Жизнь в Советском Союзе была...

Одним из развлечений подростков нашего двора было лазание по трубе котельной. Самые отчаянные поднимались по ступенькам лестницы, приваренной к ней на самый верх. Высота была метров пятнадцать — двадцать, не меньше, и это без всякой страховки. Я сам видел, как это сделал Сашка Наумов. Но большинство предпочитало менее головокружительные эксперименты. Например, по стальной растяжке от этой трубы, начинавшейся у нашего подъезда и проходившей над трансформаторной будкой, можно было, цепляясь за трос ногами и подтягиваясь на руках, подняться на крышу этой самой будки, а потом, уже не подтягиваясь, а притормаживая руками, точно также спуститься с крыши на землю. Вот и Володя, демонстрируя силу и ловкость, без затруднений взобрался по стальному тросу на будку, а вот при спуске ноги у него почему-то сорвались, он вроде бы должен был повиснуть на руках... Но так как держался он за растяжку на разной высоте, руки у него по законам физики стали перекручиваться и он сорвался. В результате — перелом руки, гипс, больница. А сказка про бачок в туалете была придумана для родителей, чтобы они его не наказали за подобные шалости.

Глава 2.

Родня, друзья и праздники.

I

Практически у каждого из нас есть родные. Даже у тех, кто воспитывался в детдоме. Просто в большинстве своём об их существовании не все знают. Я же о наличии родственников наслышан был с детства. Родня бывает, как известно, по отцу и по матери, и у меня были и те, и другие.

Ни дедов своих, ни бабушек я никогда не видел. Так получилось, что они умерли еще до Великой Отечественной Войны, поэтому в моем детстве бабушки и дедушки никак не присутствовали.

У отца было три брата и одна сестра: Александр, Михаил, Владимир и Вера. Из них я хорошо был знаком только с тетей Верой. Наверное, потому, что жила она от нас недалеко — в Свердловске, и мы могли довольно часто встречаться. С дядями же я не встречался ни разу. Вернее, младший брат отца

+ дядя Володя заезжал к нам как-то один раз — есть даже фотографии, где мы сидим с ним рядом, но я был настолько мал в то время, что абсолютно этого приезда не помню, так что он не считается. С другими же братьями отца, а тем более с их детьми, которые доводятся мне двоюродными родственниками, я практически не встречался. Они отчего-то не ездили в гости к нам, а отец, при нечастых своих поездках на родину, почему-то никогда не брал нас с собой.

У матери же была только одна родная сестра — Анна Бурлакова, которая в то время жила в Дагестанской АССР в селе Новый Бирюзяк Кизлярского района. С ней я знаком был хорошо и часто общался.

Как известно, родня бывает близкая и далекая, причем в разных смыслах. Как по крови, так и по местонахождению. Вот, например, Дмитриев дядя Миша, будучи двоюродным братом матери, по крови был дальше, чем родная сестра матери Анна, но

зато по месту жительства был намного ближе, так как жил на платформе "19км" и даже работал бригадиром строителей в том же самом "Мостопоезде-424". Кстати, именно он со своей бригадой построил наши дома. У него и его жены— тети Лены— был сын Сашка, на полгода постарше нас. Надо ли говорить, что мы много общались с ними, а с Сашкой постоянно играли. Есть не мало фото, где мы вместе гуляем.

Да и появился Михаил Дмитриев в Мостопоезде благодаря матери. Когда наша семья жила еще в Акмолинске, мама поехала как-то в отпуск на родину с заездом в гости к родственникам в Астраханскую область. Там и увидела двоюродного брата Михаила, только что демобилизовавшегося из Советской армии. В Астрахани в то время в связи с сокращением рыболовства были трудности с работой. Вот мать моя и подсказала кузену, где можно хорошо заработать. А чуть позднее уже сам Дмитриев списался с племянниками Аркадием и Надеждой Михайловыми и позвал их работать в Мостопоезд, так что дальних родственников, но живущих близко, у нас добавилось.

