Маска

— Ты ослабил хватку, тан ди"Аншвар, так и упасть не долго! — выкрикнул мой новый знакомец весело. — Сожми же меня покрепче, не смущайся!

Если бы сжал его поясницу сильнее, то выдавил бы почки ко всем чертям собачьим, но ему, видимо, хотелось сильнее... Вдруг пришло понимание, что Талио ди"Локойн, судя по всему, пренебрегал иным одеянием кроме хламиды и сандалий.

Потеряв интерес к парящим фонарикам, я обратил внимание на то, что чернеющая далеко внизу земля, то и дело расцветает светящимися бутонами разноцветного света.

— Что это там?

Несмотря на полёт, ветер, обдувавший нас, не был особо силен, и сохранялась хорошая слышимость.

— Виллы тех, кто любит уединение, а также малые города! Башэн уже скоро будет виден, он сияет в вечной ночи так, как не сияет ни один другой город!

— Уже предвкушаю!

Он не обманул ни единым словом. Обещанное зрелище притягивало взгляд издали, своим всё разрастающимся великолепием и яркостью живых цветов, которые... текли по воздуху. Свет всевозможных оттенков с преобладанием сиреневого, растекался по небу в виде множества изгибающихся рек, впадающих одна в другую, опутывая воздушное пространство изящной волнующейся паутиной красок. Но даже эта красота служила лишь оправой для истинного сокровища — самого города.

Я уже замечал, что в головах моих тёмных сородичей царит полный хаос? Так вот хаос царил и в их архитектурных вкусах. Башэн состоял из одних дворцов и башен. Роскошные палаты, выстроенные без единого стиля, колоннады белого и чёрного мрамора, купола-полусферы и купола-луковки, грандиозные арки, мосты через несуществующие реки, длинные и широкие лестницы, связывашие разные уровни города, башни высокие и тонкие как спицы, или приземистые и широкие как грибы, внутренние дворцовые сады, с фонтанами и бассейнами, а главное — огонь! На крышах многих башен и дворцов стояли огромные чаши-жаровни, в которых безмолвно бушевало пламя самых немыслимых цветов с преобладанием сиреневого. Те чаши и служили истоками для световых рек, украшавших небеса Башэна.

У этого города не нашлось бы ни одной прямой улицы, дворцы громоздились как попало, а разделять их могли как широкие проспекты, так и тонюсенькие проходы, в которые бы и ребёнок не всегда смог протиснуться. Башэн стоял на нескольких холмах и те из дворцов, что облепили их склоны, казалось, нависали над расположенными внизу, довлели своей монструозной, нестройной, ассиметричной, но, несомненно, внушающей величественностью. Однако же все они меркли на фоне одного — грандиозного по своим масштабам дворцового комплекса, который находился чуть в стороне от центра города. Он состоял из десятков башен с острыми шпилями, из башен с горящими вершинами, из громадных тёмных куполов луковичной формы, колоннад с тысячами стройных колон на фасадах.

— Это дворец вашего правителя?

— И да, и нет! Это и казармы его воинства, и обитель братства черноустов Башэна, и символ величия, но прежде всего, это усыпальница!

— Кто же в ней спит?

— Ну разумеется наш принц! Пока не пришло его время править, он спит в запертой обители под защитой верных асмодерианцев. Готовься, мы сейчас сядем!

Асмодерианцы. Одного слова хватило, чтобы вздрогнуть. Не знаю, куда приведёт меня судьба, но в эту усыпальницу я не войду ни под каким предлогом.

Летун совершил круг над одним из дворцов, снизился и сел на специально отведённый для этого выступ. Когда мы слезли, тварь спрыгнула вниз и, распахнув крылья, перелетела к другой башне дворца, широкой и приплюснутой.

— Сюда, прошу!

С выступа внутрь вёл лишённый дверей арочный проход, возле которого застыли две одинаковых согбенные фигуры в чёрных балахонах.

— Хозяин вернулся.

