#duo

'Вы знаете, что у меня есть жених?' — уже в открытую пишу я.

'Догадываюсь. А Вы, задав этот вопрос, хотите сказать, что Вы от нашего спора отказываетесь? Тогда я выиграл, а Вы проиграли. А значит, по условиям нашего пари Вы теряете возможность разместить свою книгу на сайте'.

'А если я выложу книгу на другом портале?' — начинаю злиться я.

'Тогда я выставлю в Интернет всю нашу переписку'.

От этого ответа я вздрагиваю. Впрочем, а на что я надеялась, когда решила первой его шантажировать?

'Так что Вы надумали?' — между тем любезно осведомляется Дьячков.

'Я поднимаю ставки, — прикусив губу, отчаянно печатаю я. — И я пришлю Вам свой этюд в две тысячи знаков, но через полчаса'.

Увы, то, что задумала я, небезопасно и грешно. Но это покажет Дьячкову, как я могу провоцировать его и что я его раскусила. Мысленно попросив прощение у Димки за то, что я собираюсь сделать, пишу Герману то, что не решилась бы написать никому другому...

'После нашего свидания ты в одиночестве возвращаешься к себе домой. Да, я тебе отказала, и ты так и не поднялся в мою квартиру, на что очень рассчитывал. Желание всё ещё мучает тебя, но ты садишься в машину и едешь в свой дом. Там пусто, неуютно и холодно. Скажи, в этом доме хоть раз была та, кого ты любил по-настоящему? Как звали эту женщину? Кем она была для тебя? Скажи, мы с ней похожи?

Ты отпираешь дверь и входишь в прихожую. Включаешь свет в ванной комнате. Скидываешь одежду и встаешь под душ. Опираешься руками о гладкую стену и подставляешь лицо льющимся сверху струям. Ты мучаешься невозможным: ты хочешь хоть на минуту вернуть меня, чтобы забыть ту, другую. Но та женщина — совсем не я. И водяные струи, которые сейчас стекают вниз, по твоему лицу и телу, кажутся тебе уже не её, а моими руками. Они кружат по тебе, но в самый последний миг отступают. Пытаясь справиться с возбуждением, ты закрываешь глаза. Чьё лицо стоит сейчас перед твоим мысленным взглядом? Чьи руки ты помнишь — чьи пальцы, которые осторожно трогали тебя, дразнили — и исчезали?

Твоя левая рука по-прежнему опирается о стену ванной. Другая опускается вниз, вдоль по твоей талии. Ты на секунду замираешь, ещё не решаясь сделать то, что ты так часто делал, когда думал о той женщине. Но та, что предала тебя, уже ушла, а мой запах рядом. И ты, не в силах бороться с искушением, опускаешь руку ниже. Ты крепко сжимаешь себя. Возбуждению противостоять невозможно. И ты, в душе ненавидя меня и ту игру, которую мы затеяли, начинаешь ускорять темп и втягиваешь воздух в лёгкие. Холодная вода и жар внутри тебя затягивают тебя в центрифугу, где удовольствие и ненависть сплетаются в один клубок. Злость обостряет чувства, не так ли? Твоя рука не останавливается. Ещё и ещё раз, быстрей — и медленней. Последний такт приносит дрожь и стон опустошения. Спустя секунду ты приходишь в себя. Поднимаешь темноволосую голову, открываешь глаза и понимаешь, что ты по-прежнему один. Та женщина, которую ты любил, ушла. А меня с тобой рядом нет'.

Я не стала перечитывать то, что я написала Дьячкову. Испугалась, что струшу и не отправлю ему этот этюд. Допечатав всего одну фразу: 'Если хотите выиграть пари, то даю Вам время до понедельника', захлопнула крышку ноутбука, вскочила и принялась расхаживать по квартире, давя в себе ощущение, что я, со своим желанием опубликовать книгу, зашла на запретную территорию. Словно что-то заставило меня сунуть руку в механизм часов, а острые шестерёнки прижали кончики моих пальцев. И пусть ещё не больно, но вытащить руку уже невозможно. Мелькает трусливая мысль отозвать письмо. Бросаюсь к ноутбуку, но на входящей почте Gmail уже висит 'единичка'. Это означает только одно: Герман мне ответил. Перевожу дух. Открываю ответ Дьячкова и читаю: 'Прекрасно, Катя. Просто великолепно. Вот только отчего Вы решили, что у меня тёмные волосы?'

