— Это ты нам сейчас, милок, и поведаешь, — прищурился усатый. Еще один милиционер сунул в лицо Вадима его брюки и рубашку:
— Ваше?
— А? .. Да... — протянул руку, желая забрать, но мужчина отдал одежду еще одному милиционеру, хмуро бросив:
— Вещдок.
— Кто? — не понял Вадим. Качнулся, пытаясь уследить за передвижением представителей правопорядка. А те уже сдирали с широкой постели простынь, заглядывали под кровать, сновали по комнате с самым деятельным видом.
— Что происходит? — скривился в попытке понять парень.
— Не помните? — скрипнула злость в голосе усатого. Вадим уставился на него:
— Нет. Я что кого-то убил?
— А могли?
— Нет.
— Садитесь, — указал милиционер на стул у стола и кивнул своему товарищу. — Сань дай ему какую-нибудь рубашку.
— Боевые раны прикрыть? — криво усмехнулся тот, кого назвали Сашей. Вадим непонимающе нахмурился, посмотрел на себя и замер: от плеч до груди шли красные ровные полосы, царапки, синеватые пятна. Попытка вспомнить, где он раны получил, ни к чему не привела — в памяти было пусто.
— Я что в клетку с тигром ночью залез? — спросил сам себя.
— Почти, — хмыкнул третий милиционер, моложе остальных, и подтолкнул парня к столу, кинув в руки мятую рубашку.
— Не моя, — заметил Вадим.
— Твоя на экспертизу пойдет, милок, — с презрением процедил усатый. Взял в руку ручку и давай спрашивать, что-то царапая на листах бумаги. — Имя, отчество, фамилия. Год рождения. Где прописан. Паспорт с собой?
— А? — сильней нахмурился Вадим, хлопнулся на стул напротив служаки. — Нет, дома.
— Зовут как?
— Кого?
— Тебя!
— Вадим..
— Фамилия, отчество?
— А?.. Греков, — черт, а отчество зачем?.. И какое? — Что происходит?
— Отчество?!
— Греков... Аркадьевич. Вадим Аркадьевич Греков. А что произошло?
— Вам знакома гражданка Селезнева Марина Игоревна?
— Кто это?.. А должна быть знакома?
— Сегодня ночью вами была изнасилована гражданка...
— Чего сделана?! — не поверил своим ушам Греков.
— Изнасилована тобой, подонком! Зальют глаза и мозги, а потом: чего, кого, как?! Ничего, сейчас тебе в камере быстро все подробности расскажут, а заодно научат, как себя с женщинами вести! Давайте-ка его, голубчика, на выход, — кивнул подручным лейтенант.
— Подождите!.. Мужики!.. Да, не мог я!! Вы что?! — запаниковал Вадим, вскочил.
— Сопротивляться? — процедил усатый и ударил парня в живот. Греков охнул, согнувшись, и получил локтем по шее. На руках за спиной защелкнулись наручники.
— Я ничего не понимаю, не понимаю, — в отупении шептал Вадим, боясь смотреть на брата.
— Не мямли, Вадим! Знаешь, чего мне стоило пробиться к тебе? Да ты знаешь, что к подследственным вообще не пускают?! Говори четко: что было, ну?!
— Да не помню я! Ни черта не помню! Одно знаю: не мог я ее изнасиловать, не мог!!
— Тихо! — Егор с опаской покосился на охранников и вновь качнулся к брату за решеткой. — Короче, слушай и запоминай: ничего не было. Не бы-ло!
— Экспертиза...
— Не твоя забота!... Я вытащу тебя, слышишь? Вытащу, только не кисни и ничего не подписывай. Так и говори — не было, не помню. Адвокат уже разговаривает со следователем...
— Господи, Иринка же узнает, — обхватил голову руками Вадим.
— Уже.
— И что?! — вскинулся парень. — Она верит? Скажи ей, что это не правда, передай, что я не мог... я ее люблю, Егор! Я не мог!...
— Тихо ты! Мог — не мог — все уже знают. Адвокат, думаешь, у меня в кармане сидел?
— Лев Михайлович? — стыд-то какой! Мама! — застонал парень, скривился, еле сдерживая слезы. Все, прощай нормальная жизнь, Ирочка.. Нет, она должна понять, должна сообразить, что он не насильник!
