New-Пигмалионъ

И в этом припеве, какао-о-о, какао-о-о, сквозил какой то скрытый подтекст.

Не какало они с любимым захотели, а чего-то другого.

Роза сделала радио погромче и принялась делать упражнения.

Ее учительница физкультуры — там в далекой теперь Богульме — Гульнара Шариповна Алиуллина всегда говорила ей, — Роза, занимайся. Ты можешь стать гимнасткой, у тебя растяжка, у тебя пластика, у тебя фигура.

Потом Гульнара Шариповна вздыхала и говорила, — ну, хоть растягивайся, тянись, в шпагаты садись, мужчинам нравятся гибкие женщины.

Да, Роза это давно поняла. Оценила советы Гульнары Шариповны.

Села в поперечный шпагат, потянулась губами к левой ножке, потом к правой ножке, спинку потянула, прямо вперед наклонилась.

Затенькал мобильный.

— Алё !

Звонила Натаха — эта ее новая знакомая, очередная жертва Джона.

— Что ? К тебе переезжать ? Не, не буду... Что ? Соседка уехала ? Ну и что, что уехала ? Нет , я пока здесь останусь, все равно мы скоро на съемках поселимся, на целых три месяца, так что, одна там пока поживи.

Роза пробовала быть с женщинами.

Не то, чтобы ее тянуло к этому, но это было во-первых модно, и надо было это обязательно попробовать, как кокаин... Как же, жить на Москве, ходить в ночные клубы и ни разу не втянуть, не вдохнуть в себя дорожку из мелких белых кристалликов !

А во-вторых, бывало так скучно порою, так одиноко...

А мужчины зачастую оказывались такими гадкими...

Но если и быть с женщинами, то непременно с породистыми.

А с такой, как эта Натаха — лучше тогда со свечкой или с вибратором из секс-шопа.

Роза перестала тянуться и пошла в ванную.

За неимением джакузи, плескаться приходилось в обычном — демократически — тесненьком бело-голубом эмалевом пространстве миниатюрной домашней акватории.

Напустила пены, шампуней, бросила морской соли.

Чтобы кожица ее смуглая стала чуть-чуть соленой, как будто Роза из самого моря вышла.

В Богульме моря не было.

Да и ванны у них в доме тоже не было.

В баню городскую с бабушкой ходили по четвергам.

Первый раз она трахнулась в девятом классе.

Когда они ездили с классом в Казань.

Это на каникулах было и по какому-то договору, учителя устроили так, что из экономии жили не в гостинице, а в школе. Причем, все спали в спортивном зале, прямо на физкультурных матах.

В одной половине зала мальчики, в другой половине — девочки.

Наиль тогда приполз к ней среди ночи, принялся тискать, гладить, целовать.

И так раззадорил ее, так довел, что не в силах она была отказать.

Да и нравился ей Наиль — сильный, наглый, нахальный, смелый.

Кстати, не поступил потом в Казанский университет на юридическое, денег у родителей не хватило. Вернулся, говорят в Богульму, пошел автомехаником на сервисную станцию "Лада-жигули" ...

А Роза вот тоже — никуда не поступила.

Уехала на Москву.

Залегла в ванночку, вытянула ножки, погрузилась по самую шейку...

Ах, а как бы было бы хорошо разбогатеть !

А как она может разбогатеть ?

Найти себе состоятельного мужчину — мусульманина ?

Здесь на Москве много таких — и чеченцев, и татар.

И те, кто здесь давно, те уже не особо смотрят на всякие религиозные условности.

Это только бабушка Каримэ ей все нашептывала, мол надо мужу невинной девой достаться.

А кстати, бабушка Каримэ очень дружила с бабушкой Наиля и вообще со всей их семьей.

И все говорила Розе, выходи за Наиля, он хороший, и семья у них хорошая.

Ну...

И вышла бы за Наиля.

Жила бы с его родителями в частном доме без горячей воды, без ванной с туалетом на улице.

Вот счастье то !

А Роза теперь точно знала, что счастья без денег и без комфортной жизни — не бывает.

3.

