Северный ветер

Кто-то предложил пойти гулять. И вечер наполнился смехом, шутками, невероятными поступками и небольшим безумством.

Вернувшись домой в двенадцатом часу ночи, Нина, пусть и радостная, поняла лишь одно: за этот вечер она не смогла забыть ни голоса Максима, ни его рук, ни бережного и домашнего отношения к ней. Но, возможно, это получится у нее завтра? Кто знает?

* * *

На холст медленно ложились краски. Слой за слоем, линия за линией. Контуры все больше принимают очертания девушки: красивой, стройной, гибкой. Даже какой-то неживой и ненастоящей от всей своей прекрасности. Художник понимает, что ничего хорошего из этого не выйдет. Пустая трата времени. Недоделка, не более. Но он все равно продолжает рисовать, из упрямства не соглашаясь даже с самим собой.

Максим не утаивал того, что затея с картиной ему не нравится. Прошли уже те времена, когда он сутками напролет мог рисовать Ирину, смотреть на нее, не отрываясь, ловить каждый вздох и стук сердца. Давно скрылось за горизонтом желание быть с ней рядом не только физически, но и душевно. Осталась лишь бездушная, беспокойная страсть, которая привязала его к этой женщине слишком сильно. Но и она постепенно сходила на "нет".

Он и сам не знал, зачем пустил вновь эту девушку в дом. Лично отворил двери в свой персональный Ад той, которая, растоптав всю душу, мысли и эмоции, сама же и создала его, устроив дикий шабаш на останках чувств. Это было слепым помешательством, никак иначе. Да и как ещё можно объяснить ту ужасную тягу, возникшую в нем при виде нее? Ещё это была глупость. Никак более не назовешь этот обмен хрупкого света на гиблую тень. Тень теперь день за днем, час за часом добивавшая его и без того уставшее сердце.

Максим рисовал Ирину долго и безнадежно. На холсте выходила лишь пустая красивая оболочка без единого признака настоящей жизни. Совсем не этого искали его глаза, что, в сговоре с мозгом, воздвигали перед собой иной, застилающий все на свете облик. Нежный, немного странный, тихий и непременно сводящий с ума. Нина...

— Ох, нет! — парень вымотано откинулся спиной на развороченную постель — след минувшей сжигающей ночи. Очередной из тех, что стали забытьем, а не удовольствием. Нахлынувшая душевная усталость тревожила сердце, но на его лице это никак не отразилось. Максим просто прикрыл глаза в изнеможении и желании не думать ни о скомканных простынях, хранивших запах двух тел, ни о том несоответствии, с которым он не мог ничего поделать. В конце концов, все мысли слились в одном странном понимании: на месте Ирины должна быть другая.

Сидящая в кресле девушка, заметив, что парень уже не держит в руках кисть, недовольно поджала губы. На миг ее лицо из кукольного стало неприятным, а потом все вернулось в норму. Ирина мягко потянулась, как-то странно улыбнувшись, и переместилась с кресла на постель. Когда Максим открыл глаза, чтобы попытаться прийти в себя, она уже склонилась над ним, пытаясь поймать на себе взгляд зеленых глаз.

— Почему ты остановился? — голос звучал неприятно, но Максим готов был поклясться, что на многих других мужчин он производил самое что ни на есть неизгладимое впечатление. Именно он и поймал его в капкан при первой встрече несколько месяцев назад. Сейчас же... Голос Ирины казался страшным ядом, полным какой-то скрытой злобы и неприкрытой вовсе горечи.

— И как я мог на такое попасться? — подумал Максим с тоской, желая, чтобы эта чертовка с ангельской внешностью, блудница, дура, вобравшая в свою душу всех адовых бесов, исчезла. Навсегда. И почему чтобы осуществить свои мечты нам так часто не хватает сил?

— Устал, — парень резко сел, вспугнув девушку. От неожиданности та чуть не упала на пол, но смогла удержаться.

— Раньше тебя это не волновало. Стареешь?

