| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И рядом с дядей упал на колени бедный Мике, который показался мне в тот миг совсем мальчишкой. Однако он, в отличие от дядюшки, не просил о снисхождении и упрямо сжимал губы, словно запрещая себе оспаривать любое решение своего повелителя.
-Двойная неблагодарность! — вскричал господин Огасто, указывая на молодого Кориуса, которого многие в толпе узнали и изумленно заохали. — Я принял на службу его отца, поверив клятвам и заверениям в преданности. Мне не раз доносили, что семья Кориусов с тоской вспоминает прежние времена, но верил, что им достанет благородства служить новому господину так же верно, как они служили старому, несмотря на то, что я был чужаком в этих краях. Пришло время проверить, кто из нас истинно верен старым обычаям: из почтения к здешнему укладу я принимаю слово уважаемого здесь Петора Кориуса, который поклялся мне, что не знал о злом умысле сына. Я не желаю верить, что славный город Таммельн почитал человека, способного дать ложную клятву своему господину. Но Петор Кориус не стал мне истинно верным слугой, а после того, как его сын злоумышлял против меня, я не доверю ему беречь мою спину. Более Кориусы не будут носить звание управляющих землями герцогов Таммельнских. Моя сестра возьмет на себя это тяжкое бремя, поскольку одной лишь ей я могу оставить свои дела, не опасаясь ни злого умысла, ни легкомысленного попустительства!
И я увидела, как на щеках госпожи Вейдены вспыхнули два горячечных пунцовых пятна. Сердце бедной юной принцессы отнюдь не было холодным крошечным камешком, как я думала ранее. В первый раз я испытала к ней сочувствие — из-за лживой ведьмы жене господина Огасто предстояло расплачиваться за содействие в преступлении, которого не было... всю жизнь верить в то, что она едва не погубила мужа!.. И проклинать дядюшку Абсалома, которого госпожа Вейдена, как и все остальные, теперь считала подлым чародеем...
-Итак, перед вами два преступника, задумавших погубить меня,— объявил господин Огасто, указывая на Мике и дядюшку. — Но перед тем, как отдать их на суд святым отцам, как того требуют законы нашего королевства, я во всеуслышание расскажу о том, до каких пределов гнусности дошли эти мерзавцы, ибо считаю, что судить их нужно не только судом божеским, но и человеческим. Добрые таммельнцы! Эти злодеи умышляли выпустить из темницы мерзкое порождение тьмы, демона, которого я удерживал в плену как залог худого мира между нашим королевством и темными тварями из-за гор!
Испуганные жители Таммельна, умы которых и до того были немало смущены безднами преисподней, открывшимися их бесхитростным взглядам, всколыхнулись, заслышав последние слова. Женщины взвизгнули, заплакали испуганные дети. Пусть война и не дошла до этих краев, однако мрачные легенды о демонах, когда-то установивших свою кровожадную власть над миром людей, до сих пор были живы в памяти и стара, и млада. С тех пор, как господин Огасто привез с собой демона-пленника, люди с опаской выглядывали ночью за окно, а уж на нужды храмов жертвовали с троекратной щедростью. Весть о том, что кто-то намеревался выпустить демона из заточения, привела таммельнцев в неописуемый ужас.
-Да, они хотели освободить демона, чтобы тот поделился с ними своей черной силой! — продолжал герцог, на лице которого отражались отвращение и презрение. — Злобный темный дух посулил им власть и богатство, и они польстились на его обещания!
-Подумать только, каким щедрым и могущественным был этот демон! — хмыкнул Хорвек, которого, как мне показалось, все происходящее искренне забавляло. Я же от волнения едва держалась на ногах, и не могла оторвать умоляющего взгляда от Его Светлости — мне все казалось, что господин Огасто может внезапно одуматься и вырваться из-под власти чар, заставлявших его озвучивать все эти ужасные несправедливые обвинения.