'Не поняла...'

Заглядываю в этюд: точно, я это написала. Пронзает мысль: а кого я представляла себе, описывая Дьячкова? Прикусываю губу, 'набиваю' не самый лучший ответ:

'Авторская фантазия, и только'.

'Ах, это Ваша фантазия? — Далее следует 'смайлик', но улыбка кажется зловещей, а не весёлой. — Ладно. Тогда мне остаётся честно признать, что Вы выиграли второй раунд. Я подумаю и напишу Вам ответ относительно продолжения. Всего хорошего'.

Я просидела перед монитором ещё с полчаса. Убивая время, ответила на письма подруг, обсудив с ними их мужей, детей, погоду, рецепты, подспудно ожидая совсем другого письма. Но Герман молчал, и я начала жалеть о своём поступке. Волей-неволей, но я причинила боль другому человеку, и теперь меня совесть мучает. В попытке уйти от собственных мыслей, хватаю телефон и звоню Димке.

— Привет! — усталым голосом отвечает он. — Ну, что случилось?

— Кажется, я напортачила, — неумело жалуюсь я.

— Что-то с твоим 'Ауди'? — в голосе Бергера наконец-то просыпается интерес.

— Да нет, не с машиной... Дим, а можно, я к тебе сейчас на работу приеду?

Мне действительно очень плохо. Почувствовав мой настрой, Бергер покорно вздыхает и неохотно говорит:

— Ну, хорошо.

Хватаю ключи и стремглав выбегаю из дома'.

Глава 5. Каптал

Каптал — элемент книжного переплёта, используемый для крепления книжного блока к переплётным крышкам.

'Википедия'

21 мая 2016 года, суббота — 22 мая 2016 года, воскресенье.

I.

'У вас никогда не возникало желание придушить женщину? Вернее, так: сначала отодрать её, а уж потом придушить её? Вот это ровно то, что сейчас я чувствую по отношению к DUO, потому что этот, с позволения сказать, 'этюд' вызвал во мне не столько желание, сколько дикую ярость. Катя (вот чёрт, даже имя её спокойно произнести не могу!) почти всё обо мне угадала. А эта её 'опечатка' про тёмные волосы чуть не подбросила меня к потолку. Интересно, кого она себе представляла, когда сочиняла всё это? С Дьячковым мы не похожи, но у DUO, видимо, то самое чутьё, которое управляет случайностями. Но как я воспитан — о том судить не ей, а тем, кто знает, что стоит за моими поступками. Впрочем, Катя меня и не судила — она просто, изящно и доходчиво объяснила мне, как она меня видит.

Пиная мебель, попадающуюся мне на пути, расхаживаю по комнате и размышляю о том, что моей жизни пора срочно менять обёртку. Год назад я сам запер себя в крепостных стенах, отсёк от настоящих друзей и перестал быть с женщинами, которые по-настоящему нравились мне. И если Аллу нельзя заменить никак и никем, а на белобрысых (злобно сглатываю), а на блондинок, да ещё с именем Катя, я теперь вообще спокойно смотреть не могу, то стоит подумать об эрзаце той, кто мне сейчас нужен...

Прокручивая идеи и контакты в iPhone, нахожу номер, который Герман неохотно продиктовал мне во вторник. Пока идёт соединение, выхожу на балкон.

— Алло? — в голосе Наташи сквозит лёгкое удивление. И 'л' в слове она тянет точно так же, как и я, что почему-то тоже меня не радует. — Алло, кто это?

— Привет, это Артём. — Никогда не тратил время, отвечая на вопрос: 'Ты меня помнишь?' Не помнит — всегда можно сослаться на ошибку и положить трубку.

— Привет, — смеётся Наташа. — Какой приятный сюрприз, Артём.

— Ну, как твои дела, зайка?

— Неплохо... Скажи, а ты мне набрал, чтобы я дала тебе номер Оли? — В тоне Наташе появляется еле скрытое раздражение.

— Наташ, — я вздыхаю, потому что мне сейчас не до заигрываний и не до вранья, — поверь, если б я хотел позвонить Оле, то я бы уже разговаривал с ней, а не с тобой. Скажи, ты не против увидеться?

В ответ — пауза. Девочка явно переваривает информацию. Я жду. И, наконец:

— Знаешь, я буду рада.

— В гости хочешь? — уже напрямик спрашиваю я.

