На развалинах мира

Я уже заработал несчетное количество синяков и шишек. Вновь порезал ладони об выступающие из стен штыри, где крепились кабели. В отличие от колодца, с которого я начал свой путь, здесь было уже не так тихо, как мне показалось в впервые минуты — пару раз я даже вроде как услышал какие-то звуки, а потом что-то похожее на крик. Остановившись, долго прислушивался, но он не повторился. Решив, что мне просто померещилось, я со вздохом направился далее — скоро, не выдержав угнетающей темноты, я и сам стану так кричать... Чтобы отвлечься, стал думать о том, что могло произойти там, наверху. Сейчас, вдали от того ужасающего кошмара, в котором я провел предыдущие часы, все казалось несколько нереальным, словно это произошло не со мной. Но избитое тело и мое нахождение в подземелье не давали повода усомниться, что это не плод моего воображения... Сколько я шел? Час, два? Колея казалась нескончаемой. Мне не нравилось и другое — пыль, которой становилось все больше. Она забивалась в рот и мне, и без того мучившемуся от отсутствия воды, нестерпимо хотелось смочить горло хоть чем-нибудь.

Нога наступила вместо рельса на кусок породы. Остановившись, я сделал шаг назад, и — в который раз! — достал спички. Здесь произошел обвал. В одном месте, сдавленный и почти засыпанный, туннель еще позволял пробраться на противоположную сторону, и я полез, буквально кожей чувствуя, как над спиной нависают многотонные глыбы, способные прихлопнуть меня, как букашку. Лишь когда снова смог встать в полный рост — а для этого пришлось проползти около десяти метров — смог облегченно вздохнуть. Дальше путь был свободен, мне снова, пока еще везло...

Время от времени я присаживался отдохнуть. В такие минуты старался услышать голоса — ведь туннели метро нередко идут вплотную друг к другу. Вдруг как раз в этот момент где-то рядом проходят спасатели? Ведь под землей находились сотни тысяч людей, попавших в эту ловушку еще раньше, чем я. Их не могли бросить вот так, запросто, умирать без всякой надежды на спасение... Потом вспоминалось, как был сметен город, я угрюмо вставал и продолжал свое бесконечное передвижение по рельсам и шпалам. Какие спасатели? Что вообще могло остаться целым, после того как по городу прошлась эта чудовищная смесь из наводнения, огня и страшнейших толчков?

Иногда нога попадала в хлюпающую воду. Я наклонялся, захватывал ее ладонью и, смачивая лицо, выплескивал обратно. То, что здесь под ногами, пить нельзя... Она отвратительно воняла тухлыми яйцами — первый признак того, что она уже очень давно стоит так и гниет. Хорошо было и то, что таких мест оказывалось совсем немного — значит, тоннель пока еще не затоплен. Если ошибаюсь, мой путь ведет в никуда...