-Как горько каюсь я в том, что осквернил Таммельн, привезя сюда демона! — скорбно промолвил господин Огасто, склонив голову. — Мне стоило бы знать, что злые духи отравляют все вокруг себя ложью и злыми чарами. Запах этого яда манит самых слабых и самых подлых из рода людского. Но сегодня я исправил свою ошибку! И да простят меня боги за то, что я навлек беду на город, который мне надлежало защищать...
Вновь послышались визг, оханья, и толпа резко подалась назад так, что нас с Хорвеком притиснуло к тому самому столбу, около которого мы все это время держались. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы перевести дух, и отстраниться от бродяги. Когда я подняла голову, чтобы рассмотреть то, что так напугало таммельнцев, в одной из петель уже висело черное уродливое тело, подвешенное за ноги.
-Он мертв! — крикнул герцог, указывая на ужасного мертвеца. — Слышите, жители Таммельна? Демон был нынче казнен в своем подземелье — ему вырезали сердце, и теперь каждый из вас может убедиться, что проклятое создание более не навредит никому!
Ужасающее зрелище часто бывает притягательным — и я, подобно прочим таммельнцам, как зачарованная рассматривала истощенное до крайности тело, в целом, походившее на человеческое, однако бывшее куда более крупным, удлиненным, отчего в памяти возникал образ огромной гадюки или иного отвратительного пресмыкающегося. Сходство дополняла мелкая черная чешуя, покрывавшая страшное существо с головы до пят — лишь иссохшее лицо казалось обтянутым обычной, пусть и почти черной кожей. Я узнала руки с изуродованными пальцами — их я видела в подземелье, сомнений быть не могло! Провалы выжженных глазниц, беззубый рот, откуда вывалился сизый острый язык — все это говорило о том, что герцог не лжет и на виселице в самом деле болтается Рекхе, сердце которого вырезали из груди, чтобы наверняка покончить с демоном.
Если бы жители Таммельна могли бы сейчас подмечать какие-то странности в происходящем, то непременно бы заметили, как дядюшка Абсалом в ужасе отползает от тела того, кто якобы был при жизни его сообщником, а бедный Мике в ужасе пытается совершить отвращающие знаки скованными руками. Им довелось увидеть мертвого демона ближе, чем кому бы то ни было.
Я, сглотнув комок, подступивший к горлу, оглянулась на Хорвека, пытаясь заметить на его лице отражение хотя бы каких-то чувств, но он рассматривал тело демона с совершенно бесстрастным видом, а затем, заметив мой напряженный взгляд, лениво бросил:
-Всего лишь падаль...
Вовсе не такой эпитафии я ожидала из его уст, однако ничего другого он не прибавил. Впрочем, чего можно было ожидать от существа, глядящего на свое же мертвое тело? Кто знает, принято ли было у демонов скорбеть по своей погибшей оболочке — пусть даже новая казалась им совсем негодной?.. Тут же я услышала голос господина Огасто, еще не закончившего свою речь. С каждым словом герцог становился, казалось, все выше, все пламеннее, а две женщины за его спиной превратились в прекрасные изваяния — одно торжествующее, а другое — выражающее лишь горе и покорность.
-Как желал бы я!.. — говорил герцог. — О, как бы я желал сказать, что зло сегодня будет наказано по заслугам. Но на этот эшафот сегодня не взойдет та, которая провинилась перед богами и людьми более всех. Рыжая ведьма!
Вновь мне показалось, что я схожу с ума. Рыжая ведьма? Но ведь она стояла сейчас рядом с господином Огасто, и из-за ее навета мой дядюшка и Мике были объявлены преступниками... Однако следующие слова все объяснили — и заставили меня покрыться холодным потом.
-Рыжая ведьма Фейн! — произнес господин Огасто с ненавистью. — Племянница колдуна и невеста Мике Кориуса! Это она вела разговоры с демоном! Она задумала его спасти! Ведь так? Так?!