Со всеми с ними мы общались: то они приходили к нам в гости на праздники, то мы ездили к ним на "19 км".

Дружили мои родители еще и с семьями мостопоездцев: Милоенко, Филиппенковыми, Наумовыми, с которыми жили когда-то в одном бараке в Акмолинске и на "19км". И дружбу эту порой крепили кумовством. Николай Милоенко был крестным Алексея, а тетя Лида Филиппенкова была моей крестной мамой. Уже в доме на Краснознаменной мы подружились и с Сухомлиновыми.

То ли потому, что среди всех наших знакомых у нас была самая большая жилплощадь, то ли потому, что семья наша была более многочисленная и достаточно гостеприимная, но многие общественные праздники отчего-то отмечали у нас на квартире. Поэтому многие мои детские воспоминаниями связаны с праздничным застольем, обилием гостей и весельем. Причем весельем искренним, сопровождающимся смехом, танцами, шутками и песнями. Главными застольными песнями были: "Называют меня некрасивою...", "Хасбулат удалой,.." и "Парней так много холостых...". А вот пресловутый "Шумел камыш..." на наших праздниках не слышал ни разу. Я вообще долгое время думал, что это— неофициальный гимн пьяниц и исполнять эту песню в приличном обществе недопустимо.

Конечно же, за столом пили и пили немало, но, тем не менее, не помню ни одного пьяного скандала, ни одной драки, ни единого случая, чтоб кто-то заснул, уткнувшись лицом в салат оливье. Кстати, оливье тогда еще не было. В моду салат вошел уже в 70-е годы. "А что же тогда ели?"— спросите вы.

Поскольку праздники в СССР почему-то приходились на период с ноября по май, то главным угощением за столом были зимние блюда: всевозможные холодцы и пельмени. Ну и, конечно, неизменный советский винегрет. Поскольку все жили одинаково небогато, то застолье чаще всего организовывалось в складчину, и винегрет рубился женщинами сообща. Его получалось много, и если вы где-либо услышите или прочитаете про "тазик винегрета", то поверьте — именно так и было. У меня даже доказательство есть в виде соответствующего фото.

Потом уже, по мере роста благосостояния населения СССР, на столах появлялись и другие продукты: колбасы, сыры, рыба. Сильно этому способствовало появление у населения холодильников. Стало возможно хранить как сами продукты, так и приготовленные из них блюда.

Это только в воспаленном мозгу антисоветчиков все годы советской власти были сплошь годами голода и мрака. На самом деле с послевоенных лет шло постоянное улучшение жизни людей. Цены снижали, зарплаты понемногу росли, появлялось всё больше разных товаров, люди лучше питались.

Кстати, наверное, именно рост благосостояния и улучшение жилищных условий советских граждан, получавших отдельные квартиры и покидавших единившие всех бараки, способствовало тому, что постепенно совместные праздники с друзьями сходили на нет и всё больше становились чисто семейными. Каждый уже сам себе мог организовать праздничный стол и складчина была не нужна.

В нашем же случае дополнительной причиной для таких тенденций был и отъезд части наших родственников. Дядя Миша Дмитриев с семьей и Надежда Михайлова уехали с Урала к себе на родину в Астрахань. Да и с годами наши родители и их друзья становились старше и уже не такими легкими на подъем. У всех подрастали дети, всем хотелось больше отдыхать, чем веселиться.

Так что к 70-м годам праздники с большим количеством гостей в нашем доме случались реже. Из всех проводившихся у нас праздников мне больше всего запомнился один Новый Год, когда среди прочих гостей к нам пришла еще и мамина сотрудница по работе в столовой ЧЭРЗ со своим сыном, которого звали Вовкой.

Этот Вовка был настоящим Вовочкой из анекдотов — проказником и юмористом. Быстро найдя общий язык со мной, Лешкой и Женькой Сухомлиновым, тоже бывшим у нас в гостях, он подговорил нас на шутку, которая могла войти в анналы семейных преданий.

