| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Сборщики посуды вернули в тыл около 250 вагонов пустых 'поллитровок'!!!
Но и сегодня следопыты находят на местах дислокации Красной Армии старые водочные бутылки — и на местах размещения передовых соединений и на отдаленных от передовой бывших артиллерийских позициях, и на болотах, через которые бойцы шли в атаку, и там, где армия развила успешное наступление на финский тогда Выборг.
Глава 7.
Я исключительно терпелива, при условии что, в конце концов — выйдет, по-моему.
Маргарет Тэтчер.
Следующая задача — жилье.
Странно я себя чувствую. Не по здоровью — нет. Внутри. Вот идет мне навстречу на той стороне улицы — майор. А меня отчего-то злоба душит. Он — здоровый, симпатичный мужик. С орденом да с медалями. А меня, глядя на него — с души воротит. Сапоги у него хромовые и форма из хорошего сукна пошита. И понимаю я, это — 'крыса тыловая!'. И злюсь я на него — помимо воли. Знающему человеку сапоги эти — мно-огое сказать могут. Они чисто парадные и воду пропускают, так что носить их можно только в городе. И совсем не по лужам и не в 'поле'. Мои-то в отличие от его — яловые.
Вот и переплелись, сжились со мной чувства мальчишки-фронтовика, изгрызенного вшами, весь жизненный опыт приобретшего в армии, да на фронте. Странно я себя чувствую. Ох, странно...Теперь уже и не понять, что от меня — старого циника, а что от восторженного юноши, на руках которого кровищи — не одному маньяку и не снилось. Переплелась и скрутилась — не разорвешь... злоба на чиновничью сволочь из моего времени — 'Я вас туда не посылал!' и на сытых интендантов этого — 'Всё выдано согласно норме!'.
Вокруг меня город, живущий не очень мне пока понятной жизнью. Не улавливаю я его внутренний ритм. Не могу подстроиться. Пока 'я чужой на этом празднике жизни'.
А странно, на мой взгляд, тут все. Очень. Большинство народа в частично военной форме и сапогах. И бабы с платочками, повязанными на головах. Мужики и парни в кепках или фуражках. Калеки, нищие, блатные, пленные немцы — старательно прячущие глаза... Бабы недвусмысленно оценивающие ладного молодого 'офицерика' — меня.
И серое все кругом — СЕРОЕ. И тусклое. Привыкший к разноцветью одежды, рекламы, домов... к ярким и блескучим вывескам — глаз невольно ищет этого и не находит. Есть у меня пока это ощущение — попадания в фильм. Ненастоящности. 'Неделька — другая и все успокоится...', как поется в детской песенке. Пока же держусь, чуть настороже. И людей на улицах как-то непривычно мало. Адрес доброй старушки в Старом городе подсказала молоденькая сестричка в госпитале. А улицы тихие. Собачки из-за заборов почти не лают. И на улицах бродячих псов нет. Судя по всему — подъели. Местные скушали. Голод. Да и кормить собачку опять же надо. А тут своим не хватает. Вон и голубятен полно. Только голубей маловато. Скорее всего, по этой же причине. Заборы здесь непривычные. Глухие и высокие — не заглянешь с улицы во двор. Вся жизнь дома заботливо спрятана от чужих глаз. Вежливо стучу в глухую калитку. — Заходите!
— Здра-авству-уйте!
Старушка — хозяйка, опираясь на грабли, смотрела на меня. Понадобилось некоторое усилие, чтобы подобрать отпавшую челюсть. Ничего себе 'старушка'? Старушка?! Да ей лет сорок — сорок пять. Она лет на пятнадцать младше меня старого! Весьма миловидное лицо с россыпью веснушек. Серые глаза, высокий лоб. Не худая и не толстая. Замызганное домашнее платье. Разбитые ботинки на ногах.
— Здравствуйте. Что вы хотели?
— Мне-е с-сказа-али жилье у-у вас мо-ожно сня-ать?
— А... Ну проходите. Присаживайтесь, — она указала на скамейку у дома. — В ногах правды нет.
— Вы откуда?
— И-из го-го... из больни-ицы...
— Вы раненый?
— Н-нет! — я отрицательно покачал головой. — Т-ту-ут — ш-шпана го-олову про-оломила. А-ам-мнези-ия у меня... — я теперь уже привычно достал справку с диагнозом.
