Zemlya za okeanom(plus4)

Другое дело 56-летний доктор медицины и естественных наук Сэмюэль Ханеман. Тоже невысокий, но скорее жилистый и крепкий, он излучал спокойствие и уверенность, передающиеся пациентам. Современники описывали, правда несколько позже, когда тот был уже европейской знаменитостью, его "могучий, с залысиной лоб; светлые, шелковистые волосы отброшенные назад и изящно вьющиеся вокруг шеи; тёмно-голубые глаза, с почти белым ободком вокруг зрачка; властный рот с выдающейся нижней губой, орлиный нос". Уже в юности Ханеман, помимо классических греческого и латыни, владел английским, итальянским и французским, а позже изучил арамейский, арабский и иврит. Молодого Сэмюэля увлекали естественные науки: химия, ботаника, астрономия и метеорология. Но все эти интересы победил главный— Ханеман решил стать врачом. Защитив диссертацию в 1779 г. в Эрлангенском университете, он уже сделал себе имя в научных кругах: разработал метод химического анализа вин, написал трактат об отравлении мышьяком, изготовил препарат ртути для лечения венерических болезней. Все эти 30 лет он непрерывно переезжал из города в город, но нигде не мог получить место, которое дало бы ему стабильный доход. Временами Ханеман так бедствовал, что ему приходилось отмерять на аптекарских весах хлеба для каждого члена многочисленной семьи, а было у него 11 детей. Когда одна из его дочерей заболела и от слабости ничего не ела, то сначала бережно откладывала свои кусочки на будущее, а потом, думая, что умирает, завещала их своей любимой сестре как самое большое богатство. Понятно, что Сэмюэль Ханеман ухватился за пятилетний контракт, выговорив себе дополнительное условие, что его семья будет жить в Ст.-Петербурге в счёт его жалования и отправится в Америку с первой же кругосветкой.

С разрешением Его католического величества вышла небольшая неувязка. Королём Испании в это время числился Жозеф Бонапарт, но контролировал он лишь незначительную часть страны, осаждаемый отрядами повстанцев. Прежний король, Карл IV, отрёкшийся от престола в 1808г. в пользу своего сына Фердинанда, сидел в Неаполе. А Фердинанд VII, процарствовав с 18 марта по 20 апреля, был снят с должности Наполеоном и интернирован в Валанс, близь Орлеана. А по всей Испанской Америке шла перманентная война между повстанцами-инсургентами, которые, пользуясь слабостью центральной власти, требовали независимости от метрополии и монархистами, которые ждали инструкций от законного короля Фердинанда. И те, и другие единодушно не признавали Жозефа.

Лессепс был шпионом, авантюристом и фантазёром, но отнюдь не глупцом. Понимая, сколь важна для России торговля с Британией, он с самого присоединения России к континентальной блокаде бомбардировал Париж прожектами поддержки экономики нового союзника.

Разумеется, Лессепс тут же ухватился за возможность без затрат для французской казны оказать услугу как Петербургу, так и важнейшей торговой компании империи. Нельзя исключить и его прямой материальной заинтересованности в успехе дела, хоть доказать это невозможно, расходы на взятки проходили в РАбанке по графе "Определенные надобности", за подписью управляющего и двух директоров.

В любом случае Бартоломео Лессепс лично отправился в Париж. Доложился директору французской полиции Коленкуру, своему непосредственному начальнику по шпионской части, и тот, одобрив инициативу, 14 сентября устроил ему встречу с Талейраном. Усилиями этих персон 19 ноября Лессепс вернулся в Ст.-Петербург с декретом "Жозефа I Божьей милостью король Кастилии, Леона, Арагона" губернатору Чили и вице-королю Перу. А также с личными письмами гражданина Фердинанда Бурбона с просьбой оказать всяческое содействие российским врачам путешествующим в научных целях. Король в отставке всеми силами старался угодить Наполеону.

26 ноября оба доктора, вооружённые начальственными инструкциями, а также приказами и рекомендательными письмами двух королей отправились в путь и ещё до Нижнего нагнали свиту барона Штейнгель, нового правителя Российских поселений в Америке.