— Гвиденко его знакомый. Молодой еще, но матерый. Обещал вытащить. Слушай его! — поморщился Егор то ли от ненависти к брату, то ли от жалости. — Бога душу, Вадим! Как ты мог?! Как ты мог?
— Передай Ире, Егор...
— Да какая Ира, к чертям! Тебе срок светит, идиот!
— Ну, что, молодой человек? Не хорошее дельце-то, тухлое, я бы сказал. Но да потянем время, глядишь, оно нам на руку и сыграет, — сложив замком руки на столе, пропел адвокат, ухоженный мужчина лет тридцати. Пахло от него дорогим табаком и не менее дорогим одеколоном. Вадиму не нравился этот запах. Как впрочем, и сам адвокат: ухмылка, масляный взгляд, дорогой костюм. Греков чувствовал себя холопом, явившимся по зову барина. И понимал, что выхода у него нет. Нужно смириться, потому что нужно выбраться отсюда во чтобы-то ни стало, встретиться с Ирой, объяснить ей чудовищность произошедшего, заверить, уверить, что он по-прежнему любит ее, и ни с кем, кроме нее, не был, и быть не мог. Его подставили... Вот только кто и зачем?
— Странностей, конечно, много в твоем деле. За них и будем цепляться. Я уже обратил внимание следователя на некоторые нюансы. Жаль, что ты ничего не помнишь. А может, мне-то поведаешь тайны, скрытые в памяти, а?
— Я честно ничего не помню.
— Опоили?
— Не знаю. Пил шампанское.
— Сколько?
— Два или три фужера.
— Странным вкус не показался?
Вадим пожал плечами: а то он раньше только шампанское пил и мог сравнить!
— Ладно, — вздохнул адвокат. — Хотя этот факт я без внимания не оставлю. Очень на намеренное отравление похоже. На воздействие каких-то транквилизаторов. А может и попросту `ершик' тебе сделали. Подлили водочки, вот голову и унесло. В крови повышенное содержание алкоголя обнаружено, никак после двух фужеров шампанского, а как будто бутылку русской в одиночестве выпил... Что о потерпевшей сказать можешь?
— Ничего. Я знать ее не знал. Там познакомились. Она липла ко мне.
— А как липла-то?
— Ну... танцевать приглашала, прижималась. За стол рядом села, то ладонь на колено положит, то ... буженину на тарелку.
— Интерес проявляла к твоей персоне.
— Да.
— Вот тоже странно, — зашелестел бумагами адвокат. — Потерпевшая не производит впечатление невинной жертвы. Со стервозенкой гражданка, сама себе на уме. .. А вот по фактам смотри: платье ее изорвано, сперма твоя обнаружена у входа во влагалище, на бедрах, остатках одежды, простынях, но из телесных повреждений у потерпевшей лишь кровоподтек на скуле и ушиб правой кисти. Интересно, правда? Причем кровоподтек на лице она заработала, встретившись с тупым предметом. Что это за предмет: твой кулак или, пардон, кирпич, непонятно. Но можно утверждать последнее, а никак не первое, как заявляет она, если учесть, что сотрясения головного мозга не последовало. Экспертиза не выявила!... А должно было быть сотрясение-то. Паренек ты не слабый, да и потерпевшая говорит, что после того, как ты её ударил, она потеряла сознание. Но отчего, если сотрясения нет? От страха? Так не девственница была — чего пугаться? Хорошо, бабы народ непредсказуемый, положим, напугалась, тебя как кошка исцарапала, а ты в ответ что? По лицу съездил и только? Терпение, однако, у тебя. А по виду не скажешь... Еще один нюанс — так рвался, так хотел, что платье порвал, но аккуратно, почти по швам и не задев потерпевшую. Экий ты ас! А что ж тогда дело до конца не довел, по дороге кончил? Перевозбудился? Ее пожалел? Меткость потерял? — внимательно посмотрел на парня Гвиденко. Вадим лишь пожал плечами. — Да-а, вот и я не знаю. Но впечатление складывается, что кто-то очень хотел тебя за решетку отправить. И надолго. А Селезнева взялась помочь. Ну-у, это мы еще посмотрим.