Она внимательно прочла её. Потом посмотрела на меня.
— Временная амнезия?
Я неопределенно хмыкнул.
— Ну, пусть будет — амнезия. Разное случается.... Пойдемте, покажу вам жилье.
— Вы совсем память потеряли или как?
— М-места-ами-и...
Мы пошли в дом, где я привычно придержал двери — вежливо пропуская даму вперед.
Комната, которую предложили мне занять, была не обычным 'углом' — как принято в нынешнее время. Это когда твою койку стыдливо отделят занавесочкой от общей площади. А действительно комнатой. Небольшая веранда с другой стороны дома окнами выходила в небольшой садик с яблонями и ещё какими-то фруктовыми деревьями. Между ними виднелись ухоженные грядки. Кровать с уже позабытыми мной никелированными шарами. М-м... а на ней подушки — уголком, заботливо накрытые кружевной салфеточкой. Давно забытый символ домашнего уюта. Аккуратный половичок, стол с настольной лампой. Чисто, аккуратно. По нынешним временам это — 'Хилтон', не меньше. Кругом грязища, бараки... вши с клопами — обыденность. А тут!?
— Вот. Располагайтесь... Меня зовут — Амалия Карловна, — она изящно наклонила голову. — Чай будете пить?
— Да-а... с-с судово-ольствием.
— Только поскорее — пока чайник горячий.
Я кинул вещмешок в угол, на ощупь пригладил короткий ежик волос и прошел 'на кухню'. Из сеней было две двери. Одна ко мне в комнату. И вторая — на половину хозяйки.
Беленая русская печь, стол со стоящими на нем парой чашек — это кухня. Из неё ещё одна дверь в хозяйскую часть. В неё видно: ходики на стене с кошачьей мордой, пару рамок с множеством фотографий в каждой и уголок буфета. Это то, что мне видно с моего места.
Попили чаю. Я выложил на стол пару кусочков сахара, отбитых от большого куска — заботливо завернутого в вощеную бумагу, лежащего в моем вещмешке. Пока пили вприкуску паршивый 'чай' из смородинового листа и сушеной морковки — болтали. Вернее говорила только Амалия. Я в основном молчал и все больше кивал — стараясь, понравится.
Тьфу ты — 'чаёк'! Выпил его аж две чашки. Все хоть польза — живот набил. Не так жрать охота. Заканчивая чаепитие, я спросил:
— А де-еньги? Ско-олько?
Она посмотрела на меня и этак лукаво — по-свойски, улыбнулась. А улыбка у неё чистая и зубки беленькие. Чувствую, что по-молодости она была та ещё разбивательница сердец. Да и сейчас она о-го-го! Её бы переодеть — так ничем не хуже большей части 'звезд', что у нас в телевизоре показывают. Та-ак! Стоп! Это куда это меня понесло?! Тьфу, гадство! Неужели у меня гормоны заиграли? — Не переживайте Серёжа, Вдова я... Работаю учительницей немецкого языка. Мне кажется, что мы не будем ссориться. А что касаемо денег — не думаю, что для вас это главное.
Я поднялся и в ответ только молчаливо кивнул.
— Вы куда сейчас?
— В би-и-блиотеку. Ку-у-пить ко-ое-что, по мелочи.
Я сходил к себе и отдал ей банку тушенки из 'сидора'.
— Во-от. Мо-ожет на у-ужин, что-то приготовите?
— Приготовлю. Идите Серёжа. У мужчин всегда есть дела. И я — Николай Семенович; пятидесяти шести годков от роду, партийный, несудимый, военный пенсионер и прочая... прочая... пошел. Что характерно я двинулся не в магазин за водкой, чтобы снять стресс. А и правда пошел в библиотеку. Не надо врать в мелочах — элементарно спалишься. Я и не буду. Очень меня сейчас интересовала Большая Советская Энциклопедия, если она тут есть, конечно. Особенно один том. На букву 'Ш'. На худой конец сойдет 'Брокгауз и Эфрон'. Но желательно, что-то поновей. Моя здоровая, а может, и нездоровая паранойя теперь вовсю спрашивала меня — как бы это скрыть, такой мой неестественный интерес в библиотеке.
