Вестник Cмерти

Угрызения совести до сих пор терзали Боровикова.

— Мне больно, что роковая история почти что повторилась, — произнёс он печально, — мне жаль барышню Сорокину, и я боюсь за своего сына... Он очень тяжело переживает её гибель...

— Где были вы в ночь смерти Ильинского и Куликовой?

— Развлекался до утра в доме соседского помещика, справлявшего новоселье. Если бы я знал, что моя глупость приведёт к такому, я бы на коленях сознался перед Ильинским, я бы навсегда оставил мысли об ухаживаниях за Куликовой! Я же, глупец, решил, что Ильинский нам не поверил! Он всегда был невозмутим, невозможно было понять, о чём он думает.

Боровиков тяжело вздохнул.

— За время следствия смерти Ильинского и Куликовой, вам удалось что-нибудь разузнать? — поинтересовался я.

— Только то, что их отравили...

— Яд был в вине или фруктах?

— Не могу ответить, бокалы разбились, наверно, когда выпали из рук умирающих...

В комнату вошёл Алексей Боровиков, он был бледен и задумчив.

— Какое-то проклятие, — сказал он мне, — нет, я не виню отца, ведь он любил... Но теперь за всё должен заплатить я...

— Не делайте поспешных выводов, — перебил я ход его мыслей.

Юноша с удивлением взглянул на меня.

— Вы полагаете, что это убийство? — догадался он. — Я знаю, что вы сыщик, иначе вы бы не пришли к нам... Но кто, чёрт возьми, мог совершить такое? Алиби каждого безупречно!

— Вот это меня и настораживает, — заметил я.

Алексей Боровиков не смог избежать моих подозрений в убийстве Сорокиной. Если убийство Ильинского и Куликовой совершил его отец, а Сорокина что-то узнала об этом случае... честь семьи могла оказаться для юноши важнее любви.

Полковник Желков тоже не оправдывал себя.

— Пока я не попал на войну, я был вспыльчивым болваном, не знавшим жизни. Любую глупость мог счесть за оскорбление. Да что там говорить...

Он махнул рукой.

— Где вы были в ночь смерти Ильинского и Куликовой? — спросил я.

— На праздновании новоселья соседского помещика, где повздорил с таким же вспыльчивым болваном как я сам, — ответил он. — Эх, зачем я поддержал затею Боровикова... Нет, я не виню его... Если бы я не поддержал, Ильинский счёл бы его болтовню блефом...

— Вы, как и Боровиков, полагаете, что причина самоубийства заключалась в вашей болтовне о компромате, который мог помешать их браку? — попросил я уточнения.

— А какие могут быть ещё причины? — удивился полковник.

— Тогда позвольте ещё вопрос... Какого склада характера, на ваш взгляд, был Ильинский?

— Очень спокойный, рассудительный, я могу назвать его мудрым... Он был старшим в нашей компании, мы всегда обращались к нему за советом.

— А вам не кажется странным, что такой человек поверил болтовне двух, простите, мальчишек? — спросил я.

— Да... меня это очень удивило... но, как говорится, чужая душа — потёмки...

— А вам не кажется, что смерть барышни Сорокиной может быть как-то связана со смертью Ильинского и Куликовой? — мне было интересно, догадается ли полковник.

— Вы думаете, что это убийство? Но каким образом? — он удивлённо смотрел на меня.

Я молча кивнул.

— Помню в гостях у Лужицкой, когда Сорокина напомнила всем о смерти Куликовой и Ильинского, вы предположили, что это могло быть убийство, — напомнил я.

— Я был бы склонен считать это убийствами, если бы получил хоть малейшее объяснение, как их можно было совершить в подобном случае? — ответил Желков.

Баронесса Шпёкен встретила меня в весьма меланхоличной манере. Она медленно, вздохнув, опустилась в кресла. Рядом на столике я увидел несколько мрачных книг английских авторов.