Вначале ехали они в одном возке, но вскоре барон приказал им держаться подальше друг от друга. Причиной беспрестанных споров и ссор этих почтенных мужей науки была, конечно, медицина. Доктор Шеффер придерживался традиционных воззрений, а доктор Ханеман уже лет 20 не занимался "нормальной" медициной— не делал кровопусканий, не назначал клистиров, не ставил пиявок. Опытным путём пришёл он к двум постулатам: "подобное лечится подобным" и "минимальные дозы", а разрабатывая новую медицину не уставал клеймить старую. За год до того, как завербоваться в Америку Ханеман написал книгу "Органоны врачебного искусства", в которой была изложена новая медицинская доктрина и впервые публично назвал своё детище гомеопатией.

Компанейская почта отлажена была отменно и делая в день по 100-120 вёрст 22 марта прибыли в Иркутск. Там они отдыхали дожидаясь весны, приятно проводя время в визитах и осваивая любимое развлечение иркутчан— катание на коньках.

Бедные доктора разом вошли в высшее общество всея Сибири, да и барон Штейнгель ощущал не меньшее удовольствие. 20 лет назад он, лишённый чина, загнанный доносами, имеющий возможность прокормить семью лишь благодаря помощи ван-Майера, оббивал пороги различных чиновников. Теперь же вернулся лично известный государю полноправный владыка огромных и богатых земель, от деятельности которого зависит благосостояние крупнейших купеческих фамилий Сибири, а значит и города Иркутска.

Проведя столь приятственно более двух месяцев двинулись дальше и 14 июля добрались до Охотска. Там, согласно предписанию, их ждала "Нева". Тогда и закончилась полоса удач наших путешественников. На другой день по прибытии командир "Невы" штурман Васильев, искусный моряк и картограф (хотя весьма деспотичный человек), утонул на охотском рейде. Командование шлюпом было поручено лейтенанту Подушкину и, наконец, 24 августа они вышли в море.

Плавание выдалось на редкость длительным и трудным. Шторма и неблагоприятные ветра носили "Неву" по океану, а раздоры среди лишённых лидера офицеров ещё более усугубили ситуацию. В результате Подушкин отказался от командования и барон Штейнгель назначил на его место штурмана Калинина. Ему удалось к началу нового 1813г. привести "Неву" к берегам Америки но, по иронии судьбы, в ночь на 9 января, когда до Ситкинского залива оставалось несколько часов хода, внезапный шквал прижал судно к мысу Эчкомб. Калинин пытался галсами уйти мористее опасного мыса, но ветер не позволил этого сделать. Спешно брошенные якоря не цеплялись на каменистом дне.

В 23-30 шлюп налетел на скалу и почти тут же стал разламываться, спасать его было поздно. "Разбуженный страшным ударом выскочил я наружу, благо по причине холода и сырости спал одетый. Палуба, заполненная взволнованными моими спутниками, заметно кренилась. Мачты наклонились грозя перевернуть судно и капитан приказал их срубить. Но это не помогло и уже минут через 10 г.Калинин приказал спустить шлюпки. Я кинулся в каюту за вещами но тут "Нева" застонала, подобно живому существу. Бросив все и прихватив лишь футляр с документами и письмами их в-в я успел вовремя, чтобы спрыгнуть в отходящий вельбот и уже с него наблюдать страшную трагедию. Большая часть пассажиров, включая барона и его супругу, спустились в баркас, но в самый момент их посадки "Нева" легла на борт, накрыв собою несчастных. До берега в моем вельботе и байдаре добрались лишь 31 человек из 98, взошедших на борт в Охотске... Ночь провели мы на узком каменистом берегу без огня, не имея, по причине тьмы, возможности найти дров... Утром на рассвете, взглянув на место трагедии мы увидели чистое море. "Нева" затонула полностью, а обломки, как и тела наших несчастных спутников, унесло течением, так что и хоронить нам было некого. Мы разложили костры и просушили одежду. Продуктов у нас почти не было. Потому, а также опасаясь нападения враждебных индейцев, лейтенант Подушкин, вновь принявший командование, приказал садиться в лодки чтоб идти в Ситкинский залив. До Михайловской крепости добрались мы к вечеру того же дня".

