Веган-Фрик

Такой подход вызывает тревогу, если учитывать, что животные ощущают страх и боль и вообще испытывают те же чувства, что и мы, страдают точно так же. Принимая в расчет тот факт, что животные наделены физиологической способностью страдать, какое право мы имеем причинять им ту боль, которой сами всячески постарались бы избежать, особенно учитывая, что эта боль совсем не обязательна?

Культурные суждения на сей счет предстают не более чем проявлениями спесишизма. Подумать только: каждый раз, когда люди начинают спорить, утверждая, что 'именно так всегда все и было', они рассуждают не с точки зрения логики, а апеллируют к некоему абстрактному чувству традиционализма. Но нужно признать, что обоснования для поедания мяса и продуктов животного происхождения имеют склонность выходить за эти границы.

Для Боба связь между расизмом и спесишизмом стала очевидной, когда он начал преподавать права животных в университете. Он попросил студентов написать об их отношении к зоозащитным идеям и получил немало эмоциональных сочинений, где были слова о том, что 'эксплуатация животных представляется непосредственной выгодой для человеческой расы', 'это естественный ход развития мира, когда более сильный вид доминирует над более слабым', 'так было всегда', 'представители конкретного биологического вида должны заботиться исключительно о своих интересах'.

Если вышеприведенные высказывания сложить вместе, заменив пару слов, они вполне могли бы стать текстом ку-клукс-клановской листовки. Нужно учитывать, что студенты высказали свое мнение до того, как ознакомились с книгой Сингера и других теоретиков защиты прав животных, в полной мере продемонстрировав распространенность подобных идей в нашей культуре.

Превосходство и подавление людей и животных обеспечиваются экономической эксплуатацией, неравенством сил и идеологическим контролем. Точно так же как рабовладельцы из южных штатов охотно пользовались бесплатным трудом негров, человечество пользуется благами, получаемыми в результате страданий и убийств животных. Системе с легкостью удается сохранять неравенство и эксплуатацию, потому что способы отвечать на ее удары немногочисленны. Наконец, идеологический контроль убеждает нас в том, что эксплуатация и угнетение естественны и служат нашим интересам. При этом механизмы подавления в основном остаются за кадром. Эта структура показывает, как выстраивается тирания в любой сфере повседневной жизни в условиях нашего общественного строя.

Объяснить смысл слова 'жестокость' людям, которые счастливо поглощают продукты животного происхождения, — это в определенной степени то же самое, что растолковывать рыбе, что такое вода. И даже несмотря на то, что очень немногие смогут дать сколь-нибудь разумное обоснование поеданию животных, большинство по-прежнему рассматривает убийство слабых как естественный ход истории, потому что они воспитаны в традициях культуры, которая всецело принимает эту эксплуатацию и, более того, успешно ей учит.

Как этическому вегану, тебе ежедневно приходится мириться с культурой тирании, и это может очень расстраивать. Вероятно, ты регулярно удивляешься, почему люди не видят мир твоими глазами, могут не замечать всех тех страданий, которые они поддерживают изо дня в день. Очень часто, вместо того чтобы быть благодарным судьбе за свое умение мыслить независимо и двигаться вперед в социальном плане, ты чувствуешь себя брошенным за борт. Заставить тебя ощущать себя фриком — отменный способ, которым наша культура поддерживает в спесишизме жизнь. Разгуливать с этим ярлыком по социуму — твоя плата за противодействие устоявшемуся порядку, и именно по этой причине столькие считают веганов фриками.

Фрики фриками, но нужно держать в уме все смычки и переплетения между различными способами и формами угнетения. В 'Страшном сравнении' Марджори Шпигель пишет о взаимосвязи рабства животных и людей, подчас сопровождая текст душераздирающими иллюстрациями. Точно так же 'Вечная Треблинка' Чарльза Паттерсона исследует историю развития евгеники в Америке с точки зрения ее связи с животноводством и то, как нацисты взяли на вооружение практики сельскохозяйственных предприятий для массового уничтожения евреев и других наций в ходе Второй мировой войны. В своей книге 'Порнография мяса' Кэрол Адамс показывает связь между эксплуатацией женщин и животных. Ознакомившись с этими трудами, понимаешь, насколько взаимопроникающи спесишизм и другие формы дискриминации.

И хотя эти книги подчас довольно тяжело читать, они несут в себе идею о том, что сексизм, расизм и спесишизм неразрывно связаны друг с другом как различные формы социального притеснения.

Но прослеживается и другая тенденция. Часто, когда говоришь с кем-нибудь о правах животных, можно услышать в ответ, что 'сначала мы должны уделить внимание людям'. Если ты веган, то тебе наверняка уже говорили, что приступят к решению проблемы эксплуатации животных сразу после того, как будет решена проблема эксплуатации людей. Печально, но факт: мясолюбы-леваки охотно пускают в ход этот слабый аргумент, а еще печальнее, замечает Сингер, что они не решают ни вопросы людей, ни проблемы животных.