Я попросил даму подробнее рассказать о Куликовой, с которой они были близкими подругами.

— Куликова была очень задумчивой и таинственной барышней, — Шпёкен погрузилась в воспоминание, — разумеется, она не делилась своими мыслями с окружающими... За несколько дней до смерти мы вели с ней философский разговор: "зачем жить на этом свете, ведь тот мир гораздо прекраснее"... Я была согласна с ней... Мне всегда казалось, что я умру совсем юной на руках своего любимого...

Я представил двух барышень, мечтающих умереть молодыми... Никогда не понимал подобных суждений, возможно, потому что я видел слишком много смертей.

— А как Куликова вела себя в обществе? — поинтересовался я.

— Натали всегда старалась быть весёлой, но в душе, — Шпёкен вздохнула, — у неё на уме были пугающие идеи... Мне кажется, что это она уговорила Ильинского отправиться вместе на тот прекрасный свет... Нет-нет, я не осуждаю её, наоборот, я ей немножечко завидую... За день до их смерти был пикник. Они как будто прощались с нами.

Шпёкен картинно схватилась за голову, давая понять, что разговор утомил её. А вдруг странная барышня решила помочь подруге и её жениху отправиться в лучший мир?

Из журнала Александры

Сегодня в парке я встретила печального Ильинского. Мне было трудно поверить, что предо мной призрак, так явственно я его видела. Даже старомодный костюм не помогал развеять сомнений.

— Натали вновь не замечает меня, — пожаловался он.

— Простите за навязчивость, а когда Натали охладела к вам? — спросила я. — Может, тогда удастся узнать причину её внезапного безразличия.

— Помню, она приехала ко мне в имение на тайное свидание, — вспомнил Ильинский, — все наши друзья и её родители отправились на новоселье к соседу, поэтому мы не опасались разоблачения... Мой слуга отправился за ней к назначенному часу... Я был так счастлив, что она решилась провести тайный вечер со мной! Всё было прекрасно... а потом нас вдруг стало клонить в сон, кажется, мы уснули сидя за столом... Больше я ничего не могу вспомнить... С тех пор моя Натали избегает меня... Не могу найти причины... Она изменилась... даже перестала играть на флейте, а мне было так отрадно слушать её музыку...

Я не знала, что ответить. Бледное лицо призрака не покидала печать печали.

— А вчера я потерял её миниатюрный портрет, — сокрушался Марк.

— Я нашла его, — не знаю почему, но я взяла портрет с собой.

— Благодарю, я вам очень признателен, — воскликнул Ильинский с жаром, достойным живых.

— Я постараюсь помочь вам! — ответила я, возвращая портрет. — Дайте мне время...

— Благодарю вас, добрый ангел, — он печально улыбнулся и направился вдоль парковой дорожки.

Мимо прошествовала Натали, разумеется, не заметив призрака, который грустно посмотрел ей в след.

— Сегодня я снова нашла у себя на столике белую розу! — сказала мне Натали, — и когда я остаюсь одна, мне кажется, что он наблюдает за мной... Даже сейчас...

Натали испуганно огляделась по сторонам.

— А сегодня на крыльце я нашла вот это! — она протянула мне смятый листок с любовным стихотворением. — Мои друзья решили, что ветер унёс послание какого-то неловкого влюблённого, и посмеялись над дамой, которая ждёт и не дождётся любовного письма. Я бы тоже посмеялась, но адресат этого письма — Натали... Приятели говорят, что я не единственная Натали на водах.

— Пара дней и я всё улажу! — пообещала я, сама поражаясь своей уверенности.

Вечер я провела в компании друзей Эмили, у неё всегда бывает весело, и ни одна барышня не остаётся без внимания остроумного ухажёра. Ольга очень довольна, что я влилась в молодёжную компанию, которая сможет приобщить меня к светскости. В этот вечер особенно блистала Натали. Пение нового романса в её исполнении вызвало всеобщее восхищение. Она спела о несчастной безответной любви юной барышни так трогательно, что многие не могли сдержать слёз.