Когда Ирма Вальберс была еще школьницей в старших классах, она по три раза в неделю ходила в бассейн.

Тогда, в те с одной стороны уже далекие, а с другой стороны еще и не столь стародавние времена, она ездила в бассейн на метро до Динамо, а оттуда на трамвае до ЦСКА, и ничего такого особенного для себя в этом не видела.

Ирма, кстати говоря, и в бассейн Москва, что на Кропоткинской — тоже ходила частенько.

А ведь теперь там, на месте бассейна — Храм Христа Спасителя.

Это она к чему вдруг вспомнила ?

Да к тому, что теперь она плавала в бассейне каждый день.

По часу.

И никуда при этом ей ездить было уже не надо.

Потому что двадцатиметровый бассейн был теперь в доме ее нынешнего гражданского мужа.

Вот как жизнь изменилась.

А ведь и тогда, когда она была школьницей, ее семью по московским меркам никак нельзя было отнести к числу бедных. Наоборот, ее отец — Генрих Вальберс был высокопоставленным чиновником, работал в ЦК партии в отделе, находившемся в ведении Арвида Яновича Пельше.

Жили Вальберс в Москве, но в Латвии имели и Рижскую квартиру и домик на взморье, в районе Гарциемс.

Каждое лето юная москвичка Ирма Генриховна ездила в Ригу, где резвилась с соотечественницами на нежном песочке тонкого помола, омываемом волнами Рижского залива. Но всегда чувствовала себя москвичкой. На родном говорила через пень-колода, зная может всего пять десятков слов, "майза, да пиенс", как подшучивал над нею папа — член бюро республиканского ЦК.

Подрастающей Ирме, поступившей уже в университет (естественно, Московский — какой же еще !) было всегда приятно, что в Москве ее все воспринимали как немножечко иностранку. В этом был какой-то особенный ее шарм.

Но когда Латвия отделилась, когда там перестали почитать коммунистов, выяснилось, что ехать на иностранную родину ей с папой совершенно не след. Потому как папу местные новые латвийские власти вообще хотели теперь отдать чуть ли не под суд за так называемый коллоборционизм. Ирма пару раз ездила в Гарциемс, но от поездок этих только пришла в расстройство и теперь предпочитала ездить отдыхать на Мальдивы и в Тайланд.

Так вот...

К чему Ирма все это вспомнила ?

А к тому, что даже во время папиной службы в ЦК партии на Старой площади, Ирма дома бассейна не имела, и в бассейн ездила на метро.

А теперь у ее гражданского мужа — члена правления Алекс-Груп и свой бассейн и такой выводок автомобилей, что Ирма вообще напрочь забыла, как внутри выглядит московское метро. Ее теперь спроси — сколько стоит жетон ? Или вообще — а есть ли в природе жетоны, или в метро пускают по магнитным карточкам ? Ирма бы и не ответила.

Папу, кстати говоря, Игорь — так звали гражданского мужа Ирмы, папу Игорь взял к себе в банк советником в отдел внешних связей. У папы в Прибалтике такие обширные связи остались, что ими грех было не пользоваться ! Генрих Карлович жил все в той же це-ковской сталинской квартире на Кутузовском проспекте, где и раньше. Только ездил теперь на работу не в черной "волге", а в темно-синей ауди с блатными номерами типа "флаг", за которые банк Игоря дал гаишникам такие деньги, на какие иной простой москвич из района Текстильщиков мог бы безбедно жить год, а то и два.

— Хорошо поплавала ? — спросил Игорь, целуя жену.

— Отлично, — ответила Ирма, присаживаясь за стол

— Как дела на телевидении ? — поинтересовался Игорь.

Он вообще всегда живо интересовался ее делами. Так что зря говорят, будто финансисты это зачерствелые сухари без сердца в груди

— Зарайский обещает, что осенью запустит мое новое шоу, а пока так, реклама и немного на радио "Москва-сити".

Она теперь иногда вдруг начинала говорить с сильным прибалтийским акцентом, хотя в школе и в университете всегда говорила на чистом московском диалекте с классическим его "аканием".

Так.