Пользуясь тем, что водка по внешнему виду неотличима от простой воды, Вовочка предложил нам подменить стоявшее на столе спиртное на воду из под крана, которой в нашей квартире был неиссякаемый источник. Идея нам троим понравилась. Мы не стали подменять бутылки целиком, а просто брали стопки с водкой, стоявшие перед гостями, и вместо них ставили точно такие же, но наполненные чистейшей водой из водопровода. Мужчины, видевшие, что у них забирают рюмку и вместо нее ставят другую, ничуть этому не удивлялись. Женщины, перед которыми стояло красное вино, и которым наша шутка ничем не грозила, тоже не обращали на нас никакого внимания,

поскольку внимали рассказам мужчин.

Мы успели уже подменить рюмок шесть, а быть может и больше, но, не выдержав напряжения, кто-то из заговорщиков решил поделиться радостью от ожидавшегося розыгрыша со своей мамой. Мама эта подобной шутки не оценила, и всего минут за 10 до встречи Нового года наша затея провалилась. Все стало известно гостям. Мужчины сразу принялись вынюхивать, что стоит перед ними в рюмке — водка или вода. Родительницы же стали выяснять, что мы сделали с унесенной со стола водкой. В то, что мы выпили ее сами, они не верили, все-таки нам было лет по восемь или по девять, но они боялись, что мы могли вылить спиртное в раковину. Зря боялись, нам такое и в голову не приходило. Водку мы относили в темную комнату, где никого не было, и ставили на столик, прикрыв рюмки сверху салфеткой.

Всего за 5 минут до полуночи порядок был восстановлен, все вернулось на круги своя. Все отметили наступление Нового Года традиционно — с рюмкой в руке. А жаль, для них это был единственный шанс в жизни встретить наступающий праздник чистой водопроводной водой.

Кроме тех родственников, что порой заходили к нам в гости, в нашей семье подолгу жили и другие родные.

Первым приехал племянник матери, сын ее сестры Анны из Бирюзяка — Серега Нечаев. Он прожил у нас года три до своего ухода в армию. За это время кузен выучился в училище на радиомастера и потом работал на радиозаводе.

Отслужив три года срочной в войсках ВДВ в славном городе Джамбуле, Сергей вернулся в Челябинск. Но, поскольку радиозавод ему общежития предоставить не мог, он устроился на ЧЭРЗ станочником и жил в заводской общаге на улице Кыштымской сначала в старом корпусе, потом в новом девятиэтажном.

Пока Серега был в армии, подросла его сестра Таисия. Ее также привезли к нам в Челябинск. Таисию устроили работать на тот же ЧЭРЗ, и она прожила у нас года два. Но с ней было проще: ее, восемнадцатилетнюю, разглядел и взял замуж местный парень с Колхозного поселка Юра Бардин.

Так что жилось нам не скучно.

Глава 3

О братьях наших меньших

Отец у меня родом со станции Грязи, которая и городом-то стала на его памяти, уже при Советской власти. Нравы там были патриархальными, а жизнь незатейливой и близкой к природе, больше похожей на сельскую, чем на жизнь в мегаполисе.

Он с детства заводил себе разных животных, обычно собак, и не изменял этой привычке долгие годы. И в Щурово, и в Акмолинске и на "19км" он держал собак. Они были нужны ему как для охоты, так и для охраны семьи. В своих рассказах о них он упоминал, как минимум, о трех из них. Но из всех его четвероногих друзей я застал и видел только последнего, которого звали Джанга. Она переехала вместе с нами и в Челябинск, но оказалось, что в городской квартире содержать собаку было не так просто. Своего двора, где ее можно было поселить в будке, у нас не было, а регулярно выгуливать животное, как это делают все собаколюбивые горожане, в нашей семье оказалось некому. Мы с Лешей были слишком малы, старшие братья слишком заняты, а отец и мать слишком много работали. В общем, она куда-то делась, и других собак папа больше никогда не заводил.

