь между столиков. — Не дело вам заниматься такими вещами. Я бы и сам притащил Эулохио на борт...

— А куда ты смотрел, пока он надирался? — все так же раздраженно продолжал рыжий.

— Я закупал провизию, патрон. Когда ребята сказали мне, Эулохио уже успел распустить паруса.

Трофим наблюдал за сценой с ленивым любопытством. Пожилой называл рыжего патроном. Так обычно именовались венецианские капитаны. Но рыжий был изрядно молодоват для такого звания.

— Я расстанусь с ним! — процедил сквозь зубы рыжий.

— Он напивается не так уж часто... по сравнению с остальными. И он отличный пилот.

— Не надо мне его расхваливать! Если мы не выйдем сегодня в море, проклятый местный эмпорос влепит мне неустойку. Этот клещ удавит меня неустойкой!.. А! Вот он!

Рыжий, узрев цель, уже без провожатых подскочил к столу, за которым расположилась ватага людей в последней стадии гулянки. Еще несколько минут назад они вопили, орали, а теперь почти затихли. Двое тихо полусползли под стол. Один, обнаженный по пояс, заснул на столе, отодвинув блюдо, и раскинув по доскам давно немытые черные патлы. Двое еще держались и даже пытались мычанием что-то друг другу объяснить, пяля друг на друга пустые, как мутные стеклянные бусы, глаза. И наконец последний, впав в задумчивую пьяную меланхолию, тянул себе под нос нудную мелодию с неразборчивым бормотанием слов. Впрочем, при виде рыжего он тут же заткнулся и вскочил, пытаясь придать себе вертикальное положение.

— Капитан.. упф... а мы тут... эээ... — забормотал он.

— Стадо свиней! — с ледяным презрением прошипел рыжий.

— Всех разом не утащим, — предупредил рыжего капитана один из его мускулистых спутников.

— Я сейчас подниму Эулохио. Возьмете его, и еще, сколько сможете. За остальными вернетесь без меня. К вечеру мы должны быть в море.

Рыжий подошел к столу и, взяв за волосы, оторвал голову черноволосого от стола.

— Эулохио! Ты слышишь меня, каторжное семя?

Эулохио нахмурился, и его рука поползла к ножнам на поясе, чтобы схватиться за кинжал. Это ему не удалось, потому как кинжал был воткнут рядом с ним в стол — рука впустую цапала по ножнам.

Трофим наблюдал за происходящим с легким интересом. Жизнь — лучший театр.

— Скотина, совсем берега потерял... — Рыжий отвесил Эулохио крепкую оплеуху.

Эулохио сурово нахмурил густые брови, некоторое время водил глазами в разные стороны. Наконец он смог сфокусировать взгляд на капитане. Брови его распрямились, а лицо расплылось в пьяной улыбке. Моряк попытался сказать своему капитану что-то ласковое, но членораздельного произнести не смог и снова провалился в блаженное пьяное марево.

— Оставьте, сеньор Мастарно, — стал увещевать лысый капитана. — Все равно в таком виде вам от него ничего не добиться. Позвольте, я сам приведу его на корабль...

Рыжий раздраженно отмахнулся. Он разжал пальцы, и голова помощника с деревянным стуком снова упала на стол. Рыжий брезгливо вытер руку платком. Ноздри его сердито вздувались.

— Профос, плеть!

Один из мускулистых спутников, все так же безмолвно вытащил из-за пояса плеть и подал её рыжему.

— Стоит ли, патрон? — озабоченно забормотал лысый. — Он виноват. Но он же не колодник... И здесь не море.

— Вот именно! — Бешено зыркнул на лысого рыжий. — Не море! А мы уже три часа как должны быть там! Я подниму этого скота, даже если придется просечь его до костей!

— Патрон, я бы не...