— Добро пожаловать домой, хозяин.

— Кара, Обу, это наш гость, тан Бриан ди"Аншвар. Позаботьтесь о том, чтобы он чувствовал себя уютно у нас в гостях.

— Всенепременно, хозяин.

— Будет исполнено, хозяин.

— Тан ди"Аншвар, я вынужден оставить тебя на время. Не стесняй себя ни в чём!

— Премного благодарен.

Талио ди"Локойн удалился вместе со своей дракулиной, а согбенные балахонщики придвинулись ко мне. С виду совершенно идентичные фигуры покрывала совершенно одинаковая чёрная ткань, лица прятались в капюшонах, а руки — в длинных широких рукавах.

— Чего желает многочтимый гость?

— Как нам услужить многочтимому гостю?

— Что ж...— ответил я после некоторой заминки, — мне не помешала бы одежда.

— Многочтимый гость желает окаймить свою прекрасную наготу.

— Я пришлю ткачей в его опочивальню, Кара.

— А я покажу ему его опочивальню, Обу.

Один из балахонщиков на моих глазах растворился в воздухе, второй же согнулся ещё сильнее и отвёл руку в сторону, прося следовать за ним.

В переходах дворца жил мягкий и спокойный полумрак, который окрашивался то в пурпур, то в кармин, то в лазурь по мере того, как я переходил из одной галереи в другую, спускался и поднимался по винтовым лестницам, пересекал круглые залы, пустые, либо заставленные гротескной мебелью. Оказалось, что Упорствующие не украшали свои жилища картинами и гобеленами, вместо этого на стенах висели сгустки света, объёмные потоки которого образовывали призрачные холсты, медленно жившие своей жизнью. Остановившись возле одного такого, я некоторое время наблюдал за битвой наших предков, одной из многих которые гремели после Раскола. Битва оказалась бесконечно замкнута на определённом количестве событий, и конец её плавно перетекал в начало раз за разом. Попытка прикоснуться к потоку света не принесла пользы — тот прервался, обратившись цветным облачком, похожим на сгусток донного ила, потревоженного брошенным камнем. Но зато в ушах моих загремел гром, зазвучали крики, лязг кликов и вой демонов. Я убрал руку, избавляясь от наваждения, и битва продолжилась своим чередом.

— Какое интересное... полотно.

— Сражение в Афракийской впадине, многочтимый гость. На стороне благородных господ выступали мы, дети Темноты, на стороне же Раскаявшихся были их разрушительные Голоса.

Афракийская впадина. Хм, такого места более не существовало в подлунном мире, но в Мескии были города, называемые Афракией, Афернеком и Афроном. Все они располагались неподалёку друг от друга, что наводило на определённые мысли.

— Кто одержал победу?

— Раскаявшиеся. На их стороне были носители могущественных Голосов, например Золар Золотая Молния и Дракор Свирепое Пламя. Они почитались едва ли не за королей в те времена.

— Дракор л"Алва основатель Южного клана Мескии?

— Не могу знать, многочтимый. Я не следил за судьбой наших врагов после бегства из впадины.

— Говоришь так, будто сам был.

— Конечно был, — засмеялся балахонщик. — И-чши, одни из самых долгоживущих Её детей, многочтимый, мне уже много тысяч лет, и хотя ныне таких как я используют в качестве управителей и старших слуг, прежде мы были войнами. Прошу, следуйте за вашим покорным слугой, многочтимый гость, мы почти пришли.

В покоях ждали три совершенно одинаковых существа. Их торсы имели женственные очертания, хотя на грудях не наблюдалось соков, головы на длинных изящных шеях не имели ни глаз, ни носов, ни ртов, ни ушей, ни волос, руки оканчивались тонкокостными четырёхпалыми кистями, а длинные стройные ноги прикрывали своеобразные юбки из множества тонких полосок кожи, росших, непосредственно, из талий. Матово чёрные, эти существа застыли как статуи, когда я вошёл, и низко поклонились, стоило мне обратить на них внимание.

