Ролевик: Рыцарь

Как следствие произошел доверительный разговор баронессы с дочерью. Потом были совершенно глупые, но от этого не менее неприятные, выяснения отношений между супругами. Какое-то скомканное примирение всех со всеми, слезы, сопли и, как результат — щемящее чувство досады и привкус недоверия. С годами так и не прошедший ни у Катаржина, ни у Анжелины, ни у самого Владивоя. Достаточно было увядающей баронессе заметить мужа рядом с хорошеющей дочерью, как у нее портилось настроение и начинались невыносимые мигрени. Анжелина, начавшая постигать таинство отношений между мужчиной и женщиной, вспоминая глупости, которые она себе придумала, мучительно краснела при встрече с отчимом и прятала глаза. А мать, не понимая настоящей причины ее жаркого румянца, доискивалась в поведении девушки иного смысла. Барон от всего этого впадал в настоящее бешенство. Что, с точки зрения больного воображения баронессы, лишь подтверждало его вину.

И если Владивой выходил из спальни, она тут же требовала к себе дочь. Или, наоборот — достаточно было куда-то отлучиться Анжелине, как слуги бежали за бароном. День за днем. Ночь за ночью... Хотела этого Катаржина или так вышло, но Владивой иногда просто ненавидел падчерицу. А та, научившись разбираться в чувствах мужчин, непроизвольно отвечала взаимностью. Дошло до того, что барон вполне серьезно начал задумываться: чтобы уговорить жену отправить баронету куда-нибудь из замка. Погостить к одной из венценосных теток, или — на обучение в Академию. Но тут приключилась эта болезнь, и страсти поутихли. Зато теперь все идет к тому, что наболевшая проблема вскоре разрешиться навсегда. К сожалению, не в пользу баронесса.

От таких мыслей, Владивой скривился, как от зубной боли и, садясь за стол, пнул ногой некстати подвернувшегося пса.

Необходимо что-то немедленно предпринять, но ничего путного в голову не приходило. Даже если отбросить естественное нежелание брать на совесть жизнь падчерицы, то ведь и это злодейство пришлось бы обставить таким образом, чтоб ни у кого и тени подозрения не возникло.

Как любой дворянин и мужчина, барон великолепно владел оружием, мог оседлать дикого жеребца, отважно бросался во главе отряда на неприятеля. Мог в жару и холод сутками сидеть в засаде, выслеживая дичь или врага. Знал все звериные уловки, а так же военные хитрости харцызов, серых рыцарей и лесных братьев. Но любым маломальским планированием всегда занимались женщины, поэтому придумывание разного рода козней и далеко идущих интриг, не относилось к сильным сторонам его натуры.

Владивой тяжело вздохнул и попытался залить тревогу очередным кубком вина. Как правило, после второго кувшина, становилось легче.

— Если, господин барон, разрешит сказать... — услышал он вдруг тихий шепоток за спиной. — Мыслю, беде можно помочь...

Владивой оборотился на голос так резко, что его верный есаул Калита, даже отшатнулся. Но барон был отходчив и если не прибил сразу, то после, обычно, миловал. Главное было не подвернуться под горячую руку. Поэтому весь расчет есаула строился именно на этой черте характера и надежде, что легкий хмель смягчит крутой норов Владивоя, и барон выслушает его.

— Ты, что-то сказал или мне послышалось?! — но, несмотря на суровый тон, чувствовалось, что барона заинтриговали слова старого харцыза. — Говори внятней, когда к дворянину обращаешься!..

Калита мысленно возблагодарил Перуна: 'Все ж верно подгадал время', — и поклонился.

— Как будет угодно, господину барону.

— Да, мне угодно... Так о чем это ты? И какой беде вознамерился помочь?

— Общей... — слово было произнесено одним дыханием, так что даже губы не шевельнулись.

— Но, но! Ты говори, да не забывайся, есаул! — Владивой нахмурился. — Что за вздор? Что у меня с тобой, общего?

— Враг, господин барон. Как обычно... — рассудительно заметил Калита. — В бою никогда неизвестно в чью грудь прилетит первая стрела, но все знают, откуда ее ждать. Вот и сейчас мы в одну сторону поглядываем.