Послушалась совета директора программ одной эф-эм радиостанции, что в таком акценте будет особый имиджевый блеск, стала говорить, закашивая под прибалтку, да и стала потом привыкать. И вот теперь дома с мужем с акцентом говорить вдруг начала. Папа бы на это усмехнулся бы и сказал — "майза-пиенс"*.

Сноска — Майза и пиенс * — (maiza, piens) хлеб и молоко (лат)

Звонил Зарайский.

Игорь умница и молодец.

Никогда — по крайней мере внешне, никогда не проявлял и тени какой-либо ревности. Потому как настоящий, уверенный в себе мужчина не станет дергаться по поводу каких-либо сомнений относительно верности чувств своей жены.

Ирма это знала и позволяла мужчинам открыто звонить ей домой.

Тем более, что если Игорю было бы надо, он бы и ее мобильные номера прослушивал бы с легкостью.

Зарайский сказал, что надо бы подъехать в Останкино, перетереть кое чего и заодно засвидетельствовать главному.

— Я тебя могу подбросить до телевидения, — сказал Игорь, заканчивая завтрак.

— Не надо, я на своей доеду, тем более, что мне потом еще по Москве надо будет туда — сюда в пару мест.

Игорь даже не стал уточнять, что это за места, и к кому в гости она собирается после рандеву с Зарайским.

Совершенно не ревнует, — отметила про себя Ирма.

Они с Игорем познакомились пять лет назад, когда Ирма была на пике своей популярности с ее телешоу на Эн-Ти-Ви-Ар.

Познакомились на Балчуге.

Там пи-арщики Игоря организовали годовщину его Алекс-группы.

Ну, имениннику Игорю сам Бог велел пригласить на танец самую-самую интересную даму вечеринки.

На ней было красное платье от Кардэна, не прет-апортэ, как на некоторых, а оригинальное из Парижа, купленное ей ныне покойным Володей Мигуновым — продюсером ее шоу, потом после разгона правительством команды Эн-Ти-Ви-Ар, перешедшего на канал Норма-Ти-Ви и трагически погибшего год назад. Ирма очень-очень переживала потерю.

Но тогда...

Тогда в тот вечер она была изюминкой бала, а Игорь — был соответственно — принцем, который ну никак не мог миновать если не жестокого аргентинского танго, начавшего, благодаря Шварцнеггеру входить в столичную моду, как некогда вошел в нее ельцинский теннис, то уж обязательного топтания на месте обнявшись, что в студенческие времена они называли танцем-обжиманцем.

Гремел благородным мельхиором джазовый биг-бэнд.

Ее представили Игорю.

Как раз это был Володя Мигунов, кто подвел Ирму к Игорю.

Тот сказал ей пару дежурных комплиментов, де — видел вас по телевизору, восхищен и так далее, а она вдруг, посчитав, что в таком красивом платье ей многое в такой вечер дозволено, взяла пальчиками кисть Игоревой руки и потянула его танцевать.

С вечеринки они уехали вместе.

И вот уже пять лет.

Пять лет без двух месяцев.

Уже разогнали ту ее команду Эн-Ти-Ви-Ар и закрыли то ее шикарное телешоу. И нет уже ее продюсера Володи Мигунова. Но Ирму помнят. Не забыли и вот Зарайский уже нашел богатых спонсоров под новый проект.

Зарайскому конечно далеко до Володи Мигунова.

Но все же он пробивной.

С ним можно работать.

— Может мне вмешаться ? — спросил Игорь, — я могу Гресину слово замолвить, у меня с ним на этой неделе как раз встреча намечена.

— Ну зачем главного нервировать ? — усомнилась Ирма, — через министров на главного нажимать можно тогда, когда дело не идет, а у нас с Зарайским все на мази.

— Ну дай вам Бог, — вздохнув, сказал Игорь, — но ты сама говорила, что Дюрыгин ваш конкурент, и что ваш главный еще не решил.

— У Дюрыгина нет ведущей, — ответила Ирма, — такой ведущей как я, и вообще, хоть и велика Москва, а ведущих моего класса раз-два и обчелся и все уже при деле, кто на первом канале, кто на втором...