— Эти энгинай предоставлены для всех ваших нужд и удовольствий, многочтимый гость, располагайте ими как вам вздумается, если сломаете, только попросите новых и мы пришлём столько, сколько нужно.

— Сломаю? Как же я могу их сломать?

— Всякое бывает. Порой господа не рассчитывают сил и энгинай ломаются под ними, но разве такая мелочь достойна вашего внимания? Они в полном вашем распоряжении. Уже скоро прибудут ткачи, а пока, не изволите ли перевести дух, многочтимый гость?

Осмотревшись, я решил, что отдых не помешает.

— Если вам захочется что-нибудь узнать, только назовите моё имя, и я приду, чтобы ответить на любой ваш вопрос.

Балахонщик провалился сквозь пол, оставив нас с Себастиной наедине со... служанками, что ли?

— Поступаете в распоряжение моей дракулины, делайте всё, что она вам прикажет.

Скупые и быстрые кивки в знак понимания.

— Хозяину нужен отдых и небольшая трапеза. Что-нибудь лёгкое. Ещё подать вина, молодого, не слишком крепкого.

Энгинай провалились сквозь пол, как это было принято у местных обитателей, и почти моментально вернулись со штофом, бокалом и блюдом, на котором лежали тонкие ломтики мяса и несколько видов фруктов.

— Поставьте на стол и идите прочь, я сама буду прислуживать хозяину.

Они подчинились беспрекословно.

— Наконец-то мы одни, хозяин, — молвила моя горничная. Наполняя бокал.

— Себастина, в кого ты такая наивная? — улыбнулся я. — Эй, там, я хочу...

Не успел я договорить, как энгинай появились вновь, услужливые и покорные.

— А впрочем, я передумал. Пошли прочь.

И вновь их не стало.

— Они всё время где-то рядом, хозяин.

— Да, именно так. Идеальные слуги, те, кого невидно и неслышно, но которые всегда рядом, чтобы исполнить любое пожелание господина в мгновение ока. Рискну предположить, что эти существа изначально создавались для служения Упорствующим. У них нет ушей, но они слышат каждое слово, будем думать, что отсутствие глаз не делает их слепыми, а отсутствие рта не мешает им говорить, когда требуется.

— Хороший слуга должен уметь держать секреты хозяев за зубами, — заметила Себастина, поднося мне бокал.

— Секреты хозяина — да, но от хозяина слуга секретов иметь не должен.

Мы прекрасно понимали друг друга. Человеческая поговорка, предупреждающая о том, что и у стен есть уши, в этом месте приобретала совершенно новое значение. Следовало переходить на нашу внутреннюю связь. Силана ведает — мы делали это крайне редко, но в последнее время, когда связь окрепла, это казалось даже более интересным.

Покои нам отвели роскошные, хотя и странные. Они смущали непривычное восприятие. Несомненно, у тёмных родичей было своё собственное понимание красоты, и изящества, что чувствовалось, стоило лишь обвести взглядом обстановку их жилища. Однако передать ясность этого понимания оказалось совсем непросто. У меня сложилось ощущение, что они жили в обстановке невероятного минимализма, не владели огромным количеством разнообразных вещей, какие легко нашлись бы в любом богатом доме Старкрара. Но при этом те немногие вещи, которые попадались на глаза, обладали собственной неповторимой душой, собственным обликом и будто... будто были поставлены на своё место не ради заполнения пустого пространства, а потому что принадлежали тому месту, на котором находились. Будто оно для них было родным, и вместе они наполняли друг друга глубоким самодостаточным смыслом.