— Хочу, — задорно отвечает зайка. — Говори адрес, и я приеду.

— Диктуй, где живёшь. — Я ещё не настолько опустился, чтобы сваливать на девушку заказ такси до своего дома. Наташа чётко, старательно, буквально по слогам произносит мне свой адрес. Прикинув, что 'зайка' живёт от меня в пяти автобусных остановках, обещаю приехать за ней через пятнадцать минут. Наташа снова смеётся и обещает встретить меня внизу. Отбиваю звонок, закрываю ноутбук и выхожу из дома.

Таксист подруливает к подъезду, у которого в зелёной нарядной юбке и босоножках на каблуках крутится моя 'зайка'. Распахиваю дверь машины, протягиваю ей букет тюльпанов, смеюсь:

— Привет, прыгай внутрь.

Наташа принимает цветы, улыбается и, подобрав длинный подол, садится со мной рядом. Такси трогается.

— Какие красивые, — восхищенно шепчет Наташа, отчего-то краснеет и прячет лицо в тюльпанах. — Знаешь, мне ещё никто не дарил цветы на... на первом свидании, — храбро заканчивает зайка.

— Тогда целуй. — Я шутливо подставляю ей щёку. Но Наташа обвивает мою шею и прикасается губами к уголку моего рта.

— Я так хотела это сделать... ещё в понедельник, — интимно шепчет она мне. Поворачиваюсь и смотрю в её блестящие глаза. Надо же, а они у неё серые, как у Аллы, а не зелёные, как показалось мне при нашей первой встрече. Наташа ловит мой взгляд:

— Что?

— У тебя глаза цвет меняют?

— Нет. Просто тогда были линзы, — смущённо признаётся она. — А куда мы едем?

— Ко мне в гости, как я и обещал. Или ты хочешь изменить маршрут? — В душе я молюсь, чтобы Наташа не навязала мне поход в кино, в кафе, в парк или в торговый центр.

— Нет, нет, давай поедем к тебе.

'Какая славная зайка!'

Таксист высаживает нас у моего дома. Наташа собирается открыть дверцу машины. Я трогаю её за руку:

— Дай мне поухаживать за тобой.

Щедро рассчитываюсь с игриво ухмыляющимся 'бомбилой', выпрыгиваю из автомобиля и подаю руку Наташе.

— Выходите, леди, — забавляюсь я. Наташа мило краснеет и, сжимая мои пальцы, выскальзывает из такси. Впрочем, мою ладонь она не торопится отпускать.

— Что? — теперь смеюсь я.

— А ты умеешь ухаживать. С тобой я чувствую себя принцессой, -признаётся Наташа. Приобняв её за плечи, целую её в тёплый висок, кружу носом над ухом, но отчего-то представляю себе совсем другую женщину. У этой женщины светлые волосы и глаза цвета дягиля. Но эти мысли сейчас неуместны, и я открываю дверь подъезда:

— Входи.

— А ты один живешь или с родителями? — Наташа разглядывает кнопки лифта, который я успел вызвать.

— Один.

— Но ты же говорил, что...

— Наташ, — пользуясь тем, что кабина лифта очень мала, подхожу к 'зайке' вплотную. — Наташ, неважно, что я тогда говорил. Тогда всё было иначе.

— А сейчас?

— А сейчас здесь только ты и я.

— Тогда хорошо, — шепчет Наташа.

В молчании мы прибываем на пятый этаж. Я открываю двери квартиры:

— Проходи, располагайся и чувствуй себя, как дома.

Пока Наташа осматривается и осваивается (длинная, выстроенная полукругом, прихожая и три стеклянных двери, ведущие в кухню, в спальню и в комнату), я цепляю ветровку на вешалку и иду на кухню. Споласкиваю руки, открываю холодильник и ставлю на барную стойку бутылку охлаждённого 'Пино Гриджио'.

— Или ты есть хочешь? — Я протягиваю Наташе высокий бокал.

— Нет, есть я не хочу. — Наташа чуть-чуть отпивает из стакана. В её глазах появляется огонёк, который мне пока не понятен.

— За повторное знакомство. — Я присаживаюсь на подоконник, шутливо салютую 'зайке' и подношу бокал к губам. Вино терпкое, ледяное. Ставлю запотевший бокал на столешницу барной стойки.

— Расскажи о себе, — предлагаю я, закладывая ладони в задние карманы джинсов.