И здесь звучит наш вполне предсказуемый ответ о том, что все формы эксплуатации взаимосвязаны и любая попытка покончить с одной из них поднимает вопрос о борьбе с другими. Более того, кто сказал, что отстаивать права животных и защищать права людей — это два противоречащих друг другу вида деятельности? Многие зооактивисты участвуют в социальной и политической жизни, добиваясь справедливости, поэтому рассматривать права животных как нечто оторванное от остальной реальности — это элементарная ограниченность.

Спесишизм и капитализм

Принимая во внимание все вышесказанное, можно заключить, что спесишизм — это то, как мы относимся к животным, помещенным в нашу культуру; это ментальные рамки, которые мы соорудили, чтобы делать с животным все, что вздумается. В ситуации, когда этот сдвиг в сознании дополняется нынешней экономической системой, результаты оказываются катастрофическими для животных, для окружающей среды и для нашего здоровья. Но при этом, если задуматься, ты столько раз слышал, что капитализм — это очень клевая штука. Если ты рос в годы правления Рейгана, как мы, то должен помнить тот страх ядерной угрозы, исходящей от 'мерзких коммуняк', и идею свободной торговли по американской модели как панацеи от всех мировых бед.

Эти промывания мозгов привели к твердой уверенности общества в том, что свободная торговля освобождает умы и приносит демократию (только почему в таких разговорах все забывают про Китай, который представляет собой огромный свободный рынок?). Государственное регулирование в этом контексте рассматривается как очень плохая вещь. Дополненные свойственной капитализму ненасытностью в том, что касается прибыли, ослабление контроля и государственного вмешательства в бизнес привело к тому, что во многих сферах экономические интересы подрывают все остальное: здоровье, окружающую среду и, черт возьми, права. И хотя нынешняя экономическая система в состоянии предоставить некоторым из нас достойный уровень жизни, вопрос заключается лишь в том, кто выстраивал эту систему за нашими спинами?

При капитализме мы можем питаться так, как в прошлом имела возможность лишь аристократия. Если ты живешь в западной стране, ты в состоянии позволить себе мясо, яйца и молочные продукты во время каждого приема пищи ежедневно. Для тех, кто так и питается, эта схема просто охренительна. Но для людей и животных, которых эксплуатируют, чтобы накрыть для нас этот великолепный банкет, жизнь предстает далеко не в розовом цвете. Именно в этом месте и пересекается то, как одни шикуют, и то, как других наебывают, и именно здесь начинается обсуждение экономической системы, которая доводит страдания животных до предела.

Если задуматься о нашей пище, то выяснится, что мы крайне редко или, скорее, никогда не видим производителей и процесс изготовления товаров, которые покупаем. Вместо этого мы приходим в магазин, выкатываем на кассе котлетину кэша и уходим с пакетами 'неебово пиздатого добра' (это такой экономический термин). И хотя мы делаем покупки едва ли не каждый день, мы не осознаем, как много остается за кулисами этой элементарной процедуры. Мы не знаем изготовителя в лицо, мы понятия не имеем, что за условия труда на его предприятиях, и не представляем, какие ресурсы были затрачены на производство. В известном смысле товары появляются на полках магазинов, как по волшебству. Именно такое положение вещей выгодно тем, кто сгребает наши денежки.

Зачем заморачиваться мыслью о том, что кого-то эксплуатируют ради того, чтобы сделать для тебя стейк, если можно просто купить этот стейк, отправиться домой, слопать его и уснуть в блаженном неведении? Ведь если бы ты знал кровавую предысторию изготовления этого изумительного ломтя мертвой плоти, разве ты покупал бы столько стейков на радость владельцам скотобоен?

Будучи потребителями, мы отстранены от изготовителей и производственного процесса. Карл Маркс называл этот феномен товарным фетишизмом. Он не имел в виду, что мы тащимся и кончаем от тех или иных продуктов. Он имел в виду, что мы рассматриваем покупки как вещи-в-себе, абстрагируясь от затрат труда и других факторов, включенных в процесс производства.

Отталкиваясь от этой базовой динамики капитализма, любой из нас может совершенно безнаказанно приобретать что угодно: стейки, шмотки, айподы. Вдобавок те, кто инвестирует средства в продукцию, заинтересованы в том, чтобы получить как можно больше барышей. Если сложить все эти обстоятельства и прибавить наше полное безразличие к тому, откуда берется ширпотреб, который мы покупаем, получится бескрайнее поле для вполне себе блядского бизнеса. Корпорации основывают производство на самых низких из возможных зарплатах, информационно-справочные службы работают на аутсорсинге, а подавляющее большинство товаров производится в Китае.

Когда мы проецируем все эти реалии на промышленное животноводство, вырисовывается ужасающая картина. Превращать жизнь животных в ад изо дня в день помогают три вещи.