— Ну, расхвасталась, — махнул рукою Игорь.

Он уже уходил.

Внизу в холле его дожидались референт Юра Бронштейн и начальник охраны Дима.

— Так не поедешь со мной ? — с лестницы крикнул Игорь.

— Нет, езжайте, я сама, — ответила Ирма.

4.

— Понимаешь, — заглядывая Агаше в глаза, говорил Дюрыгин, — на Москве ведущих с ядерно-атомной харизмой раз-два и обчелся. А без ведущей — ни одно самое распрекрасно задуманное шоу не покатит.

— Понимаю, — сглатывая слюну, кивала Агаша.

Но на самом деле она до конца не все понимала.

Не понимала главного.

Этот сказочно богатый из иного мира из иной цивилизации дяденька — он ее взял для чего ?

Неужели не для того, чтобы трахать ее молоденькую, как это всегда было в том грязном мире, где она вертелась-крутилась свои девятнадцать с половиною лет.

Это непонимание — зачем и почему ее берут в иной блистательный мир — было сродни тому непониманию героев научно-фантастических романов, зачем пилоты летающих тарелок с марса и альфа-центавры похищают нас землян ? Затем, чтобы вживлять в мозг электроды ? Чтобы пить нашу кровь ? Чтобы инплантировать в матку земной девушке свои эмбрионы ? Чтобы забирать донорские органы — печень, мозг ???

Агаша не верила и не понимала.

Или в другом порядке — не понимала и не верила.

Зачем он подобрал ее на городской помойке — этот блистательный небожитель ?

Вот если бы ее позвал к себе в свою дорогую машину старый потный азербайджанец с полным ртом золотых зубов — тогда Агаше было бы понятно, чего от нее хотят.

А тут...

Но Дюрыгин терпеливо объяснял.

— Нету на Москве классных ведущих, это тебе понятно ?

— Да.

— А Новые шоу делать надо ?

— Надо...

— Но ведь телеведущие откуда-то ведь берутся, верно ведь ?

— Верно.

— Так почему не попробовать сделать новую из тебя ?

— Ну, я не знаю...

Дюрыгин глядел ей в глаза и она смущалась этого взгляда.

А про себя вдруг подумала, вспомнив булгаковского пса Шарикова, — ну, свезло мне, свезло...определенно бабка моя согрешила с водолазом... Зачем он взял именно меня ? Вон у него какая красивая женщина с ним была, которой дурно в кафе сделалось... И фигура, и лицо, и вкус...

— Для начала я тебя прокатаю в массовках на тех программах, где смогу договориться с продюсерами, — сказал Дюрыгин, — надо, чтобы ты пообвыклась с камерой, светом, понимаешь ?

— Понимаю, — кивала Агаша.

А недоверчивое девичье сердечко — противоречиво твердило — не понимаю, не понимаю.

Не понимаю зачем.

Зачем все это ?

Если б он захотел ее оттрахать — сказал бы просто, мол давай, я так хочу.

И она бы пошла с ним.

Но он не предлагал.

Странно.

А чего в ней еще хорошего, кроме молодого тела ? Чего в ней такого ценного еще, чтобы с ней возиться ?

Но Дюрыгин не объяснял всего до конца, потому как сам во-первых еще сомневался, а во-вторых не хотел смазать, сглазить, сбить самой Агаше прицел. Она не должна знать, что она Элиза Дулитл, а он ее Пигмалион.

Иначе — она не сможет.

Глава 5

1

— Наглость — второе счастье, — поговаривала бабушка Джона.

А что есть наглость?

И что такое талант ?

Один умный мужчина с которым Джону как то довелось вместе отбывать на предварительном, говорил, что талантливость в русском понимании этого свойства личности это и есть наглость

Мужчину того звали Валерием Сергеевичем, вообще он был бухгалтером, но книжек очень много читал. Так вот Валерий Сергеевич говорил Джону, что еще классик в Х1Х веке писал, де — талантливость вообще присуща русскому человеку, что и отличает его от прочих, и от европейских народов в частности.