Ага, пришел эдакий здоровенный лоб и просит 'энциклопию' на эту букву. А зачем ему? Странно и подозрительно. А с другой? Да на кой черт я кому сдался!? Слухи о всесилии НКВД и всеобщем стукачестве сильно преувеличены. Да на кой тут кому сдался отставной военный? Уже практически милиционер. И слово, характеризующее меня как 'мильтона' или 'легавого' — вот не несет в себе презрения как у нас. Хоть убейте. Ведь и тут в милиции свой брат — фронтовик. А не как у нас 'братское чувырло'* из задрипаного села 'Сорок лет без урожая' — пришедшее в ментуру только за пропиской и нажить.
А военных тут много. Почти все мужчины. И множество женщин. По статистике в сорок пятом наша армия насчитывала одиннадцать миллионов с чем-то. Восемь с половиной миллионов демобилизовали... где-то в это время. Это тогда дома, мне, что сорок шестой, что сорок седьмой — было глубоко по фиг. Только вот теперь мне тут жить...
Хорошо хоть тенденции развития общества в будущем знаю, и потому как много читал, и потому что бывший замполит. Только вот абсолютной памяти, чтоб вспомнить все постранично — никто мне не предоставил. И не надо меня считать идиотом — провел я ревизию доставшегося мне 'наследства'. Ничего утешительного. Малость покоцанное, но, в общем-то, достаточно здоровое и тренированное тело. Со шрамами на башке вымазанными йодом. Одно утешение, что ствол под руками — застрелиться, если что, я всегда успею.
Вот визит в библиотеку прошел нормально. Обогатил он меня знаниями. Очень мне нужными знаниями о фронтах и не очень — по географии этого долбанного Шверина. Он находится в Мекленбурге — это я помнил точно.
Ещё я помнил, что рулили тогда Жуков и Конев. Но вот кто и куда? Взяв пару подшивок с газетами, я их по диагонали просмотрел — ища нужную мне информацию. Когда знаешь примерно где — не так и сложно найти. Пролистал. И вот в статьях за апрель сорок пятого, я нашел — кто и куда наступал. Оказалось все немного не так. Жуков шел на Берлин в лоб, а Конев осуществлял охват. А вот я — Сергей Васильевич Адамович; двадцати четырех лет, призванный в мае сорок первого из Ленинграда, командир разведроты, член ВКП(б) с марта 1944... Воевал в составе 2 Белорусского Фронта под командованием Рокоссовского... и Члена Военного Совета — Суботина. Это важно.
Вот том на 'Мэ' я и попросил первым. Эта чертова БСЭ — уже была. И нужный мне том — тоже был. Был он выпущен в тридцать восьмом году. Но не сильно-то он меня и обогатил знаниями, про этот чертов Мекленбург.
...историческая область на территории... ....в период раннего средневековья была заселена племенами полабских славян Бодричами и Лютичами которые в 12 в. вошли в состав княжества Никлота. В ожесточённой борьбе с немецкими феодалами славяне были покорены саксонским герцогом Генрихом Львом... На кой черт мне это сдалось?! Информация примерно, как и про восстание Спартака — 'против древних римских буржуев'. Тьфу ты — я рассчитывал на большее. Осталось пропеть: 'О где ты, где ты — милый интернет...?'. Хорошо хоть времени немного потерял.
Посмотрел ещё про Шверин. Взял том самостоятельно со стеллажа. Тоже фигня — перепечатка Брокгауза. Это вообще что-то... Шверин, город (Schwerin) — столица великого герцогства Мекленбург-Шверинского, на западном берегу Шверинского озера; жителей 35 тысяч. На острове находится великолепный великогерцогский дворец, выстроенный в 1845-58 гг. в стиле Ренессанса. Памятник великому герцогу Павлу-Фридриху, работы Рауха; памятник войны 1870 г. Готический собор XI в., готическая церковь св. Павла, арсенал, театр. Чугунолитейные и машиностроительные заводы, производство музыкальных инструментов, экипажей, красок, лаков, мукомольные и лесопильные мельницы. Тьфу ты! Ну и что это мне дает?
