Жажда огня

Разбойник помог девушке слезть с коня.

— О, Вил, какая у вас добыча в этот раз!— прокричал кто-то, сладко причмокнув.— Мор будет в восторге. Ведь это ему? Или оставишь себе? А нам дашь?

Разбойник испепеляюще посмотрел на говорившего. Хохот замялся.

— Идемте!— Вил взял Сабрину за руку и повел к дальней большой палатке. Когда они вошли внутрь, там сидела только старая женщина необъятных размеров и варила что-то на костерке.

— Вил! Я не знала, что ты тоже увлекаешься похищением невинных девиц,— неодобрительно покачала она головой, помешивая свое варево.

— Садитесь в углу!— кивнул Вил Сабрине на нечто, напоминающее постель.— Мила, я решил и себе завести девушку. Что же, только Мору можно?

Мила закивала головой, искоса поглядывая на девушку.

— Что ж покрасивее-то дамочки не нашел? Да и эта, сразу видно, уже порченная.

— А я не привередлив, Мила,— улыбнулся Вил, скидывая плащ. Сабрина посмотрела на его лицо и замерла. Она знала этого человека! Он перехватил ее испуганный взгляд и улыбнулся — по-доброму, подбадривающе. От этого молодое лицо разбойника стало очень приветливым и красивым. Таким же красивым, как и на рынке, в городе, и во дворце, на балу.

Вил вышел из палатки и кого-то свистнул. Раздалась тихая речь, потом он вернулся.

— Мила, где Мор?

Толстуха криво улыбнулась:

— Я почем ведаю? Уехал со своими мордоворотами часа три назад. Почти сразу как ты пошел на промысел.

Разбойник покосился на пленную девушку и почему-то с облегчением вздохнул. У входа в палатку мелькнули две тени. Через мгновение вошла девушка лет пятнадцати, в длинном цыганском платье, с роскошными черными волосами, остреньким носом и живыми глазами. В ее уши были вставлены кольца, на руках звенели браслеты.

— Вилли, звал?

Разбойник кивнул:

— Катерина, я тебе подругу привел,— он указал на притихшую в углу графиню.— Возьмешь пока к себе. Ее зовут Алисия. Я пришлю еще одеял. Скажи Ганзу, что ее нужно оберегать так же, как и тебя. Идите!

Катерина с любопытством посмотрела на Сабрину и улыбнулась:

— Идем.

Графиня с трудом встала и подошла к девушке. Та вышла из палатки и поманила за собой. Позади них шел старик в теплом кафтане, с секирой и шапочкой — тыквой. Катерина помогла Сабрине залезть по лестнице, и вскоре они оказались в ярко освещенной комнатке с пестрыми одеялами, платками, заколками, горшками и тому подобными девичьими вещами.

— Располагайся,— улыбнулась девушка и плюхнулась на одеяла. Сабрина в нерешительности стояла у входа, не зная, что сделать.— И не пытайся сбежать — у Ганза звериная хватка. Да и здесь безопаснее, чем там, внизу, среди этих мужланов.

Графиня смотрела по сторонам, будто не понимала, что происходит. В голове ее крутились мысли о больной Эмили и о раненом Альберте — она не думала о себе. Ей было непонятно, что нужно от нее этим людям и что делать, чтобы вырваться отсюда.

— Ты немая, что ли?— с любопытством посмотрела на нее Катерина.— Или тебе плохо?

Сабрина мотнула головой.

— Нет... Что вы хотите от меня?

— Я? Ничего.

Катерина похлопала рукой рядом с собой. Графиня нерешительно села.

— Не бойся меня, Алисия. Я тебя не обижу. Меня зовут Катерина.

Сабрина кивнула.

— Но зачем я здесь? Кто эти люди?

— Это разбойники Дикого Вилли. Он-то и привез тебя сюда.

— Зачем я ему?

— Думаю, что незачем... А ты замужем?

— Да, уже девять лет.

— Тогда не понятно, зачем он тебя привез,— задумчиво произнесла Катерина. Мор не спит с порчеными девушками, если только они не прекрасны, как Офелия. Но новая пленница не была красавицей. Зачем тогда Вил ее привез?

