Перенос

Я провела с моими детьми и Эдиком чуть больше часа. Элла принесла игрушки, бумагу и цветные фломастеры, и мы все вместе играли и рисовали. Маша нарисовала тётю психолога; до портретного сходства было далеко, но детали её костюма и причёску она передала точно.

— Тебе понравилась эта тётя? — спросила я.

— Да, — ответила моя дочь. — Она очень красивая.

— А ещё что тебе понравилось?

— Печенье!

К нам заглянула доктор Жданова. Она ласково поздоровалась с детьми и сказала, что она — доктор.

— Вы будете лечить маму? — спросил Ваня.

— Да, — ответила она. — Маму мы вылечим, и скоро она вернётся домой.

Она посмотрела рисунки, увидела портрет психолога и засмеялась.

— А это кто так хорошо нарисовал Арабеллу Викторовну?

— Это Маша нарисовала, — сказала я.

— Надо же, как похоже, — улыбнулась доктор Жданова. — Я сразу её узнала. Машенька, ты просто молодец. Ты очень хорошо рисуешь.

Потом она сообщила цель своего прихода:

— Ребятки, я пришла за мамой. Ей пора.

— А вы разве не отпустите меня домой? — забеспокоилась я.

— Вы остаётесь у нас, Натэлла, — сказала доктор Жданова. — Обследование и подготовка ещё не закончены. Но вы не грустите, завтра в это же время вы снова увидитесь с родными на сеансе психологической подготовки.

Такого поворота я не ожидала.

— Что же вы меня не предупредили? Если бы я знала, что не вернусь домой, я хоть приготовила бы еду для детей и мужа! А кто завтра отвезёт детей в школу?

Эдик обнял меня за плечи.

— Натэллочка, ты не переживай. Мы с детьми с голоду не умрём. И в школу я отвезу их сам. Ни о чём не беспокойся.

— Слушай, Эдик, ты только не корми детей чем попало, — вздохнула я. — Если не уверен, что сможешь сам приготовить, лучше сходите в кафе.

Увидев, что меня уводят, Маша кинулась за мной и со слезами уцепилась за меня. Её удалось успокоить с огромным трудом, совместными усилиями Эдика, доктора Ждановой и моими. Ваня держался хорошо, совсем по-взрослому. Я расцеловала мокрое личико Маши, ей вручили коробку печенья и уверили, что завтра она снова меня увидит.

После этого меня часа два проверяли разной аппаратурой, взяли на анализ кровь и спинномозговую жидкость.

— Доктор, когда операция? — спросила я доктора Жданову.

— Полагаю, послезавтра, — ответила она. — До операции вы побудете у нас, и после неё мы тоже два-три дня вас здесь подержим. Нужно будет провести обследование, вы же понимаете.

После обеда доктор Жданова принесла договор в двух экземплярах.

— Ещё раз внимательно прочтите, — сказала она. — Мы внесли кое-какие изменения. Если что-то непонятно, спрашивайте.

Признаться, мои мысли были о детях и Эдике, мне очень хотелось домой. Сердце сжималось от тоски и тревоги. Договор я прочитала машинально и потянулась за ручкой.

— Вам всё понятно? — спросила доктор Жданова.

— Кажется, да, — сказала я. — Да, понятно.

— Вы со всем согласны?

— Да.

— Хорошо, если вам всё понятно и вы со всем согласны, то можете подписывать. Оба экземпляра. Они абсолютно одинаковые, один ваш, второй наш.

— А что насчёт оплаты? — спросила я.

— Вопрос оплаты мы решим с вашим мужем, — сказала доктор Жданова. — Вы об этом не думайте. Вообще ни о чём не думайте и не беспокойтесь.

Я подписала договор, доктор Жданова тоже поставила свою подпись в нужном месте.

— Ну, всё, на сегодня ваши мучения окончены, — сказала она с улыбкой. — Ужин вам дадут в семь часов, а пока отдыхайте. Перед операцией вам нужно хорошо выспаться. За двадцать четыре часа до операции вас кормить не будут, придётся потерпеть. Завтра вы поедите только утром.

Я улеглась в постель, приняв две пилюли — розовую и белую. И меня опять как будто выключили.

