— Наставник.
— А вы... вы научите меня фехтовать?
— Нет, но я знаю одного из лучших фехтовальщиков в округе. Ты тоже познакомишься с ним, если у тебя хватит таланта.
Николас понурился, ведь мастер Лэйтон обзывал его бездарным.
— А чему же учите вы? — спросил мальчик, обувая ноги Гвидиона в войлочные башмаки.
— Жизни, — ответил тот и поднялся из кресла, опираясь на посох. — Идём, нас уже заждались.
Николас расправил одежду и подставил ему плечо.
В столовой уже был празднично накрыт стол. Николаса посадили рядом с наставником и отцом. Эдварда с Лизи устроили как можно дальше, чтобы мальчишки не задирали друг друга.
Взрослые вели скучные разговоры. Николас заставлял себя поглощать всё, что ему накладывали, пока не объелся до тошноты и отставил от себя тарелку. Хоть бы Эмма не пристала с добавкой!
Лизи и Эдварду повезло: они шушукались между собой, а Николасу полагалось сидеть смирно. Ужин длился смертельно долго.
Когда стемнело, отец хлопнул в ладоши. Эмма с Джаспером принялись убирать посуду со стола, мать взялась руководить ими, Лизи с Эдвардом отправились в свои комнаты. В столовой остались только Николас, отец и Гвидион.
Старик устроил локти на столе и положил подбородок на ладони.
— Не страшно вам привечать в своём доме бунтовщика? — с издёвкой спросил он. — Особенно после того, как ваш отец нас предал. Решитесь уже, на чьей вы стороне.
Так он — бунтовщик против единоверцев?
— Как жаль, что нынче предательством у Сумеречников считается желание выжить, — процедил сквозь зубы отец. — Вы хотите отказаться от моего сына на этом основании?
— Если бы мы жаждали отказаться от вашего сына, то его уже давно не было бы в живых, — ответил Гвидион не менее строго. — Одарённые дети и прежде были драгоценной редкостью, а теперь в нашей маленькой общине они и вовсе не рождаются.
— Вы, Лесли, Белый Палач. Да мой мальчик прямо нарасхват! Не удивлюсь, если скоро и норикийцы потребуют отдать Николаса им, — горько усмехнулся отец.
— Мы этого не допустим.
Старик указал глазами на пустой табурет. Отец подхватил сына на руки и поставил туда.
— Потерпи немного, скоро всё закончится, — зашептал он и принялся снимать с Николаса одежду.
Вскоре тот остался в одном исподнем. Холод крался по коже мурашками. Мальчик обнимал себя руками, с трудом выдерживая направленный на него изучающий взгляд. Словно корову на ярмарке присматривали. За подбородок повертели, заставили зубы показать, в выпирающие ключицы потыкали. Да с таким цоканьем противным, мол, тощий ты слишком. А особенно тщательно рассматривали зудящую родинку, щупали, чуть шею не свернули!
— Узнаю породу, — усмехнулся Гвидион, отстраняясь от него. — Волчонок, глаза прямо искры пускают. Вот-вот куснёт.
— Николас! — пристыдил его отец.
Ну а что? Только он дерзить может, потому что взрослый, да?!
Но всё равно пришлось покорно потупиться.
— Сними с него амулет Кишно, — приказал наставник.
Отец застыл, словно боялся, как и Николас. Серебряный кулон на кожаном шнурке мальчик носил на шее, сколько себя помнил. Три закорючки, заключённые в круглую оправу с небольшими лучиками — отец не объяснил, для чего это нужно. Предупреждал только: никогда, ни при каких обстоятельствах не снимай кулон с себя. Даже если попросят, будут требовать или угрожать — никогда не снимай. А теперь отец сделал это сам.
Гвидион присвистнул, глядя поверх головы Николаса.
— Такой мощный дар! Неудивительно, что он не может сдерживать выплески. Если мальчик не будет пользоваться своими способностями ежедневно, то его разорвёт от копящейся внутри силы.
— Вы его обучите? — с надеждой спросил отец.
— Есть правила, которые нельзя обойти. Мы не посвящаем в наши секреты недостойных. Неужели ты не знаешь? — ответил Гвидион.