— Умнею, — художник холодно посмотрел на нее, смерив ничего не выражающим сейчас взглядом ее фигуру, завернутую в тонкую простыню. — Хватит на сегодня.

Девушка поморщилась, но смолчала. Не смотря на свою наглость и дерзость, она легко поняла, что до края доводить не стоит. Только не в этот раз.

-Как скажешь, Макс.

Теперь же морщиться пришлось художнику, который просто ненавидел это ужасное сокращение его имени. Оно отдавало чем-то гнилым и неприятным. И пусть у Максима крыльев за спиной оказаться никак не могло, слишком грешен был и без мнений ненужных людей, но подобная пошлая грязь его раздражала.

— Нужно успокоиться, — вздохнул он про себя, вставая с после и натягивая свитер на плечи. В доме было прохладно, и он искренне недоумевал, как эта женщина, игриво смотрящая на него, еще не успела подхватить воспаление легких, разгуливая по квартире в тонких платьях и футболках. Где-то в груди горела мысль о том, что когда-нибудь она не выдержит этого холода и сбежит сама. И тогда он уж точно освободится от ее всепоглощающих женских чар.

Подойдя к окну, он погладил по голове Сеньку, примостившуюся на подоконнике, сразу над батареей. Та замурлыкала и продолжила недовольно коситься на Ирину, будто хозяйка развалившуюся на постели. За все эти дни ей так и не удалось кардинально повлиять на художника в отношении нее. Хотя и самому ему уже надоела вся эта мучительная маята, похожая на игру в "кошки-мышки". Кто кого догонял было не понятно, но блондинка, явно по глупости, считала себя ведущей.

За окном было ясно и солнечно: редкий случай, когда Северная столица радует обитателей погожей погодой. Солнце, не скрываемое облаками и тучами, светило сквозь не зашторенные стекла так сильно, будто желало проникнуть в самые дальние и темные углы квартиры. Ему — свободному и гордому небесному светилу, явно было невдомек, как нужно было бы заглянуть не только в дома, но и в души людей.

Снег, льдисто-белый и от того еще более яркий, ловя солнечные блики, резал глаза. На его фоне все казалось ещё более живым и красочным. Создавалось ощущение, что и сам город был выстроен лишь для того, чтобы, сходясь со снегом в одной точке, кружить голову людям.

Взор художника цеплялся за каждую мелочь двора: вот разноцветная детская площадка, полускрытая снегом, вот молодые мамы с колясками укачивают своих чад, вот и хрупкая фигура девушки, играющей со своей собакой.

При виде Нины по сердцу полоснуло кинжалом. Максим захотел отвернуться, забыть о том, что ее видел, но так и не смог отвести взгляд. Так сильно ему сейчас хотелось оказаться там, рядом с ней. Просто смеяться и радоваться жизни, заставляя Марка раз за разом приносить палочку или диск.

Только вот пути к ним уже не было. Или же Максим не догадывался о его существовании, не понимая, почему Нина начала его избегать? А ведь она и вправду обходила его стороной: не подходила на улице, поднималась по лестнице, чтобы не ехать вместе с ним и Ириной в одном лифте, не приходила в дом, когда хозяин сидел, ожидая ее, словно сумасшедший, не выходя из дома.

Художник не знал и даже не догадывался о причинах, что отдалили девушку от него. А ведь сколько раз он пытался подойти к ней и спросить об этом сам, убедить ее отвечать, повернуть время вспять! Да только каждый раз она сама уходила или же его утаскивала в сторону Ирина. Нечего, мол, унижаться перед кем попало. А она и не была чужой. Но в один момент Максим просто понял, что и вправду устал за ней бегать. Гордость взяла верх над сердцем и разумом, которые, чисто из упрямства, еще не хотели сдаваться.

Поэтому, каждый раз завидев ее, он пытался успокоить то странное, неизведанное чувство, что поднималось в груди. Оно не было похоже на тягу к Ирине. И если последнее сжигало все на своем пути, то это наоборот росло, крепло и цвело в сердце, смягчая нрав художника.