Подмигнул Грекову адвокат, щедро улыбнувшись.
— Белыми нитками дело шили, вот мы швы и подпорем. В камере-то как? Не притесняют?
Лицо парня закаменело: в камере и быть не может хорошо, а на счет подставы?.... Он и сам о том же думал, но понять не мог, кому ж он дорогу перебежал? Шеховым? Вполне возможно, но тогда бы Лев Михайлович адвоката ему не посылал. Хотя, может, и Ира его уговорила, поэтому сжалился, а не от доброты или расположенности к Грекову, да и глаза отвести — вот, мол, о тебе печемся, так что зла не держи, на нас не думай. Да опять же, не слишком замысловато для Шехова? Не в его стиле? Он, конечно, сух и строг, но не подлец, и не солил ему Вадим, чтоб так круто подставлять...
Тогда кто его подставил? Больше кандидатов не было.
— Ясно, но здесь я тебе не помощник. Терпи, сам думай, как углы в камере обходить. Готовься к долгому следствию. Я время тянуть буду, чтоб потерпевшая запаниковала. Глядишь, путаться начнет в показаниях, от слов своих отрекаться, а там и вовсе от обвинения откажется. Свидетелей-то нет. Вот тоже интересный момент. Илларион Апаян спал в соседней комнате и ничего не слышал. Такая борьба меж вами с Селезневой развернулась! Ты ее насиловал. Зверски так, основательно, а она что? Молчала? Нет! Кричала, утверждает, во весь голос... Но никто не слышал! А? Ни Апаян, ни Константин Макрушев, хозяин дачи, ни его невеста, Катерина Лазарева. Ну, хорошо, те своим делом наверху занимались, а Апаян-то оглох что ли? Настолько пьян был? Утверждает, что нет. Однако — не слышал! Проснулся лишь перед приходом доблестной милиции! Ничего себе сон, да? — развел руками Анатолий Викторович. Посмотрел на Вадима и вздохнул. — Одно плохо — улики. С ними тебя под подписку не вытащить. Но, опять же, не все сразу. Посмотрим, как там оно дальше будет.
— Ну, что, кобелек? Отмазывает тебя адвокат? — ощерился в камере щербатый, разрисованный татуировками мужчина. Вадим сел на нары, не обратив на него внимания. Обнял колени руками, уставился с тоской в стену.
— А со мной поговорить не хочешь? — спустился к нему щербатый, подсел рядом с гадкой ухмылкой. Провел шершавой ладонью по плечу. — Не плачь, красавица. Первым петухом на деревне будешь!
Заржал, сплюнув на пол.
Вадим дернулся, скидывая его руку, уставился зло в небритое лицо:
— Пошел вон!
— Ах, какой горячий петушок, — качнул мужчина головой.
— Рот закрой, пока не получил за оскорбление!
— Ох, ох, как страшно, — опять заржал тот, и вдруг ударил парня, попытался прижать к нарам. Закричал, подзывая своих. — Давай сюда, Сергун! Проторим дорожку!
С верхней полки вниз скользнул амбал и худощавый пожилой мужичок.
Вадим головы лишился — взбрыкнул, откидывая щербатого. Принял бой с тремя, готовый загрызть их, если понадобится, и умереть, но не сдаться.
Остальные сокамерники лишь смотрели, не желая лезть в драку, которая становилась все страшней. В руке амбала блеснула заточка:
— Нож! — упреждающе крикнул Вадиму худой парнишка из новеньких. И получил по лицу от соседа:
— Засохни, фраер!
Этого Греков уже не видел — он встречал летящий на него кулак с заточкой. Сталь вскрыла ему ладонь, но удар ноги Вадима достал цели — амбал полетел к параше. Сергун отправился следом, на руки товарищей, сидящих на нарах справа. А вот щербатый не унялся и мастерски отшлифовал парню лицо и живот.
Вадима бы забили насмерть, но очнулись охранники и ворвались в камеру.
— Кто на тебя напал? — спросил седой сержант.
— Никто, — буркнул Вадим, играя желваками на лице.
— Ладно. Заштопают, пойдешь в карцер, — кивнул и вышел. Угрюмый фельдшер подшил парню ладонь и рану на ребрах. Дал таблетку и махнул молоденькому охраннику: забирай клиента.