— Гм... — Владивой внимательнее взглянул на есаула. Харцыз и бровью не повел под пристальным взглядом. — Извернулся, шельма. И отчего вы, степняки, все такие хитрованы?

— Потому, что баб меньше слушаем. Своим умом жить приучены, — буркнул в усы есаул. А вслух ответил. — Наверно от того, что глупец в Вольной Степи долго не живет. Его либо Змий сожрет, либо исчадия Запретных земель врасплох захватят. Вот и остаются те, кто чуток умнее...

— Может и так... — барон добрел на глазах, сказывалось выпитое вино. — Садись рядом, старина. Бери кувшин, угощайся.

— Разве ж можно? — есаул притворно замешкался, будто в растерянности от оказанной чести. Словно и не бражничал никогда с Греем за одним столом.

— Ты, это... — ухмыльнулся барон, будучи еще достаточно трезвым, чтоб заметить фальшь в игре хитреца. — Не перестарайся, шельмец... Или мне тебя упрашивать надо? Налить собственноручно и поднести с поклоном?

Ничего такого Калита не хотел, поскольку свирепел барон значительно быстрее, чем остывал. Поэтому в мгновение ока оказался за столом с кубком в руке и наполнил его сам, не дожидаясь слуг.

— Здоровье господина баронесса! — гаркнул браво и выпил на одном дыхании.

А в следующее мгновение Владивой крепко схватил харцыза рукой за чуб и притянул его голову к своему лицу.

— Теперь говори, чего удумал. Только, очень прошу, постарайся, чтобы совет твой дельным оказался. Иначе, не посмотрю на былые заслуги. Тут же срублю дурную голову вместе с болтливым языком и скормлю псам!

Калита только крякнул и, поскольку барон все еще не выпускал из кулака его волос, лишь моргнул.

— Ну?

— Молодая бабенка-то, завсегда лучше старой будет... — промолвил тихо, но выразительно, харцыз. — Одной подушку на лицо, пусть спит вечно, а другую — под венец... Тут и сказочке конец.

Похоже, Владивой ожидал каких-то иных слов, потому что, не отпуская чуприны советчика, второй рукой ухватил его за горло.

— Как смеешь, пес?! Удавлю!

Но Калита уже ломился к задуманному, не взирая, ни на что. Ушлый и тертый жизнью отступник хорошо понимал, что барон, в любом случае, сумеет где-то прислониться, а то и выпросит у Дворянского Совета право строить собственный замок. А вот ему (бежавшему от правосудия в степь, а потом — из Кара-Кермена обратно, уже спасаясь от мести харцызов), без милости Владивоя, приютившего беглеца за отличную воинскую выучку, ни в этих стенах, ни в каком-либо ином месте, ничего не светит. Кроме хорошо смазанной петли. Как и его верному побратиму, не бросившему в беде товарища.

— Хоть и прибейте, господин баронесс... — прохрипел, как мог убедительнее, сквозь сдавленное железными пальцами горло. — Осмелился лишь ради вашего добра. Если бы и в самом деле не ведал, как незаметно помочь, то и рта б не раскрыл. Зачем рану бередить, если не перевязывать? Ваша воля, прикажите казнить, но — выслушайте!

Барон окончательно протрезвел и, благодаря этому, нужное слово из не слишком внятного хрипа вычленил: 'незаметно!'...

— Говори дальше, — промолвил спокойнее и убрал руку с кадыка, синеющего лицом, но покорного Калиты. — Позволяю. Только, хорошо думай над тем, что скажешь! Я ценю преданность. Но, слуга, который знает слишком многое и становиться болтливым, перестает быть таким!

— И в мыслях не было, — потирая горло ладонью, ответил есаул. Потом налил себе из кувшина вина и, болезненно морщась, выпил мелкими глотками. — Тяжелая у вас рука, господин. Едва не задушили...

— Не отвлекайся, — буркнул Владивой. — Может, еще и удавлю... Если не прогоню.