— Вам понравилось? — весело спросила она, готовясь принимать комплименты, которые не заставили себя долго ждать.

В самый разгар её успеха треснуло оконное стекло, окно с шумом распахнулось будто от сильного удара с улицы. Ворвавшийся холодный ветер задул свечи на люстре. Я первая подбежала к открытому окну и увидела печальную фигуру Ильинского, уходящего прочь.

Из журнала Константина Вербина

Очередной вечер в ресторации протекал как обычно, точно ничего не произошло. Только мрачное лицо Лужицкой напоминало гостям о смерти её подопечной. Госпожа Лужицкая пыталась снять волнение за карточной игрой, и, как обычно, часто выигрывала.

Моя милая Ольга даже не пыталась отвлечь меня от мыслей об убийстве. Она знала, что я прибыл на этот вечер не для светского веселья, а для наблюдения. Несмотря на свою любовь к светским забавам, которую я не разделял, она относилась к моему складу характера с пониманием. Я же никогда не отказывал Ольги в желании отправиться в очередной светский салон, всегда составляя ей компанию. На этот раз, пока Ольга беседовала со своими светскими приятелями, я наблюдал за подозреваемыми.

Сославшись на духоту, Лужицкая решила выйти на воздух. Я последовал за ней. Странное необъяснимое чутьё сыщика... Я вышел за дамой из ресторации немедля и увидел, как человек, закутанный в плащ, схватил Лужицкую за горло. Завидев меня, незнакомец бросился бежать. Я бросился за ним. Моему примеру сразу же последовало двое городских жандармов, прибежавших мой зов, и злоумышленник был схвачен. Им оказался Алексей Боровиков.

— За что? — прошептала Лужицкая, держась за горло.

Боровиков промолчал, в его взгляде было отчаяние загнанного зверя.

— Завтра я отвечу на ваш вопрос, — произнёс я.

* * *

Я решил собрать всех подозреваемых у Лужицкой. Мне с трудом удалось добиться присутствия Алексея Боровикова, поступок которого ни у кого не находил объяснения. Как он мог убить свою невесту, будучи в это время в ресторации? И зачем он решился на такое злодейство? Если он не убивал невесту, зачем он покушался на жизнь Лужицкой? Может, она что-то заметила?

— Меня насторожила смерть Голованова, которая произошла в ту же ночь, — начал я, — кроме него никто не мог совершить убийство Сорокиной, у всех было алиби, кроме него.

— Постойте, а какой у него мотив? — спросила Шпёкен.

— Верно, у него не было личных мотивов убить Сорокину, — согласился я, — значит, Голованов совершил убийство по приказу того, кто обеспечил себе алиби. Убийство оказалось простым. Дома в Пятигорске одноэтажны, их окна расположены низко над землёй. Через невысокий забор легко перелезть. Ему сказали, что барышня ждёт свидания с возлюбленным и подбегает к окну при малейшем шорохе... Всё просто! Служанка отпущена, в доме нет никого... Ночная улица без свидетелей... Легко выстрелить в висок, выглянувшей из окна девушки, а потом перебросить пистолет в комнату через подоконник. Но убийца не знал, что ему остаётся жить недолго, он был отравлен медленно действующим ядом.

— Всё верно, — согласился полковник, — у Голованова были огромные карточные долги, дабы рассчитаться с ними, он мог убить кого угодно!

— Я не верю, что мой сын мог нанять Голованова! — заявил Боровиков уверенно. — Я не даю ему на содержание столь крупных сумм!

— Совершенно с вами согласен, — ответил я, — как нам известно, окно в комнате Сорокиной было закрыто...

— Постойте, вы говорили, что Голованов стрелял в открытое окно! — напомнил Степан Боровиков. — Мой сын не мог войти в её комнату и закрыть окно...