— Потом, — Наташа ставит свой бокал рядом с моим. Освобождается от босоножек, ступает босыми ногами на пол и медленно движется ко мне: — Всё потом, Артём...

Наташа привстаёт на цыпочки. Я обнимаю её за талию, разворачиваю спиной к столу. Целую в шею, в губы. Они мягкие, тёплые и послушно раскрываются навстречу мне. Я поднимаю Наташу и помогаю ей присесть на кухонную стойку. Отодвигаю кружево юбки, поглаживаю её бёдра и вижу татуировку сердечка.

Прикусываю её губы. Наташа тяжело дышит и отправляет свою ладонь мне под футболку. Завожу назад руки и тащу через голову свою майку. Мои пальцы тянут ремень. Наташа пытается расстегнуть молнию на своей юбке.

— Не снимай, — шепчу я и укладываю Наташу боком на стол.

— Почему?

— Мне так больше нравится.

Но я вру: у Аллы татуировки не было. Как не может быть и вульгарной отметки у той, мне ещё пока недоступной.

Тремя часами позже, я сижу на кухне один. Передо мной — открытый ноутбук. Монитор светит голубым цветом. Наташа безмятежно спит в спальне, куда я отнёс её. Мы так и не допили вино и ни о чём толком не разговаривали. Но, может быть, это и к лучшему, потому что я ставлю пальцы на клавиатуру и начинаю выплёскивать себя в злых словах, отточенных и яростных фразах, в чувствах, которые я больше не хочу давить. Я выдёргиваю из себя откровенность, но не ищу в ней спасения, потому что всё, чего я хочу — это вывернуть наизнанку женщину.

'Ты так хотела опубликовать свой роман и выиграть наш спор, который я предложил тебе в шутку, что ты, не задумываясь, ударила меня по самому больному. Твой дар чувствовать других людей — это не талант, Катя, это -сделка с дьяволом, потому что сегодня, впервые за много дней, я привёл в свою квартиру женщину. Я занимался с ней любовью, но представлял я тебя. И знаешь, что мне грезилось? То, что ты пришла ко мне. Ты. Сама. Приехала.

Уверенно прошла в комнату и замерла, увидев лишь стол.

— У нас с тобой пари, — напомнил я. — Но ты ещё можешь уйти.

— Зачем? Ты ничего мне не сделаешь, — возразила ты.

— Уверена? — Ты киваешь. — Прекрасно. Тогда раздевайся.

А ты знаешь, что такое беспомощность? Это то, когда ты не можешь ответить ни 'да, ни 'нет', потому что принадлежишь другому, но у тебя уже есть наше пари, которое ты хочешь выиграть. И ты, отворачиваясь, нехотя стягиваешь одежду. Я отхожу, давая себе лучший обзор. Я знал, что ты красива, но не представлял, что настолько.

Я подхожу к тебе, беру за талию и подсаживаю тебя на стол, а ты пытаешься подтянуть меня ближе, чтобы укрыть наготу. Но я отвожу твои руки и укладываю тебя на бок, чтобы не видеть твоих молящих и растерянных глаз.

— Притяни к груди колени.

Знаешь, как стекает вода по воспалённой мужской плоти? Как она умеет гладить и возбуждать, но не давать освобождения? Ровно это я и собираюсь тебе показать. И я прикасаюсь к внутренней стороне твоих бёдер. Кружу губами по нежной коже, понемногу приближаясь к той запретной черте, за которой ты потеряешь опору.

— Что ты делаешь? — испуганно шепчешь ты.

Вместо ответа я откровенно раскрываю тебя и пробую на вкус. Ты вскрикиваешь и втягиваешь воздух в лёгкие. Теперь я добавляю к своей ласке ещё и пальцы:

— Скажи, тебе нравится?

Но ты молчишь, а стало быть, и наш спор не окончен. И я продолжаю ласкать тебя, дразнить, провоцировать, трогать, действуя всё откровенней, выбивая из тебя то крик, то всхлипы, то стон. Ты пытаешься перевернуться, но я держу тебя в том положении, которое удобно мне. Растравливая тебя поцелуями, я точно знаю, что твоё тело предаст тебя раньше, чем гордость и твои принципы. Но это — не насилие, потому что всё закончится ровно в тот момент, когда ты скажешь 'нет' первой. Так отчего ты молчишь?