— Мне нужно домой,— осторожно проговорила Сабрина.

— Ну, теперь забудь. Тебя не отпустят. Лучше давай спать. Повторяю — лучше не пытайся бежать. Ганз тебя поймает, и тебя накажут.

Катерина помогла Сабрине улечься на постели и потушила свечу.

Сабрина долго слушала мерное дыхание девушки. Постепенно все стихло — даже коней не было слышно. Отблески костра погасли. Изредка доносился громкий мужской храп.

Наконец, графиня осмелилась встать. В палатке по-прежнему было тихо. Катерина мирно спала в противоположном углу. Сабрина, подхватив юбки, вышла из палатки. В лесу было очень темно. Девушка осторожно пробиралась по узкой дорожке настила, пока не дошла до лестницы. Это оказалось самым сложным. Платье шуршало и шелестело при каждом ее движении. Приходилось сотни раз замирать и прислушиваться. Но лагерь спал предутренним сном пьяных довольных людей. Только в одной из палаток горел огонь, и чья-то тень маячила на стенах.

В тот самый момент, как Сабрина оказалась на земле, чья-то жесткая рука легла ей на плечо. Она хотела вскрикнуть, но ей зажали рот, и над ухом прозвучало:

— Куда это вы, леди?

Конечно же, это был Ганз. Он долго следил из своего укрытия, что будет делать пленница, но, в конце концов, не выдержал. Ганз бережно развернул девушку к себе и прошептал:

— От меня еще никто не убегал. А сейчас мы с вами пойдем к хозяину.

Сабрина хотела что-то сказать, но он уже вел ее к светящейся палатке. Ганз втолкнул ее внутрь и вошел сам, заслоняя вход.

Милы здесь уже не было. Молодой разбойник бродил вокруг огня, покуривая сигару и что-то бормоча под нос. На нем были лишь бриджи и высокие, разбойничьи сапоги. У пояса болтался кинжал с обсыпанной камнями рукояткой. Вилли обернулся, услышав, что кто-то вошел.

— Хозяин, пленница пыталась бежать,— отрапортовал верный раб и вышел вон.

Сабрина осталась одна перед огненным взглядом Вилли. Он строго смотрел на нее, не делая ни шагу. Минута шла за минутой.

Сабрина настороженно наблюдала за Вилом. В его походке, в его жестах и взгляде было что-то дикое и пленяющее, как в тигре. Даже глаза его блестели как-то не по-человечьи. Она не замечала этого раньше, когда встречала его в городе. Здесь он был в своей среде, своей стихии — дикий и жестокий. Сабрине подсказывало сердце, что под внешним миролюбием скрывается жестокость и звериная беспощадность. И от этих мыслей графиня начинала трястись, как листок перед тем, как его сорвет ветром...

— Вы не послушались меня,— наконец, произнес Вилли. Голос его был холоден и бесчувственен. В полумраке мерцал огонек его сигары. У девушки кружилась голова от запаха табака и дыма костерка, горевшего в центре палатки. Все плыло и кружилось.— Сейчас мы ляжем спать, а завтра вы получите то, что заслужили.

Она почему-то плохо понимала, что он говорил. С трудом осознавала, что он взял ее за руку и насильно уложил на постель. Была в подсознании мысль, что нужно сопротивляться, но сил не было. Она хотела закричать, но ничего не вырвалось из ее высохшего горла. Сабрина плохо понимала, что же происходит. Она ничего не чувствовала — она была больна каждой клеточкой своего измученного тела. Она видела перед собой только Эмили, которая была сейчас одинока и больна.

Вилли сидел рядом и не понимал, что она говорит и почему мечется. Похоже, ее мучили какие-то кошмары. Он и не думал прикасаться к ней — у него не было недостатка в женщинах. Он не хотел спать с ней, поскольку был ужасно зол. Она была в опасности каждую секунду, каждое мгновение, но как ей это объяснить, он не знал. Вил накрыл ее одеялом и лег у костра, думая над тем, когда же возвратится Мор.