Вадим сам не знал, как выдержал три месяца.
Время тянулось неимоверно долго. Дни еще как-то шли, а ночи, словно буксовали в вязких раздумьях о прошлом, настоящем и будущем. Он не знал, что его ждет завтра. Не знал, что ждет через час. Боялся думать о том, что будет через год. И до внутренней дрожи хотел видеть Ирину. Обнять, прильнуть к ее ногам, и если понадобится, умолять принять его. Он даже готов был просить прощения за все грехи, не то, что свои — чужие, лишь бы все как прежде было — он и Ирочка вместе. Навсегда.
`Она поймет', — уверял он себя и жалел, что не может сейчас быть рядом с любимой, поддержать, объяснить суть произошедшего.
Бывали минуты, часы, когда он сам сомневался: не виновен ли он?
Щербатый, как-то сменив гнев на милость, заметил невзначай:
— Со мной в несознанку играть не надо. Такому волчаре, как ты, девку порвать, что высморкаться.
`Неужели я действительно мог изнасиловать'? — холодком проползала мысль в разум Вадима. И понимал: раз уж ему такое в голову приходит, то Ире тем более.
Как же она встретит его?... А ждет ли?
Примет ли, поймет? — душили вопросы. И ради ответов он готов был на все.
— Вот и дождались! — заявил Гвиденко, хитро улыбаясь. — Готовься к воле. Потерпевшая окончательно запуталась в показаниях. После доверительной беседы со мной, гражданка Селезнева готова признать произошедшее досадным недоразумением, если ты женишься на ней, восстановив, так сказать, ее честь в глазах сограждан! — хохотнул адвокат.
По лицу Вадима прошла судорога. Взгляд стал таким, что адвокат насторожился. Спросил тихо:
— Порвать ее мечтаешь? Я бы о том же думал, но ... ты там, а я и она — здесь. Решай.
И Вадим решил. Чтоб выйти, он готов был жениться на ком угодно.
Только бы сделать шаг на волю, к Ирочке.
А там воздаст каждому по делам. И Богом и палачом станет. Ирину вернет, без всяких отсрочек в ЗАГС ее потянет. А Марину раздавит как гадюку, но, прежде узнает, от какой радости ей Грекова за решетку упрятать захотелось?
И одного он тогда еще не понимал, стремясь вперед, на свет и свободу, в прежнюю жизнь: что не будет уже как было, не может быть. Потому что нет больше того Вадима, как нет и той Иры.
Через две недели Вадима выпустили.
Его встречал Егор.
Понятно, что тетку Вадим и не надеялся увидеть у Крестов. Но был готов к встрече с суженной, что мечтала о печати в паспорте, не гнушаясь в достижении незатейливой цели самыми низкими способами.
Но больше всего мечтал увидеть Иру. Обнять тут же, зарыться лицом в ее пахучих пушистых волосах, пряча слезы радости...
Однако ждал его лишь Егор.
— Где Ира? — вместо `здравствуй' спросил Вадим. — Ты сказал ей, что я выхожу?
Егор отвел взгляд, закаменев лицом, и потащил брата прочь от стен узилища.
— Что случилось, Егор?! — дернулся парень, требуя ответа. — Она забыла меня? Не хочет знать, видеть? Она поверила поклепу?!
Брат молча стоял и хмуро смотрел на Вадима. И чувствовалось в его взгляде, молчании, скорбное, плохо спрятанное осуждение.
— Что ты молчишь?! — встряхнул его Греков, заподозрив неладное.
— Иры больше нет, умерла, — выдавил Егор.
— Что? — посеревшими губами прошептал парень, не желая верить в услышанное, принимать, понимать. Не правда! Бред! Сон, какой-то кошмар... Сейчас он проснется: растает снег и желтый ковер опавших листьев вновь будет укрывать промокшие улицы. Он будет в обнимку шагать с Ириной по проспекту и болтать ни о чем, просто наслаждаться ее обществом. Она будет улыбаться, мягко, нежно, как только она умеет. А Вадим будет любоваться ее улыбкой, выбившимся светлым локоном у виска, лукавыми глазами. И целовать шелковую кожу на щеке, вдыхать тонкий аромат духов...