Часто проверял вторую сторону тоннеля — опасался, что не замечу, как пройду мимо платформы. И вот — сердце забилось в несколько раз сильнее — ладонь нащупала гладкую отшлифованную поверхность. Я внимательно проверил стену еще не потерявшими чувствительность пальцами, провел ими по еле заметным граням — скорее всего, это плитка, которой часто украшают станции метро. А значит... И тут мне в голову пришла мысль. Раз это платформа — на ней неминуемо должны быть люди. Но я не слышал ни стонов, ни вздохов. Вообще ничего. А такого просто не могло быть! Я не верил, что все, кто оказался под землей, смогли бы так быстро отсюда убраться, скорее, наоборот — многие бы бросились именно сюда в поисках спасения от всего, что творилось наверху. Я повернулся, и, в два шага преодолев расстояние, отделяющее меня от другого края, уперся руками в холодную поверхность. Достав из кармана спички, чиркнул... и обречено присел на шпалу. По всей длине платформа наглухо закрыта большими, плотно пригнанными друг к другу стальными листами. Они были проклепаны на всем протяжении, и я сразу понял, что проникнуть сквозь них мне не удастся. Скорее всего, это одна из тез законсервированных станций, о которых так часто писалось в прессе и которых не так уж и мало под землей — предназначенных, вероятно, не для простых смертных... Видимо, слухи небеспочвенны. Приложив ухо к листам, я долго прислушивался — не идет ли, где-нибудь поезд? Но, похоже, моя злость оказалась несколько несвоевременной — подземные коммуникации явно повреждены так же сильно, как и наверху, и никакие поезда — ни обычные, ни специальные — пройти по ним уже не могли. А может быть, и хуже — их некому вести... Я подумал о диггерах — искателях приключений под землей. Вот кто, окажись в такой ситуации здесь, смог бы найти выход. Но, видимо, пути этих бродяг никогда не приводили сюда. Или, это место надежно защищено от проникновения, им подобных... Оставалось только удивляться, как это получилось у меня самого. Надеяться было не на что и не на кого. Отдохнув, я поднялся и упорно стал двигаться дальше. Все же положение не казалось совсем уж безнадежным. Если мне повезло вырваться из ада, бушующего наверху, хватило здравого смысла, чтобы оценить ситуацию и принять единственно верное решение, а не сидеть тупо на дне колодца — то так ли уж сложно будет отыскать выход и отсюда? Была бы еще вода... Есть мне совершенно не хотелось, но жажда мучила совсем уж невыносимо. Хоть я и не знал точно, сколько времени провел под землей, но полагал, что уже не менее десяти-двенадцати часов. И столько же, — если не больше! — провалялся без чувств, в самом начале этого полубезумного пути.

У метро — сотни выходов на поверхность. Я знал, что рано или поздно, но доберусь до платформы, с которой смогу подняться наружу. Правда, что могло меня там ожидать? Я содрогнулся, припомнив, как спасался от кошмара, который начался в середине дня и продолжался, по-видимому, до сих пор. Странное дело, но здесь, на глубине нескольких десятков метров, казалось даже спокойнее. И тут меня, как ножом, кольнуло подозрение, в начале, не совсем ясное, а потом полностью оформившееся. Вода! Громадные ее массы не могли просто унестись за пределы города — что-то все равно должно попасть и сюда, в подземелья! И тогда... Я даже покрылся испариной, подумав, что она настигнет меня здесь, а я даже не смогу понять, что случилось, как напьюсь ею так сильно, что никакая жажда мне уже не будет грозить вообще никогда...

И тогда я рванулся, позабыв, что ничего не вижу. Меня вел инстинкт, а может быть, и еще что-то, чему я не мог найти определения. Я стал гораздо реже промахиваться ногой мимо рельса, а рукой, которой придерживался о стену, меньше натыкаться на острые концы оплетки проводов и креплений. Чтобы отвлечься, стал считать шаги, потом сбился, вновь стал считать... И бросил это занятие, так как оно отвлекало меня от того, чтобы просто, идти. Я прошагал так какое-то время, и стал подумывать, что направление, выбранное мною, не совсем уж и верно — не могли же станции находиться так далеко друг от друга? Мне казалось, что я иду уже не меньше четырех-пяти часов. А то и больше. Будь это на поверхности, даже два часа — это примерно шесть-семь километров по ровной дороге. Но, с другой стороны, не в темноте, и не по такой... Я решил идти дальше — возвращаться назад просто нестерпимо. Да и куда? Снова проверял другую сторону пути — но и там была все та же стена, с проводами и креплениями.

И вновь, как в первый раз, я вздрогнул от неожиданности. Рука провалилась в пустоту, и я едва не упал, ударившись грудью обо что-то. И опять возникшее чувство опасности удержало меня от последующего шага. Я замер, чиркнул спичкой и еле сдержал крик... Впереди пропасть. В скудном освещении невозможно было понять, как она глубока, но и его хватало, чтобы увидеть — в ней находится то, что осталось от идущего поезда и части платформы, где находились люди. Не было ни пожара, ни воды — только громадная яма, где лежали останки раздавленных пассажиров и придавленные большими камнями вагоны. Там были еще живые — я услышал стоны и вздохи, не различимые мною ранее, пока я не встал у самого края провала. А за ним — та часть платформы, попасть на которую я бы уже не смог никоим образом. Для этого необходимо преодолеть пропасть. Но сделать это невозможно...