Опасения Подушкина были не напрасны. В своей книге гардемарин Терпигорев писал, что "... дикие обитатели того места, где разбило Неву, рвали с досады на себе волосы, что не знали сего произшествия. Они говорили явно: людей бы мы всех перерезали и имуществом завладели бы так, что в век бы того Баранов не узнал"

Тот год для компанейского мореплавания выдался крайне неудачным. Одновременно с "Невою" зимой 1812-13г в районе мыса Горн бесследно пропал барк "Нежин" со всеми пассажирами, командиром— капитан-лейтенантом Брандтом и командой, всего 146 человек. Среди них был Пётр Мальцев, молодой тлинкит, отправленный в 1806г. в столицу для получения образования и сделавший, по утверждению Аносова, большие успехи в изучении корабельной архитектуры. А за пол года до того, в июне, у острова Онекотан разбился галиот "св.Александр Невский" шедший под командованием штурмана Петрова в Охотск с грузом мехов на без малого 785 тыс. руб. К счастью все люди спаслись и даже смогли свезти на берег большую часть груза. Ещё раньше, весной 1812г, при переходе с острова Павла на остров Георгия (Прибыловы) в бурю затонула байдара с 30 алеутами и двумя промышленными.

"Проведя в Михайловской две недели отправились мы на корабле "Открытие" в Новороссийск, куда и прибыли 2 марта. Г.Баранова крайне опечалило известие о гибели барона, которого он высоко ценил. Кроме того огорчало правителя, что давно просимая им отставка вновь откладывается. Но принял он нас, вестников несчастья, как дорогих гостей и поселил в своём "замке", поражающим великолепием и удобством здесь, на самом краю цивилизации. Из окон верхних этажей его открывался божественный вид на залив и на горы. Там же располагается богатая библиотека с картинами русских и европейских живописцев на стенах и стоит фортепьяно. Нижний этаж занимает банкетная зала с помостом для музыкантов. Там правитель устроил торжественный ужин в нашу честь. Лучшие сорта рыбы: сельди, палтусы, лососи во всех видах; дичь: олень, лось, дикий баран, медведь; превосходные овощи с местных огородов и, конечно, великолепный ром, мадера, ликёры и домашнее пиво. Клянусь вам, у барона фон Брюкенталь*(2) стол был не лучше. В промежутках между здравницами нас развлекал небольшой оркестр, состоящий из скрипачей, флейтистов и трубача.... Узнав, что все наши вещи погибли при крушении, правитель приказал немедленно изготовить мне и д-ру Шеффер по три смены одежды и обуви, а также бельё. Вы не поверите, но в этом диком краю оказались превосходные портные и сапожники. Даже в Ляйпциге, где мне сшили превосходный сюртук, вряд ли сделали бы лучше и уж конечно тянули бы с работой недели две. Тут же я щеголял во всём новом уже через три дня. Сукно превосходное".

В Новороссийске прогостили наши доктора почти пять месяцев, причём Александр Андреевич старался максимально использовать попавших к нему специалистов. Но для измотанных годом странствий врачей медицинская практика была отдыхом.

Наконец в августе освободились суда и закадычные враги разъехались: доктор Ханеман, распрощавшись с прибывшими на "Москве" женой и детьми, отправился на "Кадьяке" в Чили, а расставшийся со "своею прелестной дикаркой" доктор Шеффер на "Открытии" в Перу.

Обычно, когда в популярных и даже научных работах сравнивают деятельность Ханемана и Шеффера, последнего частенько обвиняют в авантюризме, невнимании к научной деятельности и чуть ли не в уголовных преступлениях. Мол этот бабник и авантюрист занимался чем угодно, только не своими прямыми обязанностями.

А если взглянуть на их деятельность беспристрастно?