— Первой в комнату вошла госпожа Лужицкая, только у неё была возможность закрыть окно, чтобы создать иллюзию самоубийства, — я решил не томить гостей, — потом она положила пистолет, лежащий на полу, в мёртвую руку девушки.

— Что вы хотите этим сказать? — возмутилась дама. — Зачем мне убивать свою подопечную? Я лишаюсь содержания!

— Забытое убийство, — пояснил я, — вы убили своего опекуна, который хотел жениться, а вы были его единственной родственницей... В случае его женитьбы вы уже не могли рассчитывать на всё его состояние. На пикнике вам не составило труда подмешать яд им в питьё, который начал действовать через день.

— Почему вы решили, что это сделала именно я? — Лужицкая сохраняла спокойствие.

— Разбитые бокалы... Только вы, вернувшись ночью с прогулки, могли войти в гостиную, чтобы разбить бокалы, в которых не было яда... Если бы об этом стало известно, можно было бы легко догадаться, что влюблённые были отравлены на пикнике... Лишняя шумиха вам была ни к чему... Об алиби вы позаботились... Ссоры Ильинского с приятелями были вам особенно на руку...

— Они заперли гостиную! — перебила Лужицкая.

— У вас могли быть ключи от всех комнат... Допустим, доказать вашу вину в убийстве двадцатилетней давности невозможно, но недавнее убийство... Повторюсь, никто, кроме вас, не мог закрыть окно в комнате Сорокиной.

— А какой мотив убивать подопечную? — спросил Желков. — Прошу вас, поподробнее...

— Сорокина пригласила меня на вашу встречу с друзьями, — я обращался к Лужицкой, — Она хотела припугнуть вас, ведь вы откладывали её брак с Боровым, в случае которого вы переставали быть её опекуншей и лишались содержания. Однако возможное разоблачение настолько напугало вас, что вы решили пренебречь деньгами и избавиться от подопечной...

Гости молча с презрением смотрели на Лужицкую.

— Поспешу заметить, пистолет — не очень подходящий способ самоубийства для барышни, — добавил я, — вы могли отравить её, но испугались, что внезапная необъяснимая смерть молодой девушки вызовет подозрение... Вы хотели быть уверенными, что каждый сочтёт смерть Сорокиной самоубийством. Яд мог добавить любой гость, но застрелить её в закрытой комнате — невозможно.

— Вы правы, — нарушил молчание Алексей Боровиков, — вчера я вскрыл конверт, который передала мне Валенька. Она просила вскрыть его спустя три дня после своих похорон. Тогда я не принял её слова всерьёз. Она пишет, что однажды на балу к ней подошла незнакомая дама и предупредила, чтобы Валенька не доверяла своей опекунше. Она рассказала, что видела, как на пикнике она что-то подмешала в вино Ильинского. Тогда дама не предала этому значения, а на следующий день уехала в Италию. О смерти Ильинского и Куликовой она узнала спустя несколько лет... Я понимал, что этому письму никто не поверит всерьёз... От отчаяния я решил сам свершить правосудие, но всё получилось спонтанно, я только навлёк подозрения на себя...

— Вы ничего не докажете, — усмехнулась Лужицкая.

— Я нашёл людей, которые видели, что окно было открыто, — сказал я.

— Ну и что с того, что я закрыла окно? — усмехнулась она.

— Возможно, мои слова неубедительны, — согласился я, — но их вполне достаточно, чтобы убедить светское общество. Отныне вы не будете приняты ни в одном доме...

— Вы правы, — согласился Алексей Боровиков, — смерть будем слишком мягким наказанием, наказание презрением — страшнее.

Его лицо было страшным от сдерживаемой злобы. Лужицкая промолчала. Гости молча удалились, оставив нас наедине.

— Откуда вы узнали про открытое окно? — спросила она.

— Это мой секрет, — я усмехнулся, — главное, что моих доводов будет достаточно, чтобы добиться церковного отпевания Ильинского и Куликовой — они не были самоубийцами.