Смирять самого себя сложно. Трудно было заставить разум не думать о ней, не прикасаться то и дело к подоконнику, на котором она любила сидеть, не вслушиваться в тишину квартиры, пытаясь услышать хоть намек на ее музыку. Максим признавался себе в том, что все это бессмысленно: невозможно заставить сердце не желать ее присутствия в жизни. И все же он не сдавался, вытесняя из рассудка сбежавшую неведомо почему от него девчонку. Но сердце не поддавалось ни на один из его уговоров, оставаясь верным себе.

Позади послышались шорохи и дверной хлопок — это Ирина скользнула в ванную. На несколько минут максим отрывается от окна, срывая с постели простыни и белье. Смотреть на них неприятно, пусть художник и сам учинил этот беспорядок. Глупость и сумасшествие: сходить с ума по девушке, но в какой-то момент понять, что не любишь ее ни одной клеточкой души.

— Знаешь, Сень, — он скупо улыбнулся кошке — Я все больше чувствую себя полнейшим идиотом.

Желтоокая красавица мяукает в ответ. Она уж точно не считает его дураком, да только наперед знает, насколько опасна такая связь. Не та девушка, не те чувства. Сенька видит художника насквозь и совершенно не понимает, что держит его рядом с этой неприятной женщиной. Даже для нее — обладательницы воистину кошачьих страстей, остается загадкой глупая привязанность парня. Может быть, он и вправду сошел с ума?

Затолкнув белье в стиральную машинку, Максим возвращается в комнату, к окну. Спокойствия в душе чуть прибавилось, да только Нины во дворе и след простыл. Нет ни нее, ни Марка. Лишь пара подростков, блуждающих без дела, да свора карапузов, пытающихся выстроить снежный замок.

— Когда же она меня отпустит?

— Разговоры с самим собой до добра не доведут, знаешь ли.

— Догадываюсь, — художник горько усмехнулся, радуясь, что Ирина сейчас не может видеть его лица.

— Тогда прекращай. Незачем попусту сходить с ума, — руки девушки обвили торс парня, ни капли не смущаясь столь тесного положения. Художник поморщился. Эти прикосновения все больше напоминали пытку. И как ей не надоедает эта беспочвенная близость?

— Отпусти, Ир, — он высвободился из теплых рук и повернулся лицом к блондинке, нисколько не озадаченной его поведением. Как и всякая женщина она знала его отношение к ней и ее телу. Но даже теперь не желала отпускать рыбку, когда-то попавшуюся на крючок.

— Раньше тебе это нравилось.

— А теперь нет. Считай, что я устал.

— Ну-ну, — Ирина хмыкнула, подняв руки в провокационно-беззащитном жесте. — Не будь букой. Лучше сходи в магазин за кофе. Проветрись. Успокойся.

Подумав, Максим кивнул. Не то чтобы ему хотелось угодить этой девушке, но он и сам чувствовал потребность в прогулке. Просто чтобы не сорваться и хоть немного отдохнуть от тесноты помещения.

Оделся и вышел из дома. Морозный воздух обжег легкие и горло при первом вздохе, а потом все изменилось. Легкий холод вбил из головы все ненужные мысли и терзания. Стало неожиданно свободно и спокойно. Так, как должно быть на душе.

— Может быть, остаться на улице и никуда не возвращаться? — по-настоящему улыбнулся Максим и направился в обход дома. Ему и вправду хотелось прогуляться, подольше не отпускать этот миг счастья и радости, подаренный воспаленному сердцу просто так, за одно лишь мысленное "спасибо" и желание жить.

Снег под ногами хрустел и потрескивал, будто и не успели истоптать его вездесущие прохожие. Этот приятный до мурашек звук неведомо откуда взявшимся эхом отдавался в ушах. Редкое для этого города солнце светило, казалось бы, ото всюду. И это приводило парня в такой восторг, что на обратной дороге Максим — обычно на людях замкнутый и несколько серьезный — чуть ли не мурлыкал себе под нос песню, случайно пришедшую в голову.