— Мм...

Я глухо взвыл. Стоять так близко к спасению — и опять оказаться обманутым! Плюнув на все опасения, достал клочки, которые нес на себе все дорогу, и разложил костер, чтобы осмотреться получше. Едкий чад и гарь горящего тряпья ударили в нос. Все верно... То, что я успел разглядеть, не оставляло надежды. Станция наполовину завалена, а провал не позволял проникнуть на вторую ее часть. Впрочем, попади я в нее, еще неизвестно, что бы мне это дало. Пробраться сквозь валуны и согнутые страшным давлением стальные опоры очень непросто... И удивительно, как при этом сохранилась сама колея, по которой я вышел к станции.

Что ж... иного выхода нет. Тоскливо посмотрев на пропасть и на платформу, я повернулся и зашагал прочь. Весь проделанный до сих пор путь оказался бессмыслен... И я не знал — хватит ли теперь у меня сил, чтобы его повторить заново. Ведь я находился под землей уже не меньше — а может и больше! — суток. Без еды, без воды, крайне ослабевший и покрытый множеством ноющих ран, которые нечем даже перевязать. Спину и ноги ломило от усталости, живот скручивало спазмами и пить хотелось так, что сейчас я бы не раздумывая, прильнул даже к самой гнилой воде. Что думает муравей, передвигающийся по своему муравейнику? Для него он столь же огромен, как это подземелье для меня. Но ему не нужны глаза — он знает свой муравейник, а вот я — нет. Был бы хоть свет... Я сорвал с себя рубашку, майку — все равно, становилось жарко и в них не имелось особенной нужды. При догорающем костре успел приметить обыкновенный зонт — видимо, его забросило сюда во время обвала с платформы. Тут же нашлись какие-то тряпки, и даже кожаный портфель. Я вытряхнул его содержимое, надеясь, что в нем окажется что-нибудь съедобное, а еще более того — пригодная для питья жидкость. Но в нем оказались только бумаги. Намотав на зонт ткань из разорванной майки, я долго подпаливал ее с помощью листков и кое-как добился того, что она загорелась. Факел вряд ли станет гореть долго — но для того, чтобы попытаться обойти платформу с другой стороны, может и хватить. Ведь пути за станцией почти всегда имеют сквозные выходы друг на друга. Мое предположение оправдалось. Прежде чем факел угас, и я опять остался в кромешной тьме, заметил проход и рванулся туда, ведомый все еще не совсем пропавшей надеждой. В проходе нога сорвалась, и характерный всплеск возвестил, что на это раз я уж утолю свою жажду! Что это была за вода, что в ней находилось — мне было все равно. А напившись, я сразу услышал то, что заставило сразу обострить внимание.

Крики. Впрочем, криками они лишь казались. Это были стоны. Стоны раздавленных и искалеченных, не имеющих сил выбраться из-под завалов людей... Каким-то образом, я, все-таки, вышел к другой стороне станции — и здесь путь не преграждала такая ямина, перед которой я спасовал только что. Импровизированный факел догорал, когда я просто почувствовал, что передо мной преграда, и протянул руки вперед. Поезд. Протиснувшись мимо него, я сразу убедился, что цель достигнута. Этот край платформы остался на месте, мне оставалось только ее преодолеть, чтобы по лестницам эскалатора выйти наверх. Подтянувшись, я взобрался на нее и почти сразу наткнулся на тело... Я глубоко вздохнул, и, пересиливая себя, опять опустился на колени. Второй раз за сутки мне предстояло обыскивать труп — но иного выхода просто не приходило в голову. Спички кончились, факел угас, а у него мог оказаться коробок или зажигалка... А свет мне необходим, и именно на этом этапе. Ощупав его, я понял, что это мужчина, и мои надежды на удачу возросли. Не колеблясь более, стал рыскать по его карманам и — о радость! Пальцы наткнулись на миниатюрный фонарик. Руки задрожали, и я несколько секунд просидел в неподвижности, не решаясь его зажечь. Потом, проведя по высохшему небу языком, надавил кнопку...