— Издеваетесь? Вы отказались от моего старшего брата Кевина, а потом на испытании саблезубый мелькарис оторвал ему обе ноги!
У отца тоже был брат? Сколько же ещё скелетов припрятано в семейном шкафу Комри?
— Соболезную, — холодно ответил Гвидион. — Но лучше недостойный погибнет от своего дара, чем получит такие знания, с которыми станет опасен для мира.
— Кевин никогда не был опасен, — возмутился отец.
— Не нам судить. Моё слово: мальчик должен найти в лесу оленя с золотыми рогами и принести их в качестве трофея. Ты запомнил? — Гвидион обернулся к Николасу. — Добудешь рога, и тогда тебя возьмёт в ученики настоящий мастер меча, а не то недоразумение, которое неодарённые зовут "учителем фехтования".
Николас удивлённо моргнул. Могло бы быть и хуже. Белую лисицу же он нашёл!
— Но у Кевина вы просили лишь отыскать оленя, — забеспокоился отец.
— Ставки стали выше, — дёрнул бровями Гвидион и направился к выходу.
Глава 4. Посвящение
1556 г. от заселения Мунгарда, Авалор, Озёрный край
На следующее утро Даррен поднял сыновей затемно. Мать помогла им одеться и собраться на охоту.
— Где ж я найду такого оленя? — вознегодовал Эдвард, когда отец высказал свою просьбу. — И зачем мне Ники? Он будет только мешать!
Младший брат потирал кулаком заспанные глаза, с трудом соображая, что происходит, но заявление Эдварда заставило его встрепенуться.
— Не спорь, — ответил отец.
Николас схватил его за руку:
— Но ведь это моё задание. Ты что, в меня не веришь?
— Конечно, верю. Просто это очень важно. Ты же понимаешь.
Николас отпустил его и отстранился. От злости хотелось скрежетать зубами. Нет, он сможет, он всем докажет, даже противному старшему брату!
Эдвард схватил мальчика за руку и потянул на улицу. На ногах у них были удобные высокие сапоги, а за спинами полные стрел колчаны и луки.
С первыми лучами солнца братья ступили под сень леса. Выводили заливистые трели птицы, ветер путался густых кронах тополей и вязов. Восходящее солнце озаряло землю мягким светом. Туман затаивался в низинах, противясь власти наступающего дня. Пахло сырым мхом и грибами.
— Что за гость вчера приходил? Колдун? — поинтересовался Эдвард невзначай.
— Не знаю я, — отмахнулся Николас. — Взрослые дела, я не понял. Он учитель.
Отец запрещал разговаривать о таких делах даже со старшим братом. Не поймёт он, дразнить станет ещё больше.
— И чему же он учит? — Эдвард остановился и развернулся к нему, вглядываясь в глаза.
— Жизни, — пожал плечами Николас.
— Тоже мне наука, — посмеялся брат. — Ладно, что взять с глупыша? Сейчас я тебя по-настоящему учить буду.
Отец часто брал Эдварда на охоту. Он хорошо стрелял из лука и знал, где можно найти богатую добычу. Но одно дело выслеживать зайцев и тетеревов, а другое — разыскать диковинную тварь, которая вблизи тропинок не водилась.
Брат нагнулся к земле и указал на едва заметную раздвоенную выемку.
— Это след оленя.
Для оленя он был слишком маленький. Может, косуля? Николас поднял палец, чтобы высказаться, но Эдвард уже отвернулся к лесу.
— Вон трава примята, а у той ёлки лапки обломаны — явно тут прошёл.
Николас всё же решил дать брату шанс и покорно следовал за ним по мокрой от росы траве. От спешного шага сучья громко хрустели под ногами, из-под сапог выкатывались шишки, ветки нахлёстывали в лицо так, что мальчик устал увёртываться и весь промок.
Они бродили по лесу до обеда, пока не влезли в болото. Брату втемяшилось переправиться по кочкам на другой край. Проверяя почву палками, они с трудом преодолели трясину. Впереди поджидал бурелом: лапы поваленных елей устремлялись вверх непролазной стеной, торчали в стороны острые сучья сосен и осин. Кое-где дыбились заросли колючего малинника и можжевельника.