— Тьфу, тьфу, тьфу! — сплюнул суеверно харцыз. — Не приведи Создатель. Сам ведь знаешь, что в Степи с отступниками делают. Кол — райской милостью покажется. А в любом другом месте меня, по приказу хранителей, повесят: слишком долго я разбойничал... Да и раньше, кое-что за душой сыщется. Нам, с Кривицей, без вас, господин барон, податься некуда. Только с вашего соизволения и живы...

Говорил есаул вроде искренне, поэтому барон не стал перебивать.

— О том, что госпожа баронесса при смерти, никто уже и не сомневается. А когда это станет известно и королеве, она обязательно пришлет кого-то из советников или фрейлин, чтобы помочь Анжелине вступить в права наследия. И тогда уже ничего не изменить, а сейчас — все в руках Создателя и... наших.

Владивой задумчиво хмыкнул, соглашаясь с услышанным. Пока есаул говорил дельно.

— Вот что я придумал... — понизил голос тот, непроизвольно оглядываясь на замерших неподалеку слуг, приставленных прислуживать барону за столом. Владивой понял его верно и сделал жест юношам удалиться. — Но, чтобы успеть к приезду королевских советников, необходимо сделать дело если не сегодня, то завтра.

— Что сделать?! — снова начал терять терпение барон. — Не томи душу, сучий потрох, говори яснее!

Харцыз на мгновение заколебался. Потому, что хорошо понимал: одно дело замыслить преступление, а совершенно иное — высказать вслух. Замысел, хотя и самый подлый, не наказуем, а вот после произнесенных слов... Ступив первый шаг, человек попадает в такую быстрину, что и рад бы остановиться, да — поздно! Может, одумался б еще харцыз, но ведь речь шла всего лишь о судьбах женщины и девицы, в понимании степных традиций, как бы и не людей, поэтому он отбросил сомнения и произнес:

— Сначала придется помочь баронессе покинуть свет. По сути, совершить доброе деяние. Бедняжка так страдает. И даже лекарь сказал, что ей осталось жить считанные дни.

Владивой кивнул, соглашаясь. Во всем, что говорил старый пройдоха, пока был только здравый смысл и никакого злодейства. Помочь умереть смертельно раненому воину и тем самым избавить от мучений, никогда не считалось преступлением.

— А после, когда утихнет переполох, возникший вследствие неожиданной кончины госпожи, и все угомоняться, — продолжал тот бойче, воодушевленный проявленным интересом барона, — как любящий муж и отец, вы просто обязаны пойти утешить дочь. В ее светелку... И пробыть с баронетой вместе до утра. У кого повернется язык осудить осиротевшего ребенка, задремавшего в объятиях, скорбящего отчима? И не удивительно, в горе позабыть об иных уложениях и традициях. Главное, чтобы наш хранитель традиций, отсылая извещение о случившемся, мог абсолютно искренне засвидетельствовать перед Мастером, что Анжелина провела эту ночь вместе с вами наедине!..

— Да, — пробормотал, удивленный столь изощренным коварством Владивой. — Эта затея, могла бы удаться. Во многих дворянских семьях женщины подняли бы вой, но обычай древний и не нами придуман. И хотя многие догадались бы, что все произошло не случайно, отменить закон Общей Ночи не сможет не только королева, но даже Большой Совет. Великолепно задумано! Но, как это провернуть? В комнату к Анжелине я войду... Смерть матери достаточно сильное потрясение, и девочка будет не такой строптивой. А вот как остаться у нее до утра так, чтоб малышка ничего не заподозрила? А ведь это необходимое условие! В противном случае, о совместной жизни и думать нечего. Либо она меня со свету сживет, либо мне придется ее опередить. Разве, притворится мертвецки пьяным от горя, и прохрапеть у ее ног до утра? Вряд ли баронета будет потрясена настолько, что не смекнет покинуть комнату или не призовет слуг, отнести меня в спальню... Кстати, — барон пристально взглянул советчику в глаза. — Ведомо ли тебе, что за попытку посягнуть на непорочность дворянки, всех причастных к этому делу, сначала кастрируют, а затем колесуют. Увы, но в осуждении подобных злодеяний женщины всегда единодушны и совершенно беспощадны, а хранители Равновесия их поддержат. Если возникнет, хотя бы капля подозрения, нам лучше заколоться своими мечами. Гм, подсыпать Анжелине сонного зелья?