Сабрина проснулась оттого, что кто-то стоял над ней. Она открыла глаза и увидела Ганза, который пытался что-то ей сказать на непонятном языке. Когда евнух увидел, что пленница проснулась, он сказал:

— Вставайте, леди. Хозяин приказал вас наказать.

— Что?— изумилась Сабрина, когда Ганз рывком поднял ее с постели. Она все так же плохо соображала. Она чувствовала, что у нее жар. Она вся горела. Это было и к лучшему, потому что она не понимала, что Ганз собирается сделать.

Было хмурое сентябрьское утро, которое обещало перейти в дождливый день, полный влаги и сырой земли. Лагерь уже давно не спал — кто-то занимался работой, кто-то варил еду на большом костре. Несколько детей играли возле деревьев. Женщины громко о чем-то спорили.

Ганз провел девушку задними дорожками лагеря, где их никто не видел, и привязал девушку к дереву. Через несколько минут разразился ливень, и девушка сразу вся промокла.

Но, несмотря на осторожность Ганза, вскоре разбойники пестрой и шумной толпой столпились вокруг пленницы. Они отпускали в ее сторону пошлые шутки и замечания, но не подходили близко, поскольку рядом был прихвостень Вилли и зорко следил за шайкой. Ганз не знал — то ли ему отогнать разбойников, то ли охранять девушку. Поэтому он решил выжидать.

Катерина проснулась от шума и хохота. Она решила, что приехал Мор, вскочила, быстро привела себя в порядок и выбежала на улицу. Только тут она поняла, что не увидела Алисии, которая спала с ней. Быстро она нашла источник всеобщего веселья.

Катерина не раз наблюдала сцены наказания пленниц. Обычно это были девушки Мора, пытавшиеся убежать. После позорного столба их обычно отдавали толпе на всеобщее пользование. Братья Мор считали, что она ничего не знает и не видит. Они пытались оградить ее от этого жестокого мира, но она была не слепая. И теперь, увидев Алисию, которая очень ей понравилась, полуодетую и связанную, Катерина испугалась. Она бросилась к бедной девушке и загородила ее своим платьем.

— Пошли вон отсюда!— закричала она.— Чего смотрите?! Займитесь делом!

Ее крики вызвали новые взрывы хохота.

— Кати, что это ты взбесилась?— раздалось из толпы.— Дай нам полюбоваться товаром перед покупкой.

Катерину передернуло от этих слов. Она не сразу стала сознавать, среди каких людей она живет. Мила пичкала ее рассказами и байками о благородных разбойниках, о Робине Гуде, а на самом деле это были жестокие звери, не знающие пощады и жалости, не знающие чести и джентльменства. Они были совсем не такие, как ее любимый. Не такие, как Алисия.

Катерина обернулась к пленнице: девушка была без сознания. Ее глаза закатились, губы высохли и потрескались.

— Ганз! Ганз!— позвала Кати, оглядываясь. Он тут же подскочил с вопрошающим взглядом.— Принеси воды, Ганз.

Тот покачал головой, показывая, что не может уйти с поста. Катерина в растерянности оглянулась. Тут рядом возник один из молодых разбойников и подал кружку с водой. Катерина с благодарностью ему улыбнулась.

Сабрина немного пошевелилась, когда капли жидкости попали в ее пересохший рот. Она чувствовала, что вся горит, ноги ее не держали, а веревки впивались в запястья. Но ей было хорошо, как никогда. Она видела перед собой улыбающееся лицо дочери, чувствовала, как маленькие ручки касаются ее лица. Бред спасал ее от страшной реальности.

Катерина отбросила кружку: она видела, что Алисия больна. Но что можно было сделать?! На помощь ей пришла Мила. Старуха протиснулась сквозь тесный круг наблюдателей, осыпая всех проклятиями и тумаками, и встала рядом с Катериной.

— Так, девочка моя, отвязывай своими пальчиками веревки — а то мои руки к этому уже не способны. Перенесем ее ко мне в палатку.

Толпа с неодобрением закричала, но стоило старухе оглянуться, как все замолкли и начали расходиться. Вмешаться попытался Ганз, но и он был послан куда подальше с его "приказами" и с его "хозяином". Евнух кинулся искать Вилли.

Катерина и Мила перенесли пленницу в палатку старухи.