В семь был ужин, потом я приняла ванну, и меня одели в длинную больничную рубашку, выдали носки и тапочки. В десять часов ко мне пришла доктор Жданова.

— Увидимся завтра, Натэлла. На ночное дежурство остаётся Элла.

— А можно мне позвонить домой? — спросила я.

— Разумеется. Я скажу Элле, она даст вам телефон.

Эдик разговаривал тихо: дети уже спали.

— Всё хорошо, Натка. Мы живы и здоровы, отлично пообедали и поужинали.

— Машка не плакала?

— Пару раз куксилась, но ничего. Обошлось. Ванька молодец, нюни не распускал.

— Я подписала договор, Эдик. Доктор Жданова сказала, что вопрос оплаты будет решать с тобой.

— Да, Натка, это моя забота, а ты не бери в голову. Кстати, как ты там? Они тебя хоть кормили?

— Да, был обед и ужин. Меня мучили всякими приборами, взяли кровь и втыкали иголку в позвоночник — это называется пункция... Доктор сказала, что операция послезавтра. Эдик, я очень скучаю. Я вас очень, очень люблю.

— И мы тебя любим, Натка. Целую тебя, малыш.

6

Ночь я проспала как убитая — мне опять дали капсулы. Подняли меня в семь утра, до завтрака опять обследовали, зачем-то смотрели глазное дно, потом я минут сорок лежала с облепленной проводками головой, и перед глазами у меня то и дело вспыхивал свет. Когда меня отпустили, от вспышек у меня было зелено в глазах.

Завтрак мне дали в девять. Доктор Жданова сказала:

— Судя по результатам обследования, у вас всё хорошо. Осложнений во время операции быть не должно.

Днём снова приезжал Эдик с детьми, опять была беседа с психологом, мы снова играли. Мои дети в последний раз видели меня в моём привычном облике: доктор Жданова сообщила, что уже завтра у меня будет новое тело. Маша сидела у меня на коленях притихшая, Ваня тоже был серьёзен. Эдик ободряюще улыбался.

— Завтра ваша мамочка родится во второй раз, детки, — сказала доктор Жданова. — Ей будет непривычно, так что поддержите её.

После их ухода она сказала:

— Пора начинать подготовку вашего мозга к снятию информации. Процедура займёт три часа, придётся поскучать.

Голову мне всё-таки побрили. Потом её покрыли гелем без цвета и запаха, поверх которого нанесли прозрачную плёночку. Три часа я провела в кресле под колпаком, похожим на сушилку для волос в парикмахерской. По всей голове чувствовалось покалывание, по спине бежали мурашки, но больше ничего неприятного или странного я не ощущала. Лишь под конец мне стало слегка жарко. После этой процедуры меня сморил сон.

— Операцию мы назначили на девять утра, — сказала доктор Жданова. — Если желаете, чтобы ваши родные были рядом, можете им сообщить. При самой операции они присутствовать, конечно, не будут, но после неё они могут побыть с вами.

— А перед операцией мне можно будет с ними увидеться? — спросила я.

— На ваше усмотрение.

Я пощупала голову.

— Только дайте мне какую-нибудь косынку.

Есть мне больше не давали, разрешили только пить, предупредив, что с восьми вечера и пить будет уже нельзя. Вечером я позвонила домой.

Если бы не капсулы, я бы не сомкнула глаз. Ночь пролетела, как одно мгновение: я закрыла глаза, провалилась куда-то, а уже через несколько секунд услышала голос, ласково будивший меня.

— Доброе утро, Натэлла, просыпайтесь... Сегодня важный день.

Надо мной стояла доктор Жданова — ещё в костюме с блузкой.

— Который час? — встрепенулась я.

— Восемь. Мы дали вам поспать, это вам необходимо.

— А мой муж и дети? Их ещё нет?

Доктор Жданова улыбнулась.

— Ждут вас уже полчаса в комнате для посетителей.

Я подскочила.

— Что же вы меня раньше не разбудили!

— Ну, не надо так нервничать. — Доктор Жданова протянула мне две розовых капсулы и одну жёлтую. — Кстати, примите это.

Я бросила капсулы в рот, натянула носки, всунула ноги в тапочки. Уже в дверях я схватилась за лысую голову:

— Ой, а чем мне прикрыть?