Ладно, будем надеяться, что удастся что-то правдоподобное соврать — если будут спрашивать. Фильмов я смотрел много, книжки читал, на экскурсии ездил. Да и купить чего-то не мешает. Теперь пойдем осваивать насквозь мне знакомую стихию — базар. Это только на сторонний взгляд — это хаос. Не-е ребята... это не хаос. Это четко упорядоченное и структурированное явление. Живущее по своим очень четким и прагматичным законам. Так было, есть и будет — во все времена.
*Братское чувырло — (феня), отвратительная рожа.
Глава 8.
Слухи о скором и всеобщем счастье сильно преувеличены.
Мнение автора.
Я шел по улице и вполголоса мурлыкал:
Давно ты не видел подружку,
Дорогу к знакомым местам,
Налей же в железную кружку
Свои боевые сто грамм...*
А когда спохватился — понял, что не знаю этой песни. Совсем. Никогда и не слышал. Но пою. Что-то выходит, осталось мне ещё от настоящего парня Серёги. Знать бы ещё что.
Про водку помню, что был 'Ворошиловский паек' — водка и сало. Во время 'Финской'. И были наркомовские 'сто грамм', которые после сорок третьего выдавались ТОЛЬКО во время наступления. 'Остальным же военнослужащим передовой линии' — 100 грамм, полагалось лишь по праздникам. А вот в число таковых входили: 7 ноября, день Конституции, Новый год, 23 февраля, 1 и 2 мая, день авиации, день части ... и что когда-то и убило меня наповал своим дебилизмом — 'Всесоюзный день физкультурника'!!!! Вот это блин, пассаж! От этого, вся эта ерунда и запомнилось.
Прогулялся дяденька по рынку — 'получил удовольствие'... И сделал выводы. Мама дорогая! Как же я тут жить-то буду? Скопленные Серегой может за всю войну, может ещё как — у меня лежали в разных карманах пять тысяч семьсот рублей. Я теперь усиленно пытался понять, что это. Вернее сколько. Много или мало. Я ведь как не крути тоже дитя этой мать её, 'рыночной экономики'. Какова тут покупательная способность рубля 'с Лениным без кепки'**. А ведь мне ещё и в военкомат надо. А там аттестат... и тоже вроде как должны дать денег. Трофеев — чтобы тут припеваючи жить... я отчего-то я в вещмешке не обнаружил. Честный и простой парень — мой предшественник. Я немножечко другой. Более опытный.
Барахолка моментально напомнила приснопамятные девяностые, где я у себя на 'Апрашке' начинал такую же 'карьеру'.
Да, грязища и трели гармошки у пивнушки, пьяные крики и кураж, дикая нищета и голодные взгляды детей. Кривые цепи торгующих. С товаром, лежащим на газетах, мешках и чемоданах. Бродящие взад-вперед с криками и предлагающие свой товар 'торговцы'. И смех и грех. Чем-то мне эта картинка напомнила кота Матроскина из 'Простоквашино', с его нетленным: 'Чтобы продать что-то ненужное — надо сначала купить что ненужное'. Только вот здесь немного не так. Чтобы купить что-то ОЧЕНЬ НУЖНОЕ, надо сначала продать что-то НЕ ОЧЕНЬ НУЖНОЕ. Пятнами — наглые рожи блатоты, глядя на которые я моментально приходил в тихое бешенство, вспоминая своих таких же. 'Хозяева жизни'. Тут и инвалиды, просящие подаяния. Только это реальные фронтовики-инвалиды. А не ряженые под 'афганцев' или других пострадавших от войны, как у нас. И медали и... все остальное у них — настоящее.
Тускло, серо, коричнево и зелёно. Радость и отчаяние. Смирение и гордость. Тут есть все. Чего только не намешано. Это срез. Средоточие всей этой мирной жизни. Показатель государства.
О-о... чтобы все это столпотворение 'понять' — надо пожить в нем, как я. Сродниться. Чувствовать себя, именно здесь, своим. Поговорил с людьми — посочувствовал. Выпил кружку пива в 'Голубом Дунае' за разными столиками. Мне нужна информация — любая. Реалии этого 'мирного' времени. И я, делая вид поддатого — сочувственно выслушивал всех. Заикался, кивал. Давал возможность человеку выговориться. Тяжело здесь. Всем тяжело. И здесь — сейчас, и всей стране.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