Радость оборвалась мгновенно. В тот самый момент, когда он, выйдя из-за угла дома, увидел Нину и державшего ее за руку молодого человека. Рядом крутился Марк, почему-то настороженно поглядывая на парня. Парочка смеялась и о чем-то оживленно болтала, не замечая ничего вокруг. Проходящие мимо люди, бросив на них лишь один взгляд, начинали неосознанно улыбаться. А Максим... Художник сделал шаг назад и, зайдя за поворот, прислонился спиной к стене. Отчего-то стало не хватать воздуха, словно резко прекратили такую важную и сейчас необходимую подачу кислорода в легкие, в груди что-то предательски заныло, кольнув раскаленной до бела спицей сердце.

Он стоял там как самый обыкновенный глупый мальчишка. Так прячутся от жестокой реальности бытия люди, впервые познавшие любовь и по-дурацки упустившие ее. Чокнутые, чьи сердца замешаны на грезах и пустоте, от которой может спасти только новое чувство. Такие же несчастные, как и сам художник.

Наконец, будто ударом грома о землю, ему удалось понять то, что он отказывался осознавать вот уже почти два месяца. Он влюбился! Совершенно странно и незаметно. Абсолютно не так, как в прошлые разы. Или в этом была вся суть этого чувства, совсем не похожего на то постоянное ощущение глубокой симпатии к человеку?

Не влюбленность! Не та кратковременная страсть к человеку, что бьет в сердце и рассыпается в прах еще на второй неделе знакомства. Нет! Любовь! Самое сложное и терпкое слово в пелене дней, ошибок и поступков. Самое глубокое, сильное и прекрасное чувство, что есть в мире. Только чтобы принять его нужно не быть глупцом, упустившим удачу, променявшим собственное счастье на кучку ненужных горьких страстей. А ведь, как считал сам художник, Максим был тем самым, кто легко, поддавшись эмоциям и сиюминутным желаниям, променял любовь на пару ночей.

— Кажется, я это заслужил, — тихо вздохнул парень, запуская руку в карман куртки и выуживая оттуда пачку сигарет — спасение от презрения к самому себе. Одна сигарета. За ней следом вторая. Максим все дальше уходил от того всеобъемлющего теплого чувства, что только недавно обдало его жаром, светом и горечью.

Теперь он уже испугался, осознав одну истину, птицею бьющеюся в голове. Он не сможет подойти к ней. И дело тут даже не в том, что кто-то другой так же хотел быть с Ниной рядом. Вся беда была в том, что сказать "я люблю тебя" казалось ему равноценным сдаче в плен. Это была бы добровольная капитуляция перед чувствами, которые так и рвались наружу. И лишь из-за нежелания признавать свое поражение перед нахалкой-жизнью он готов был терпеть боль, прятать невысказанные слова и прилагать безумные старания, силясь забыть эти прекрасные глаза, тонкие длинные пальцы рук, на запястьях которых так отчетливо видны голубые реки-вены, и тихий голос, сводящий с ума.

Вернулся домой Максим лишь через два часа. До этого бродил по улицам города, выветривая из головы непрошенные мысли и желания. Оказалось, без толку. Ничего не вышло. Только сильнее растравил тот орган чувств, что крутит в этом безумном мире абсолютно все колеса. Сердце.

Дверь закрыл тихо. Не хотелось шуметь или отвлекаться на разговоры с Ириной. Но поговорить все же пришлось.

По всей квартире раздавался смех, услышав который Максим замер, не понимая, что происходит. Только лишь через несколько секунд до него дошло, что девушка в соседней комнате слишком громко разговаривает по телефону, совершенно не боясь быть услышанной. А бояться стоило.

— Да-да, ты представляешь? Пришла эта девчонка на следующий день. "Позови Максима", ха-ха-хах. Ну а я ей и дала от ворот поворот. Хорошо хоть его дома не было, иначе и не вышло бы ничего, да. Сказала, что тот ее видеть больше не желает... А что он?! Он и не знает ничего! Она ведь нас обходить начала. Ну, ничего! Не будет мне мешаться. Макс помучается, да перестанет. Не трудно понять, кто лучше: я или эта серая моль с гитарой.