Доктор Жданова протянула мне зелёную шапочку из здешней спецодежды, взяла меня под локоть и сказала строго:

— А вот бежать сломя голову не надо. От препарата, который вы сейчас приняли, вас слегка развезёт. Пойдёмте потихоньку. Если закружится голова, держитесь за меня.

Уже на полпути к комнате, где меня ждал Эдик с детьми, меня начало пошатывать. Мне вдруг стало хорошо, легко и радостно, мне хотелось скорее обнять Эдика и детей, расцеловать их, моё сердце таяло от любви к ним. Я была как будто слегка пьяная.

— Доктор, что за дурь вы мне дали? Я как будто улетаю...

Доктор Жданова, поддерживая меня под руку и за талию, ответила:

— Модулятор эмоций. Вы должны испытывать положительные чувства, а бояться и нервничать не должны.

— Отличная штука, доктор... Почему вы мне её раньше не давали?

— Мы даём этот препарат только непосредственно перед операцией и однократно сразу после неё. Длительный приём может вызвать зависимость.

Она довела меня до двери комнаты, но от дальнейшей её поддержки я отказалась. В комнату я вошла сама, изо всех сил стараясь не шататься. Сердце сжалось от нежности, когда я увидела моих детей и Эдика. Они сидели на диване, Эдик держал Машу на коленях, а она, кажется, дремала.

— Привет, мои родные, — сказала я.

Маша спала на отцовском плече. Эдик шёпотом сказал:

— Умаялся ребёнок. Всю ночь не спала, а в машине начала клевать носом.

— Ладно, пусть спит, — прошептала я.

Я села на диван и взяла к себе на колени Ваню, одной рукой обняла его, а другой — Эдика.

— Я вас люблю, мои родные.

Эдик посмотрел на меня.

— У тебя глаза пьяные, Натка. Тебе что, дали сто граммов для храбрости?

— Нет... — тихонько засмеялась я. — Это... как его... модулятор эмоций. Такая штука, чтобы испытывать положительные чувства. Это очень кстати, а то я сейчас дрожала бы, как осиновый лист.

Я просидела с ними до 8.55. Машка так и не проснулась. Когда за мной пришли, я поцеловала её в губки и поплелась туда, куда меня вела Элла.

Когда я вошла в операционную, слышалось монотонное гудение работающей установки. Доктор Жданова в белой спецодежде и зелёной шапочке ждала меня у стола с "аркой", а на втором столе, за ширмой, уже кто-то лежал. Я вздрогнула, увидев чьи-то босые ноги.

— Кто там? — шёпотом спросила я, садясь на стол.

— Сейчас там будете вы, — сказала доктор Жданова.

С моей головы сняли шапочку. Рука доктора Ждановой заботливо поддерживала меня под затылок, когда я ложилась, а Элла укладывала на стол мои ноги. За ширмой, у второго стола, стояли ещё две фигуры в белой спецодежде.

— Всё хорошо, — сказала доктор Жданова, склоняясь надо мной.

Красные огоньки пульсировали, бегая вдоль "арки" надо мной. Стол был тёплый.

— Доктор, побудьте со мной, пожалуйста, — прошептала я. — Мне с вами спокойнее...

Доктор Жданова кивнула Элле:

— Эллочка, давай сама. — И, ласково взяв мою руку, сказала: — Я здесь, я никуда не ухожу.

Элла отошла куда-то за "арку", я её больше не видела. Она что-то делала там, красные огоньки бегали, за ширмой вполголоса переговаривались, а доктор Жданова, спокойная и доброжелательная, стояла рядом, поглаживая мою руку. Мне хотелось спать.

— Уже начинается? — спросила я.

— Сейчас начнём, — ответила она. — Элла программирует транслятор.

Послышался голос Эллы:

— Готово. Я приступаю, мам.

— Начинаем, Натэлла, — сказала доктор Жданова. — Расслабьтесь.

Красные огоньки начали бегать быстрее, ускоряясь с каждой секундой, пока не слились в сплошную светящуюся полосу. Гудение стало чуть громче. Непреодолимо хотелось спать. Из-за ширмы кто-то сказал:

— Луч пошёл.

Меня выкачивают из моего тела.