Во-первых, спесишизм позволяет не только употреблять в пищу всех 'низших' существ, но и делать с ними все, что только ни придет на ум. Во-вторых, желание достичь максимальной прибыли на практике означает, что животные расцениваются как 'экономические единицы' и их 'потенциальная прибыльность' доводится до абсурда, что, как правило, предполагает крайне жестокое обращение. И в-третьих, нам начхать, откуда берутся продукты, которые мы покупаем, что позволяет делать с животными на фермах абсолютно все — без каких-либо вопросов со стороны потребителей — в погоне за высочайшими доходами.

Когда взвешиваешь все эти факты, принимая во внимание неуклонно уменьшающийся контроль со стороны государства, с легкостью представляешь себе, каким образом промышленное животноводство стало в нынешней Америке пятой властью.

Промышленное скотоводство и эксплуатация животных

Если взять любую детскую книгу, рано или поздно можно сделать любопытное наблюдение: все они неизменно описывают жизнь животных на ферме, как прелестную сказку с мирной возней на залитых солнцем пастбищах. И каким-то образом большинству из нас удается не проникать за границы того, что описывается в этих побасенках, когда речь заходит о выращивании скота.

Простое правило, вызубренное Бобом в колледже, гласит: если хочешь быть успешным в бизнесе, ты должен быть большим. Если планируешь поднять бабло, у тебя должно быть не 100 и не 200 коров, а тысячи! По той же причине, так как границы прибыли очень эфемерны, тебе необходимо выращивать скот в максимально дешевых условиях, и часть этого процесса зиждется на 'рационализации' каждого крошечного аспекта жизни животных, начиная рождением и заканчивая бойней (и даже в том, что касается всего последующего пути).

Для коров эта экономическая установка обозначила перемещение с пастбищ в тесные загоны, где они, грубо говоря, не могут пошевелить ни одним мускулом на теле. Кроме того, животных постоянно пичкают антибиотиками от заразы, риск развития которой в условиях подобного концлагеря чудовищно велик. Для кур, как мы уже писали, не существует никакой игры в грязи — вместо этого они, как правило, проводят всю свою жизнь в клетке на шесть душ без возможности расправить крылья.

Сегодняшние сельскохозяйственные методы, практикуемые самыми крупными и успешными компаниями, разительно отличаются от аграрной индустрии пятидесятилетней давности, которая хоть как-то напоминала то, о чем пишут в детских книжках. И пускай тогда животных тоже отправляли на бойню, качество их жизни было несравнимо выше. Сегодня они почти не видят пастбища, почти не дышат свежим воздухом и практически не наслаждаются свободой движения.

Сельскохозяйственная модель, рассматривающая животное как 'финансовое вложение', представляет собой шедевр для человека, получающего профессию агрария — такого, как Боб. И хотя в эту книгу невозможно включить полное описание всех процессов промышленного скотоводства, мы дадим краткий обзор некоторых направлений деятельности, сгруппированных по видам животных и товарам, которые можно получать путем их эксплуатации, чтобы дать пищу для размышлений о происходящем на фермах. Если понадобятся подробности, рекомендуем ознакомиться с книгами Эрика Маркуса 'Мясной рынок' и Тома Ригана 'Пустые клетки'. Оба этих текста содержат более чудовищные детали, чем те, которые хватит места описать здесь. В особенности интересен труд Маркуса, который освещает едва ли не все стороны промышленного скотоводства, исследует зло, неотделимое от производства продуктов животного происхождения, и дает ответ на вопрос о том, что мы можем сделать в противовес эксплуатации животных.

Курица и яйцо

Читая лекцию в нашем университете, Эрик Маркус рассказал, что самое живодерское в промышленном животноводстве — это куриные яйца. В 'Мясном рынке' он объясняет почему. Мы уже писали, но все же повторим. Наседки обречены на жизнь, наполненную немыслимыми страданиями, с момента своего рождения. Петухов же либо хоронят заживо, либо обрекают на голодную смерть. Курицам подсекают клюв каленым железом в специальной машине. Это необходимая процедура, потому что, когда птиц набьют в тесные клетки, они вполне могут заклевать друг друга до смерти от ужаса и боли. Клетки такие крошечные, что расправить крылья невозможно.

Следующие два года они проведут в этих условиях, имея меньше собственного пространства, чем канцелярский лист бумаги. Иногда им устраивают искусственную линьку, чтобы увеличить объемы производства. Для этого их не кормят две недели и держат под слепящим светом. И наконец, когда куры свое отработали, их убивают.

Несомненно, наседки живут несколько иной жизнью, чем среднестатистическая бройлерная курица. Стандартный курятник для последних представляет собой помещение на 20 тысяч особей, в котором на каждую птицу приходится меньше девяти квадратных сантиметров пространства. Их убивают через семь недель после рождения.