Он резко повернулся к обвиняемым, наставив на них палец, и дядюшка растерянно забормотал, кланяясь и умоляюще вздымая скованные руки:
-Глупа, ох глупа девчонка! Ваша Светлость, глупее во всем мире не найдете — это точно! Но какая из нее ведьма? Смилуйтесь над моей бедной головой! Если в чем и виновен, так в том, что не досмотрел за девкой... Ее саму околдовали, истинно вам говорю! А я сам ничего, ничего не знал, чтоб мне век спины не разогнуть!
Мике же продолжал молчать, бледнея все более явно.
-А ты, деливший невесту с демоном? — ярость герцога нарастала, и я догадалась, что на самом деле это рвется наружу гнев ведьмы. — Что ты скажешь в свое оправдание?
-Фейн... — Мике с трудом разлепил губы. — Фейн не совершила бы злого поступка!
-Нет раскаяния в их душах! — вскричал господин Огасто, и отвернулся от дядюшки и Кориуса-младшего. — Ложь и упорствование во зле! Что ж, слушайте жители Таммельна мой указ: где бы вы не увидели рыжую ведьму Фейн — немедленно должны уведомить о том стражу! Она тут же должна быть арестована! Мне она нужна живой! Сто золотых награды тому, кто приведет ее ко мне!
Толпа закричала радостно и зло, и я различила среди возгласов то, как некоторые бранились на Мике, спрашивая у него, не стыдно ли ему называться женихом шлюхи, сошедшейся с нечистым духом.
Я невольно сделала шаг назад, и вновь наткнулась на Хорвека, который придержал меня за плечо, и, склонившись, промолвил с насмешкой:
-Сдается мне, твой прекрасный герцог наконец-то обратил на тебя внимание и оценил по достоинству.
-Прикуси язык! — вспыхнула я. — За него сейчас говорит ведьма! Если бы не ее колдовство...
-То Его Светлость уже вел бы тебя к алтарю? — хохотнул бродяга. — Бедный твой жених — тот, которого должны нынче повесить. Из-за колдовства он думает, что ты бросила его ради демона. Не будь чар — узнал бы, что ты бросаешь его ради герцога... Не слишком ли ты жестоко обошлась с мальчишкой?
Слова его попали точно в цель — даже если бы к моим щекам приложили бы раскаленное железо, они бы не горели сильнее.
-Да, это я виновата... — мне хотелось закричать это, но горло словно сдавила та самая петля, которая дожидалась меня. — И я лучше умру, чем буду смотреть молча на то, как... Отпусти меня!
-Говорю тебе, ты не спасешь их, показавшись ведьме, — Хорвек объяснял терпеливо и спокойно. — И я вовсе не собирался тебя к этому подталкивать. Если ты и впрямь хочешь сохранить им сегодня жизнь, то будешь смеяться, глядя на то, как их поведут на смерть. Нищие всегда радуются, когда видят казнь богатых и уважаемых людей. Улыбайся — она сейчас ищет в толпе тех, кто испуган...
Я поверила ему, ведь сама уже ничего не понимала. Никогда еще мне не давалась с таким трудом улыбка — я изо всех сил растягивала пересохшие губы, так, что они вот-вот должны были потрескаться. Господин Огасто тем временем обратился с короткой речью к священникам, смиренно ждавшим поодаль своей очереди, и святые отцы торопливо сообщили в ответ, что передают право на суд сюзерену этих земель, раз уж проклятые колдуны желали навредить именно ему.
-Почему они так легко согласились? — прошептала я, улыбаясь из последних сил.
-Потому что твой дядюшка был им не по нраву, я полагаю, — ответил Хорвек. — А дела о колдовстве предписано решать как можно быстрее, чтобы чернокнижники не успели одурманить разум судей. Никому не хочется прослыть околдованным, так что снисхождение в делах о чародействе суды никогда не проявляют.
-Его Светлость говорит, что они будут немедленно казнены! — я едва удерживалась от того, чтобы не начать кусать собственные руки. — Хорвек! Что, если ты ошибаешься? Что если мне нужно попытаться...