— Ах ты, бедняжечка!— прошептала Катерина, помогая девушке напиться.— Ну, говорила же тебе, что бежать бесполезно...

— Кати, прекрати назидания! Ей их щас токо и не хватает. Лучше уйди.

— Нет, я останусь.

— Ну, и получишь от Вилли по-полной.

Катерина упрямо покачала головой. Пусть Вил знает, что она не такая уж глупышка, как он привык считать.

Вилли не замедлил явиться. Ярость кипела на его лице — в такие моменты он становился просто страшен. Он был зол не только на женщин, нарушивших его приказ, но и на Ганза, которому было велено увести Сабрину подальше от лагеря и наказать вдали от чужих глаз.

— Что здесь происходит?— рыкнул он, врываясь в палатку и переводя взгляд с Милы на пленницу.

— А че ты раскричался, а? Молокосос еще, а уже туда же! Кричит тут!— бросилась в атаку Мила, подбоченившись и заслонив своим огромным телом постель, на которой без памяти лежала Сабрина.— Ишь, взял привычку обижать девок, как и братец твой! А она больна, понял?

Вилли остыл так же быстро, как и разъярился.

— Что с ней?

— А не твое собачье дело! Шел бы отсюда, поскорее... Да и пришли нам супчику горячего, одеял и чистую рубашку девке раздобудь. Покоритель женских сердец нашелся!

Вилли решил скрыться, пока Мила еще не сильно разошлась. С ней было бесполезно спорить. Она была в шайке с тех пор, как дядя Вилли собрал ее. Мила была верной спутницей жизни Дикого Вилли и родила ему шестерых сыновей. Она потеряла всех своих детей в разбойничьих набегах и облавах. Последнего ребенка — дочку — она отдала в приют, чтобы спасти от такой жизни. Она, как родная мать, воспитала Саймона и Кати, любила Вилли и Мора, хотя обходилась с ними довольно резко. Но по-иному было нельзя. Они были дикими людьми, детьми природы, воспитанными жестокой жизнью, где выживал сильнейший.

Мила опустилась перед бесчувственной Сабриной и дотронулась до ее лба.

— Да, миленькая, плохи твои дела,— прощебетала старуха над девушкой. Катерина шмыгнула носом.— А ты не шмыгай, не шмыгай! Соплями делу не поможешь...

На поляне поднялся шум и гам. Катерина в испуге подняла голову.

— Иди! Небось, старшой приехал!— проворчала Мила.— Иди, давай!

Катерина нехотя вышла из палатки. Действительно, в центре суматохи был Мор, восседающий верхом. Он громогласно распоряжался своими матросами, которые, казалось, заполонили всю полянку. Это были высокие загорелые мужчины в ярких легких рубашках и сорочках, с платками на головах, в высоких загнутых сапогах, с лихими взглядами пиратских глаз. Они легко знакомились с хозяевами и разбредались по стоянке, сея шум и веселье. Когда толпа разошлась, Мор слез с коня. Только тогда Катерина увидела рядом с ним высокого молодого человека в сюртуке и при галстуке, в белых бриджах светского льва, с тросточкой через руку.

— Саймон!!!— закричала Катерина, бросаясь к младшему из братьев Мор. Юноша открыл свои объятия и подхватил Кати на руки. Она весело засмеялась, прижимаясь к юноше, которого так любила. Он звонко поцеловал ее и тоже рассмеялся.

— А мне поцелуй?— спросил Мор, снимая шляпу и убирая со лба мокрые локоны волос.

Катерина поцеловала и старшего из братьев, отметив, что он в хорошем расположении духа. Саймон в это время повернулся к коню и снял с него мальчика лет десяти с большими, испуганными глазами. На ребенке была легкая тонкая рубашка и бриджи. Он был босиком, с перепачканными землей ногами. На его лице красовались длинная царапина и грязные разводы от пальцев, которыми он, судя по всему, утирал слезы.

— Принимай заморыша, Кати,— улыбнулся Саймон, снимая мальчика с коня.— Его нужно умыть и накормить.

Катерина с улыбкой посмотрела на ребенка и протянула ему руку.