Очень узкий, почти ничего не освещающий лучик уперся в мраморный пол, и глаза, успевшие отвыкнуть от света, сумели разглядеть все так, как если бы это был мощный прожектор.

У того, кто лежал передо мной, отсутствовала половина черепа. Вся поверхность платформы залита кровью, успевшей побуреть и покрыться усеявшей ее пылью. Я направил фонарик по сторонам. Всюду, куда достигал луч, виднелись большие куски камней. Порода, вывалившаяся со своих мест, оборванные крепежи, скрученное железо, сплошные завалы в которых торчали скрюченные в последней попытке вырваться руки... Почти весь поезд, возле которого я оказался, был погребен под обрушившейся кровлей. Я направил фонарик вверх и увидел высокий, неровный свод, покрытый многочисленными змейками трещин. Достаточно малейшего толчка, чтобы сверху понеслась, сокрушая все, многотонная махина...

Хриплый крик вырвался откуда-то совсем рядом, и я, вздрогнув от неожиданности, осветил вагон. В нем не уцелело ни одно окно. Все выбиты, во многих застряли раздавленные тела. Чье-то безумное лицо вдруг выглянуло из ближайшего окна, и я чуть не выронил фонарик, когда его увидел. Он снова закричал, и его крик унесся вверх, отразившись несколько раз эхом от свода. Мгновенно, не осознавая еще зачем, я бросился от края платформы прочь и упал под уцелевшую колонну. И тотчас что-то ухнуло наверху, раздался грохот и шум падающих камней... Когда все стихло, я осветил поезд. То место, где находился безумец, теперь стало полностью закрыто упавшей с высоты породой, а вновь взметнувшаяся пыль не позволила рассмотреть подробнее. На ощупь — свет от фонарика мало помогал — я добрался до того края, где, по всем признакам, должен был находиться подъем. Если бы я не держался постоянно рукой за стену и не делал каждый шаг со всей возможной осторожностью — на этом мое путешествие закончилось... Вместо лестницы нога соскользнула в пустоту, я замер, отвел ее назад и присев, направил луч вниз. Передо мной вновь зияла яма, достаточно глубокая, чтобы преодолеть ее с наскока. На дне, вперемешку с обрывками механизмов, во множестве лежали людские тела. Видимо, они пытались убежать со станции и в темноте не увидели, как проваливаются в пропасть. Из ямы доносились стоны и хрипы. Но я не мог им помочь...

Света моего, более чем скромного фонарика, не хватало, чтобы рассмотреть все перед собой и по сторонам. Но, и по увиденному, я мог составить общую картину. Платформа вся завалена и практически уже не существовала. Надеяться, что где-то будет иначе, не приходилось. Мне предстояло выбираться здесь и нигде более — до другой станции я просто не смогу дойти. Да и не решусь, представив себе, что вновь придется идти изнуряющие километры в темноте, поминутно рискуя сломать ноги и шею. Мощные подвижки земной поверхности сказались и здесь. Результат — не выдержавшие колоссальной нагрузки стальные балки, рухнувшие вниз, а вместе с ними и куски породы. Если кто и уцелел в первые минуты — они уже или выбрались отсюда, или попали в эту яму и теперь медленно умирали внизу... Старясь не слушать стонов, я повернул в другую сторону. Было невыносимо оставлять людей так, но у меня не имелось даже веревки, чтобы к ним спуститься, а если б и была — что это могло изменить? Нет ни бинтов, чтобы сделать перевязку, ни уколов, чтобы снять боль, ни просто сил, чтобы вытащить их оттуда...