Напомним, что Шеффер был воспитанником медицинского факультета Геттингенското университета, являвшегося во второй половине XVIII в. одним из главных центров европейской научной мысли. В нем преподавали ученые с мировыми именами — антиковед Христиан Гейне, ориенталист Иоганн Михаэлис, историки Август Шлецер и Арнольд Геерен, физик и астроном Георг Лихтенберг, лингвист Иоганн Эйхгорн, антрополог и физиолог Иоганн Блуменбах. Выпускниками этой школы были: Александр Гумбольдт, Иоганн Буркхардт, Максимилиан Вид-Нейвид, Александр фон Гаксгаузен, Георг Генрих фон Лангсдорф...

Официально Ханеман и Шеффер отправлены были найти материалы для вакцинации и оба успешно справились с этой задачей. Фактически же целью экспедиции являлась разведка для дальнейшего налаживания политических и экономических связей.

Доктор Ханеман сообщает: об открытом им новом виде моллюска; о превосходном приёме, который дал в его честь губернатор Чили дон Мигель де Пареха и приводил длинные цитаты из "Гражданской истории Чили" де Молины, которые переводил ему на латынь "достойный старый миссионер патер Альдайя". Совершенно не замечая, что за последние три года в провинции: Национальной правительственной хунтой Матео де Торо Самбрано был изгнан из Сантъяго-де-Чили предыдущий губернатор; Хунту сменила Исполнительная директория Хуана Мартинес де Роса; далее, по французскому сценарию, появилась Хунта-триумвират Мартина Кальво Энкалада, Хуана Хосе Альдунате и Франсиско Хавьера дель Солар; затем вернулся Хуан Мартинес де Роса во главе на этот раз Правительственной хунты; которую сменила Правительственная хунта-триумвират его же вместе с Хосе Мигелем Каррера Вердуго и Гаспара Марина; потом один из них, а именно Хосе Мигель Каррера Вердуго, объявил себя диктатором, расстрелял подельников и правил из Сантъяго, в то время как в Консепсьон правил губернатор дон Мигель де Пареха...

Эту, и кучу другой информации, Баранов получил из Лимы от Шеффера. Действительно, Егор Антонович не был столь гениальным врачом, как доктор Ханеман, но в медицине он разбирался неплохо, что не раз доказывал. За время пребывания в Перу он, в отличие от своего коллеги, не открыл новый вид моллюска, но необходимый для вакцинации материал вывез. А его отчёты Баранову столь лаконично и чётко определяют экономическое и политическое положение в Перу, что до сих пор является ценным историческим документом.

Когда речь заходит о докторе Шеффер цитируют выдержки из его писем-отчётов о том, что: "... в Перу с деньгами можно жить счастливее, нежели во всяком магометанском раю. От и до монахиньки, от молодой богатой девушки до безобразной негритянки, нет женщины, которая бы не пожертвовала своею честью за горсть пиастров." Или "... все женщины в Лиме курят цыгары (трубки не употребляют), и имеющие хорошие груди носят их между ими. Я имел, не скажу счастие, но по крайней мере удовольствие, сам не знаю почему, получать их".

Но крайне редко вспоминают его на удивление точные политические прогнозы будущего Перу. Не упоминают, что почти не зная испанского языка Егор Николаевич завязал дружеские связи со множеством людей, выделяя среди них тех, кто в будущем окажет наибольшее влияние на судьбу вице -королевства: полковника Хоакина де ла Песуэла и Педро де Абадиа*(3). Он раздобыл подробный план Лимы и Кальяо, собственноручно дорисовав на них расположение фортов с указанием количества пушек. Сразу же после описания корриды следует рассказ о местном монетном дворе "... достойном примечания только по великому числу пиастров, коими он снабжает свет. ... ныне выделывают только 4 миллиона пиастров; но сие только потому, что многие рудники захвачены инсургентами, о чём я уже имел честь Вам писать. Но при благоприятных обстоятельствах чеканится на нём более 8 миллионов". Далее доктор Шеффер переходит к описанию пороховых заводов, снабжающих в основном шахты, а потому также работающих в пол силы. Завершает письмо подробный рассказ о добыче местной "...селитряной соли, которая по причине распространённости своей и, не смотря на идущую ныне войну дешева безмерно". И, как Post Skriptum— проект "... устройства пороховых мельниц, ежели алеутская сера так же хороша".