Осталось в памяти лишь одно из воспоминаний о Джанге: в возрасте лет трех, наверное, я с кем-то из старших братьев спускаюсь в подвал, а там возле нашей ячейки сидит привязанная Джанга. Увидев нас, она вскакивает, громко лает и прыгает, видимо, так выражая свою радость. Я хоть и знаю, что собака наша, тем не менее, ее боюсь и близко к ней не подхожу.

Потом некоторое время спустя отец завел певчих птичек. Мы в то время уже с Лешкой ходили в садик. Держал он щеглов и канареек. Этих я не боялся, наоборот, иногда нам позволяли подсыпать им корма и менять воду. Пели они неплохо, но летом, когда светает рано, голосить начинали на заре, что несколько мешало высыпаться. Поэтому им устраивали "темную". Накрывали их клетки плотной тканью, снимая ее только тогда, когда вставали сами. Увлечение отца птицами длилось года два или три, и я не помню, почему он к ним охладел. Просто однажды птиц не стало, а клетки потом много лет хранились в нашей сарайке в подвале.

Уже учась в школе, мы с Лешкой завели себе кошку. Взяли ее котенком у братьев Новиковых. Она была преимущественно черной по окраске, но с отдельными цветными пятнами на разных участках тела. "Белая перчатка" на передней лапке и коричневый "сапожок" на задней. Но особенно красивая у нее была "медаль" на груди— небольшой треугольник рыжей шерсти, а снизу к нему примыкало желтое круглое пятнышко. Как будто ее природа золотой медалью наградила. Звали ее Муськой.

За кошкой мы с братом даже ухаживали, меняли ей песок в туалете и следили, чтобы она была сыта. В благодарность Муська даже один раз окотилась, но двух ее прелестных и игривых отпрысков мы вынуждены были отдать.

Потом мы с родителями надолго уехали в отпуск, а оставшиеся на хозяйстве брат Володя с Серегой Нечаевым принципиально кошкой не занимались. Чтобы не околеть с голоду, Муська от них сбежала на улицу. Так мы ее и потеряли.

Больше никаких животных мы не заводили.

Глава 4

Соседи по дому.

I

В нашем доме было всего двенадцать квартир, но семей жило намного больше. Просто чуть не половина квартир были коммунальными и рассчитанными на двух хозяев. Нам повезло: наша квартира была отдельной и в неё никого больше не подселили. Многие же были вынуждены делить кухню, ванную и прочие удобства с соседями по коммуналке.

Всех своих соседей за десятилетия проживания в этом доме я вряд ли сейчас вспомню, но наиболее колоритных из них, постараюсь упомянуть.

Сколько я себя помню, в первом подъезде жил дядя Боря Бардин — худенький, маленького роста, заметно горбившийся и почти всегда пребывавший навеселе. При всей его физической невзрачности, хватка в руках у него была железная, а кулаки — несоразмерно здоровенные. Говорят, что Боря Бардин был вором. С ударением на первый слог. Уж в законе или нет, не знаю, но наколок соответствующих на теле имел множество: и церковь с куполами во всю спину, и перстни синие на пальцах, и аббревиатуры всякие в наличии.

Кто-то мне даже рассказывал, что специализация у него была редкая, якобы он умело подделывал документы, подписи и печати. (Вспомним про крепкое рукопожатие, руки-то не дрожат!) Может быть, и врут. Лично для меня он ничего не подделывал.

Я точно знаю две вещи: первая, что прописался дядя Боря в наш дом после освобождения из заключения, где отбывал шестилетний срок. Я сам видел соответствующую запись в домовой книге в нашем ЖЭКе. А вторая, что на моей памяти, за все прожитые в соседстве годы, он ни разу не исчезал на долгий срок, и никто из взрослых не говорил между прочим, дескать, повязали нашего Бардина. Из чего можно сделать вывод: либо дядя Боря завязал и действительно не совершал преступных деяний, либо ему везло, и он просто ни разу не попадался в руки нашей доблестной милиции.