Пожилой не успел закончить фразу. Капитан сделал широкий замах. Наверное, ему стоило доверить это дело профессионалу — профосу. Наверное, от злобы он позабыл, что замах плетью вовсе не обязательно делать так резко, главное, резко её опустить... Он и опустил её резко: свистнуло, и на обнаженной спине патлатого Эулохио вздулся багровый рубец, кое-где лопнувший красным. Но за миг до этого за спиной рыжего раздался вскрик и следом — звон битой глины. На замахе плеть своим кончиком аккурат хлестанула по щеке проходившего мимо Тита, который с довольной улыбкой тащил принятый у Матакьи кувшин с вином.

Ойкнула Матакья.

Схватившись за лицо, полусогнувшись, раскачивался Тит.

Замычал тяжким стоном Эулохио, силясь понять, что происходит, и собрать пронзенное болью, непослушное тело, перетекая по столу, как медуза, выброшенная на берег.

Вино между осколков кувшина растекалось по полу.

— Пропало вино, — пробормотал Амар.

— Застегните пояса, — тихо сказал Трофим. — Тит?!

Тит тряхнул головой, распрямился. Все же он получил не со специального замаха, и до крови его не просекло, но на щеке вздувался отчетливый след. Он кивнул Трофиму, мол, в порядке, и глаза целы. Лицо его болезненно дергалось.

В зале стало тихо.

Рыжий только по звону и вскрику сзади сообразил: случилось что-то не то. Он обернулся, увидел Тита.

— А ну платите за разбитый кувшин! — повелительно крикнула со своего места хозяйка.

— Успокойся, женщина. — Небрежно отмахнулся рыжий капитан. — Я заплачу.

Он протянул руку к поясу, где висели два тугих кошеля, засунул руку в меньший из них, и вытянул горсть монет. Основательным хозяйским движением он положил тяжелый медный фоллис на поднос застывшей рядом Матакье.

— Это за кувшин, — сказал он. — И принеси парню его вино. — Он повернулся к Титу, который распрямился, прижимая руку к щеке. — Ты просто оказался не там, где надо, парень. Без обид. Вот! — Он шевельнул пальцами, и из горстки монет выдвинулся еще один фоллис, зажатый между большим и указательным. — Поправь здоровье. — Капитан посмотрел на Тита, положил монету на столешницу ближайшего стола и отвернулся.

Потом обласкал взглядом Матакью и положил ей на поднос еще один фоллис.

— Это за то, что напугал тебя, красавица.

— Благодарю господин, — с улыбкой присела Матакья.

— Эй! — окликнул Тит.

Капитан обернулся.

Тит ударил с правой.

Капитан успел еще гукнуть что-то, прежде чем кулак Тита закончил свою траекторию у него на физиономии. Удар откатил рыжего назад, пятясь, он запнулся ногами за скамейку, где ворочались беспробудный Эулохио и два его бесчувственных товарища. Бешено размахивая руками, рыжий вцепился в плечо одного, но инерция перевесила: капитан не задержался, а только увлек за собой. Этого хватило, чтобы перевернуть скамью, отчего уже все четверо посыпались на пол со страшным грохотом, отененным визгом сдвинутого с места стола. И над всей этой картиной желтыми россверками мелькнули медные искры фоллисов, разлетевшихся из руки рыжего в момент падения. Мгновением позже они осыпались на пол тяжелым дробным дождем. Но не все — Трофим, уже вскакивая с места, увидел, как одна из монет исчезла в кулаке моряка с соседнего стола, который выбросил пятерню с точностью и быстротой хватающей рыбину чайки. Улеб уже опережал Трофима в рывке, а остальные вскочили на долю мгновения позже.

— А!.. — рявкнул один из бритых здоровяков, сопровождавших рыжего, и замахнулся на Тита своей плетью, которая выглядела даже тяжелее той, удар которой Тит уже получил. Тит резким скачком поднырнул под занесенную руку, ухватил лысого за предплечье и попробовал провести бросок, но лысый перехватил его руку. Они совершили пол бешенного оборота вокруг друг друга и (кто из них подставил другому, ногу бегущий Трофим разглядеть не успел) рухнули на пол.