— Вряд ли бы олень, пусть даже трижды диковинный, сюда полез, — покачал головой Николас, по пояс забравшись в молодой ельник.
— Тоже мне умник нашёлся, — хмыкнул Эдвард и потащил брата обратно через болото.
Умаявшись, они присели на сырое бревно на другом краю трясины и достали овсяные лепёшки с вяленым мясом. Запив их водой из фляги, Эдвард задумчиво посмотрел на крадущееся за макушками сосен солнце.
— У меня есть ещё одно средство. Всё получится. Ты мне веришь? — он обернулся к брату.
Николас прищурился по-лисьи и кивнул. По правде говоря, они так шумели, что даже белок с зайцами распугали, не то, что оленей.
— Почему отец запретил брать с собой собак? — посетовал Эдвард и снял с шеи охотничий рог.
Поправив висевший за спиной лук, Николас поднял ногу. Под каблуком сапога застрял камушек и стучал при ходьбе. Нужно его выковырять, пока есть время.
Пришибив впившуюся в шею мошку, Эдвард набрал в грудь побольше воздуха, поднатужился и... Рог издал низкий звук. Ветер лениво шевелил макушки деревьев, в отдалении добил кору дятел, тоскливо плакала кукушка. Олень не отзывался. Эдвард снова и снова трубил в рог, вспугнул стаю желтобрюхих синиц, но ничего не добился.
— Идём. Олень там! — напустив на себя уверенный вид, он упрямо двинулся дальше.
Братья долго кружили по звериным тропам, порядочно изорвав одежду. Временами Эдвард останавливался и дул в рог, а потом снова нёсся туда, где якобы прятался олень. Тени начали удлиняться, а кроме гадючьей норы под корнями старого дуба, ничего так и не нашлось.
Братья остановились на небольшой поляне, где росли сосны с низкими ветвями. Эдвард принялся ползать по мху в поисках следов, но только испачкал колени.
— Ты заблудился? — не выдержал Николас.
Эдвард подскочил и глянул на него зло:
— Ничего подобного! Отыскивать след оленя — целое искусство. Уж точно занятие не на один день в компании такого сопляка, как ты. Стой здесь. И не так, как с Белым Палачом!
— Хорошо, — пожал плечами Николас.
Стоять на месте, значит, стоять на месте. Но шевелиться-то можно.
Брат полез на самую большую сосну, чтобы высмотреть дорогу.
Время вышло. Чтобы отыскать оленя, нужно действовать немедля, иначе он потеряет наставника и разочарует отца.
Николас вытянулся во весь рост и раскинул руки в стороны. Веки плотно смежились, окунув в серую пустоту, из которой можно было вылепить всё, что угодно. Он пожелал получить крылья и стать птицей, исполняющей магический танец. Тук-тук-тук — мерно отбивало сердце вслед за медленными вдохами. Из макушки в небо ударил луч.
Николас наблюдал за происходящим с высоты полёта. Даже мелочи различались на много миль вдаль — так не позволило бы видеть даже самое острое зрение. Деревья пели шорохом листвы и звоном иголок, поскрипывали стволами и стучали соками в такт. Ветер скользил между ними и кружил сверкающие на солнце былинки. Пахло терпкой смолой и горькими травами. Ноги врастали в шелковистый мох, нитями грибницы проникали в землю и растягивались повсюду сетью.
Вон кабаниха ведёт детёнышей лакомиться желудями и откапывать коренья у старого дуба. Сойки кормят птенцов в большом дупле. Кружит за лесом ястреб, высматривая в поле суслика. Конский щавель буйно колосится у самой кромки леса и роняет в землю семена. А вот и молодой олень. Рыжим горят бока, усыпанные светлыми пятнышками. Склоняется к ручью острая морда, золотятся на солнце мягкие шерстинки, покрывающие раскидистые рога.
"Где ты? Где?" — мысленно звал Николас.
Выплеталась из голубых воздушных нитей дорога. Их концы обвились вокруг копыта оленя, чтобы тот не пропал.