Часть 2. Незнакомка

1

Впереди маячит какой-то огонёк, мне не хватает воздуха, как будто мою грудь стискивают железные обручи. Дышать, господи, дайте мне дышать! Мне надо вздохнуть! Освободите мою грудь!

— Стимуляция дыхания, — говорит странный голос, как будто обработанный и изменённый на компьютере. — Увеличить приток кислорода. Натэлла, вдох!

В груди кольнуло, и в лёгкие мне льётся поток воздуха. Длинный, судорожный, хриплый вдох.

— Так, хорошо, Натэлла, ещё! Дышите!

Я дышу с трудом: грудь как будто ещё не совсем свободна.

— Хорошо, молодец! Дыши, дыши, моя хорошая.

Я дышу, груди становится постепенно легче. На лице у меня маска, в неё с тихим свистом струится воздух. Под затылком у меня чья-то рука, мне придают полусидячее положение, поднимают головной конец стола, и он принимает форму шезлонга. Тело тяжёлое, но я себя чувствую. Меня кто-то держит за руку. И настойчивый огонёк мельтешит впереди.

— Натэлла, смотрите на меня!

Рядом со мной доктор Жданова и Элла, а у ног — двое ассистентов. Доктор Жданова светит мне в глаза фонариком.

— Реакция зрачка хорошая. Так, стимуляция щекоткой.

Мне щекочут ступни. Я дёргаю ногами, у меня вырывается вскрик и смех. Дышать становится ещё легче.

— Хорошо, достаточно, — говорит доктор Жданова. — Ширма!

Ассистенты чуть отодвигают ширму, загибают её буквой "Г", полностью закрывая тот стол. Доктор Жданова говорит:

— Ну, с днём рождения вас, Натэлла.

Она держит меня за руку. В её руке — не моя рука, другая, с другими пальцами, бледная, ногти длинные. Я вижу свои ноги — тоже длинные, а пальцы на них — не мои. Раньше у меня большой палец был длиннее всех остальных, а сейчас следующий за ним палец стал длиннее большого.

— Так, Натэлла, следите за фонариком.

Доктор Жданова водит выключенным фонариком вправо-влево, я слежу за ним глазами.

— Хорошо. Теперь давайте проверим вашу речь. Повторите за мной: "Шла Саша по шоссе и сосала сушку".

Я двигаю губами, языком, я говорю, но слышу странный, чужой голос:

— Сла Шаша по шоссе...

— Так, сделайте вдох, — говорит доктор Жданова. — И несколько раз высуньте и спрячьте язык.

Я вдыхаю, высовываю язык.

— Пробуйте ещё раз. Медленно, проговаривая каждый звук.

Я говорю:

— Шла Саша по шоссе и сосала сушку.

— Хорошо, — улыбается доктор Жданова.

Странно, как будто я где-то уже слышала этот голос. Вот только где? Мне очень хочется пить. Рот сухой, язык шершавый. Мне дают выпить воды, я выпиваю всё и прошу:

— Ещё...

Мне дают выпить ещё несколько глотков, и доктор Жданова говорит:

— Пока хватит. Чуть позже попьёте ещё.

Мне дают капсулы. Пока они тают во рту, мне помогают сесть и спустить ноги на пол. Ассистент надевает мне белые носки и тапочки. Подкатывают кресло-каталку.

— Куда мне сейчас? — спрашиваю я.

— В палату, — отвечает доктор Жданова.

Мне помогают встать, поддерживая под руки. Выпрямившись во весь рост, я смотрю на доктора Жданову сверху вниз. Раньше у нас была не такая большая разница в росте.

В кресле-каталке меня везут в палату. Несмотря на слабость, на душе у меня светло и радостно, хочется смеяться и всех любить. Приятный хмель слегка ударяет в голову, я улыбаюсь доктору Ждановой, идущей рядом, и беру её за руку. Она сжимает мои пальцы и провожает меня так до самой палаты.

Это точно такой же прозрачный бокс, в котором мы видели того мужчину лет сорока. Мне помогают забраться на кровать, доктор Жданова прикрывает мне ноги одеялом. Она такая заботливая и внимательная, и мне хочется её обнять и заплакать от чувств. Я притягиваю её к себе, она смеётся и похлопывает меня по лопатке.