Второй здоровяк, до драки уступивший своему капитану плетку, подскочил к упавшим и примерился зарядить барахтающемуся Титу ногой по голове. Но тут подоспел Улеб и таранным ударом плеча вломился ему в грудь. В результате лысый крепыш улетел по проходу между столами так, будто его сдуло ветром; упасть ему не дала группа моряков: — нежно подхватили, сберегая свой стол, и уже не столь нежно отбросили в сторону. А Улеб осуществил то, что не удалось крепышу, — занес ногу и от души приложил в бок тому, что кряхтел на полу, подминая под себя Тита. Здоровяк беззвучно выпустил воздух, разжал хватку и отвалился от Тита в корчах боли.

Тем временем трое оставшихся на ногах людей рыжего скучковались и встретили самого Трофима, Юлхуша, Амара и Фоку. Краем глаза Трофим успел заметить, как дергаются, пытаясь вернуться из пьяного марева, те трое с неупавшей скамьи стола, где гуляли люди капитана. Трофим обменялся парой крепких ударов с загорелым голубоглазым помощником рыжего, и почувствовал, что руки у того набиты на драку. Уклонил голову — удар помощника прошелестел вскользь по скуле, оставив горячее ощущение; чуть бы правее и... Но тут и самому голубоглазому прилетело со стороны по уху от Фоки. Слева схлестнулся с моряком в череде ударов Юлхуш, Амар обходил его сбоку. Придется морячку отходить и сломать их стенку, иначе с фланга забьем...

Где-то в стороне разъяренно заревел отброшенный Улебом бритый здоровяк и понесся со страшным воем обратно, набирая в скорости силу удара. Улеб дождался, чуть уклоняясь от летящего кулака, отставил назад ногу, и резко выставил веред локоть согнутой руки, уперев её прижатый к груди кулак в ладонь другой. Здоровяк влетел в этот локоть как волна в утес, и разбился на нем. Улеба отбросило на шаг назад, но здоровяк рухнул перед ним сломанной кучей.

Голубоглазый, видать, уже сообразил, что теперь у контуберналов появился перевес, и сейчас это скажется, — особенно после того как Трофим, пнув по подвернувшейся ноге молотившего моряка, вернулся к самому голубоглазому и всадил ему свою отработанную коронку — прямой с правой в лоб, между глаз. Этот удар люди отчего-то, как правило, замечали слишком поздно. Голубоглазый опять показал, что не дурак, успел отклонить корпус назад, и все равно ему, хоть и ослаблено, но прилетело. Сломав защитную динию голубоглазый отпрыгнул, мотая головой чтобы прийти в себя, и, и крикнул:

— Моряки!.. — И затем выдал вечное: — Наших бьют!

Этот крик почему-то произвел на участников останавливающий эффект. Драка замерла. Двое оставшихся моряков отступили к голубоглазому, разорвав дистанцию, и один из них тут же выхватил из ножен нож. Второй, стрельнув взглядом в его сторону, последовал примеру. Трофим боковым зрением увидел и распознал по шелесту, что и контуберналы мгновенно ощетинились ножами. Сбоку к неприятельской троице заходил Улеб, но уже вставали со скамьи те трое выпивох, которых не уронил их собственный рыжий капитан. Сам капитан все еще барахтался на полу, путаясь в роскошных ножнах своего длинного меча. Извивался рядом аморфной массой Эулохио, похоронив под собой одного из соседей по скамье. Но и третий моряк с их рухнувшей скамьи уже тоже вставал, пока на четвереньки, водя вокруг пьяным и полным тупой ненависти взглядом, и шипя от боли, расстегивал петельку на ножнах, хотя было неясно, понимает ли он, кого и за что собрался бить. В стороне потихоньку кряхтя, воздвигался на ноги неудачно упавший Тит. И силы равнялись, и дело дошло до ножей...

— Сатис! — сказал Трофим вытягивая левую руку в сторону от себя, как бы перекрывая своим возможность броска вперед. А в правой... В правой был нож — по вбитой привычке дернул, и только потом осознал. — Довольно. Повеселились!