С того, что барон даже словом не обмолвился о судьбе жены, Калита понял: в целом его план Владивою понравился.

— Никакого шума, не будет. И обойдемся без дурмана. Вдруг кто-то заметит. Сделаем по-другому: когда все служанки уснут, мы с Кривицей незаметно проникнем в комнату к баронете, привяжем ее к кровати и заткнем рот.

— Час от часу не легче... — помотал удивлено головой барон. — Ведь ты нападение предлагаешь. Как его утаить? А горничную куда девать? — вспомнил Владивой неотлучно находящуюся рядом с падчерицей служанку.

— Погодите, господин барон, дослушайте сперва, — не дал сбить себя шельмец. — Есть у девицы дружок, с которым Аннет встречается, каждый вечер, как только ее госпожа заснет. И возвращается лишь под утро. Причем, лазит через окно. Так что никто ее отсутствия не замечает.

— А если именно этой ночью она не уйдет? Или хахаль на свидание не позовет?

— Не сомневайся, господин барон, обязательно позовет. Карл не из тех парней, кто любит коротать ночь в одиночку. Да и Аннет вместе ноги долго держать не умеет.

— Похоже, ты все обдумал, — хмыкнул Владивой. — Когда успел?

— Все не все, но думал, — не стал отрицать очевидное хитрец и продолжил выкладывать свой замысел. — Когда слуги улягутся, вы войдете к дочери. Стража это увидит, но не будет знать, что баронета в комнате одна. А войти и побеспокоить вас не осмелятся. Тем более, что я с Кривицей за этим прослежу.

— Но ты выпустил из внимания самое важное... Зайдя в комнату Анжелины и увидев, что с ней случилось: я должен буду ее развязать. Иначе суд, когда баронета расскажет обстоятельства дела, признает мои действия пособничеством разбойникам и обвинит в надругательстве.

— Обязательно должны развязать! Вы, господин барон, ни в коем случае не имеете права поступить иначе. Еще и клятвенно пообещаете найти и достойно проучить негодяев! Но... — шельма хитро улыбнулся и вкрадчиво продолжил, — чья вина, если избыток выпитого вина не позволит вам исполнить свой долг?

Есаул довольно засмеялся, видя, как выражение непонимания на лице барона сменяется догадкой.

— Пьянство — порок простительный. И хоть подлежит осуждению, но не наказуем. Тем более, когда муж оплакивает преждевременную кончину жены... От избытка выпитого вина, вы упадете посреди комнаты и уснете, не дойдя пару шагов до ложа баронеты. Мы же с Кривицей постоим до утра за порогом, чтобы вас не побеспокоили даже случайно. Утром, конечно, когда Аннет вернется к госпоже, все проясниться. И вы, господин барон, коленопреклоненно попросите прощения у падчерицы... Объясните, что с горя выпили лишку. Будете огорчены и не менее ее озабочены, но случившегося — не воротишь! Девушке, которая провела ночь наедине с мужчиной, не избавиться дурной славы. И никто не возьмет ее брачный венец. Даже за право стать бароном. Особенно из тех надменных столичных щеголей, которые могли бы понравиться юной княжне.

— Она меня возненавидит и будет пытаться рассказать правду, — не слишком уверенно, протянул Владивой.

— Кому? — фыркнул одноглазый проходимец. — Кто станет слушать, как благородная девица соблюла свою честь, привязанная к кровати рядом с пьяным мужчиной? Кроме того, вы и не будете отрицать, что видели девушку в постели, но подробностей не помните. И даже, если баронета каким-то чудом докажет, что все сказанное ею правда, в законе Общей Ночи не оговариваются обстоятельствах, которые отменяют его действие. А что до девичьей ненависти, то если б все девки, которых только нам с Кривицей довелось испортить в набегах, убили хоть по одному харцызу, степь давно б обезлюдела. Настроение у них, что погода в начале весны: то морозцем ущипнет, то солнышком улыбнется.