К примеру, в углу у оконного проёма без рамы, стояла огромная кровать, чей балдахин свисал с потолка. Вокруг неё имелось общирное свободное пространство. В центре тёмного помещения на изогнутых ножках высился круглый стол со столешницей из удивительно белого мрамора. Ни стульев, ни кресел, ни ковров рядом с ним. Полы холодные, чёрные, гладкие и начищенные до такого блеска, что я с удивлением обнаружил новый ракурс, с которого мой детородный орган казался несколько крупнее, нежели с того ракурса, с которого я обычно его наблюдал. Не то чтобы этот вопрос когда-либо вызывал у меня излишние волнения, но внезапное открытие изрядно позабавило. Не только стол и ложе, заявляли о своей независимости от всего и вся вокруг, но и высокая напольная ваза, поставленная ближе к другому углу. Вряд ли она имела какое-то назначение, кроме создания сильного контраста между своими ассиметричными белыми линиями и чёрной поверхностью базальтовой стены. На этом всё. Три самодостаточных предмета в огромной чёрной комнате с пустым оконным проёмом. А весь парадокс крылся в одном важнейшем обстоятельстве — при всём при этом покои мои производили впечатление роскошной обители для важного гостя. Они словно сами заявляли, что я должен быть польщён своим заселением. Вот что меня по-настоящему поразило.

Они явились прямо из потолка и поползли по нему, тихо цокая членистыми ногами. Три паука величиной с собаку, уродливые мерзкие твари с чем-то отдалённо напоминающим лица на головогруди. Перебарывая свою острую нелюбовь к арахнидам, я позволил им приблизиться. Пауки спустились вниз на тонких нитях паутины и зависли, поравнявшись с моей головой.

— Многочтимому гостю требуется одеяние? — спросил один.

— Требуется. А вы, позволю себе предположить, ткачи?

— Совершенно верно. Какое платье желает получить многочтимый гость?

— М-м-м, такое, чтобы не выделяться среди местных благородных господ, но чтобы оно скрывало некоторые области. Довожу до вашего сведения, что я несколько старомоден.

— Мы можем соткать для вас тунику и тогу. Наше одеяние будет надёжно покрывать ваше прекрасное тело.

Уже несколько раз меня покоробила манера местных делать неприкрытые комплименты чужой наготе, но задавать вопросы в надежде разъяснить сей вопрос я не стал. Мало ли за кого они меня принимают, и как изменится моё положение после любого лишнего слова? Почувствовав отголоски моих мыслей, Себастина молча уверила меня, что уничтожит всякого, попытавшегося причинить мне вред. В нашем родном мире эта её уверенность подкреплялась беспрецедентной силой моей дорогой горничной, но здесь у каждого тана была своя дракулина, а у каждой тани — свой дракууль, так что достойных противников вокруг разгуливало немало.

— Мы сняли мерки, многочтимый гость, в самом скором времени одеяние будет готово.

Пауки удалились тем же путём, которым пришли.

— Тебя не раздражает, что местная прислуга появляется и исчезает сквозь стены?

— Вопиющее нарушение приличий, хозяин.

Подумав немного, я всё же отпил из бокала и замер.

— Местная пища, как ни странно, пришлась мне по вкусу. Лучшее из того, что я ел в жизни, а ведь я посещал престижнейшие ресторации Мескии и Картонеса.

— Эй там, принесите чего-нибудь более существенного, многочтимый гость трапезничать изволит!

Энгинай появились через распахнутые двери, неся в руках большие подносы, заставленные блюдами и кувшинами.

Я перехватил тунику поясом, созданным из волнистых нитей белого золота, с висящими на нём нарядными ножнами. Хозяева любезно одолжили мне длинный кинжал с широким двусторонним клинком, какой полагалось носить представителю господствующего вида. Впрочем, и нарядные ножны, и ярко украшенную рукоять я скрыл под текучей чёрной тканью тоги. Старая привычка заставляла носить оружие скрытно. Ткачи потрудились на славу, — переливчатая блестящая ткань была легка, холодила руки и плечи, ласкала кожу нежными прикосновениями возлюбленной женщины и не мялась в принципе. Когда Себастина заключила мои голени в шнурки сандалий, я поднялся с ложа и приблизился к зеркалу, принесённому энгинай.