-Улыбайся, Фейн, — сказал он, приобнимая меня. — Смейся! Глотни вина — еще немного осталось на дне... Ее глаза сейчас повсюду, и если она поймет, что ты здесь — мы умрем.
Словно подтверждая его правоту, над толпой закружилась стая ворон, невесть откуда прилетевших к площади — и я сразу угадала, что здесь не обошлось без чар: ведьма сейчас отчаянно искала меня среди толпы. Дядюшку Абсалома и Мике тем временем уже подтолкнули к петлям и веревка уже легла на плечи дяди, побелевшего так сильно, словно его лицо испачкали мелом.
-Хорвек, она позволит казнить его... — я цеплялась за бродягу, а моя улыбка уже походила на оскал припадочного. — Ты ошибся... Она не остановится!
-Улыбайся, Фейн, — только это он и отвечал мне.
-Нет, она молчит, она даже не смотрит в сторону виселицы... Хорвек, ты все неправильно сказал! — бормотала я. — О, если его сейчас повесят... Я не прощу тебя, слышишь?! Никогда не прощу!
Раздалась барабанная дробь, я чуть было не зажала уши, но Хорвек крепко прижимал меня к себе и не давал пошевелиться. Я не могла смотреть больше в сторону виселицы — глаза резало так, словно в них насыпали горсть песка — и продолжала улыбаться, хотя куда больше эта гримаса походила на сдерживаемые из последних сил рыдания.
-Ты ошибся, — повторяла я едва слышно, вцепившись в руку Хорвека. — Ты ошибся...
-Постойте! — барабанная дробь оборвалась, словно руки у всех барабанщиков обессилели от звука этого кристально-чистого, мелодичного голоса. В первый раз я слышала, как говорит ведьма, и мне показалось, что звук ее речи — самое прекрасное и самое ужасное, что может существовать во всем белом свете. Произнесенное ею походило на древнюю песню, и любое слово тут же превращалось в заклинание. Только тихий торжествующий смех Хорвека помог мне сбросить оцепенение, вызванное звучанием голоса ведьмы, и я поняла, что она начала околдовывать толпу.
-Постойте! — повторила она, и решительно подошла к господину Огасто, безо всякого страха и стеснения отвергая все правила и законы, запрещающие ей говорить с ним так, как ей этого хочется. Таммельнцы замерли, удивляясь и тут же покоряясь ее воле — то, что она собиралась совершить, уже заранее признавалось достойным и добрым поступком. Возможно, причиной тому было всего лишь хитрое колдовство, но мне показалось, что толпа в замешательстве умолкла, ощутив бесстрашие и жестокость, исходящие от этой женщины -качества отнюдь не колдовского рода. И это было вовсе дурным признаком: колдунья была страшна и сильна не только благодаря своим заклинаниям.
-Да, сестра моя? — тут же отозвался господин Огасто, взяв ее за руки.
-Я прошу милости у тебя для этих людей, — произнесла она обманчиво кротко. — Не желаю, чтобы наша с тобою встреча была омрачена смертями. Какой прок казнить пособников преступления, если главное зло осталось на свободе? Во всем виновата та колдунья — пусть виселица дожидается ее.
Его Светлость покачал головой, точно журя сестру за излишнюю добросердечность, и с улыбкой объявил:
-Твоя воля — закон для меня. Какое же наказание они должны понести по твоему рассуждению?
Колдунья плавно двинулась к дядюшке, трясущемуся, точно студень. Остановившись, она осмотрела его с ног до головы, а затем сказала:
-Раз он хотел выпустить из темницы демона, то справедливо будет, если он займет место злого духа в подземелье. Пусть он никогда не выйдет оттуда и проклинает тот миг, когда ему вздумалось колдовать!
Случайно то вышло или же нет, но произнося последние слова, она резко подняла руку вверх, и я успела заметить, что на ней не хватает одного пальца. Однако бедный дядюшка Абсалом был настолько растерян, что вряд ли сумел что-то понять — ему достало ума лишь упасть на колени и поцеловать краешек платья милостивой госпожи.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