Сосредоточенье прервал тяжёлый удар о землю. Послышался недовольный голос Эдварда:
— Что за дурацкие игры? Растянешься и лоб разобьёшь, а мне снова влетит! Сам-то даже пальцем не пошевелил, чтобы демонова оленя найти!
— Уже нашёл! — ухмыльнулся Николас и помчался за угасающим следом.
Лишь бы успеть, пока не пропадёт. У них всего один шанс! Деревья и кусты расступались, поднимались корни, мелькали тропы и большие дороги. Заветный ручей показался у стоявших раскрытой книгой замшелых валунов. Николас присел за кустами лещины. Олень вынюхивал вкусные пучки травы, не замечая охотника.
Плавно вынув лук, Николас наложил на него стрелу. Со стрельбой, в отличие от фехтования, у него проблем не было, с меткостью — уж точно. А силу и дальность можно увеличить с помощью "фокуса".
Он натянул тетиву и прицелился в горло. Постой-ка смирно, олень!
Тетива уже почти соскользнула с пальцев, но вдруг с них что-то потекло. Как во сне руки до локтей оказались перемазаны в крови. "Убийца! Убийца! Подкидыш! Ты — зло!" — шумел в ушах низкий голос Белого Палача. Задрожали ладони, внутри туго взвилась струна. Она не позволяла выстрелить, заставляла стоять истуканом и смотреть.
Рядом раздался треск. В плечо толкнули так, что Николас упал.
Чудесный зверь медленно поднял морду, на кусты лещины уставились лиловые глаза. Несчастные глаза невинной жертвы.
"Не губи! Не губи!" — послышалась призрачная мольба.
Эдвард рядом согнул лук, свистнуло оперение.
Николас сощурил глаза. Послушный мысли сгусток воздуха ударил в стрелу. Наконечник проскользнул в нескольких пальцах от горла оленя. Зверь встрепенулся и помчался в лесную чащу, сверкая копытами.
Эдвард бросил лук и схватил брата за шиворот:
— Какого демона ты вытворил?!
— Ничего я не делал! Ты сам промазал! — вырывался Николас.
— Я никогда не промахиваюсь. Теперь придётся возвращаться ни с чем. Какой же ты бесполезный неудачник!
Брат наконец отпустил. Николас взглянул на свои руки: пыльные и поцарапанные немного. Какое-то сумасшествие!
Не будет у него теперь никакого учителя, видно, действительно недостоин и должен умереть. А как отец расстроится!
Эдвард снова потянул брата за собой.
* * *
Хорошо, что дорога отыскалась быстро, и они успели вернуться к ночи. На крыльце призывно горели фонари, отец бродил по веранде из угла в угол, как загнанный в клетку зверь. Заслышав шаги, он замер и спросил потухшим голосом:
— Не нашли?
Захотелось сквозь землю провалиться.
— Ещё как нашли! Только он, — Эдвард указал на брата, — отклонил мою стрелу!
— Перестань говорить глупости! — отец смерил их тяжёлым взглядом.
— Это ты перестань! Все прекрасно видят, как он творит непонятные вещи, а ты сговариваешься с подозрительными людьми. Мы попадём на костёр из-за ваших тёмных делишек!
— Иди в дом, — тихо велел отец.
— Ну, конечно! Больше ничего ты сказать не можешь! — Эдвард поднялся на порог и громко хлопнул дверью.
Отец опустился на ступени, поставил локти на колени и спрятал лицо в ладонях. Николас устроился рядом и спросил:
— Я подкидыш, да? Дитя демонов. Поэтому у меня ничего не получается и все страдают.
— Нет! — отец развернулся и прижал его к себе. — Ты мой сын! Мой! Никогда не думай иначе. Смотри!
На ступеньке лежал гладкий камушек из тех, что дети собирали на галечном пляже за лесом. Камушек задрожал и пополз рывками.
— Отец! — воскликнул Николас.
Никогда не думал, что кто-то ещё так может. Что этим кем-то может быть его хорошо знакомый отец.
Он подхватил Николаса на руки, совсем как в детстве, когда любил катать его на своих плечах, и понёс в дом.
