— Вырубай, — произнёс Иван, не в силах слушать ужасную трансляцию. — Да, братишка, с приёмником тут абсолютно так же, как с газетой да мобилой. Полный кретинизм.

Скипидарья спрятала «Альпинист» в сундук и обратилась к дембелям:

— Милые мои соколики, поведайте мне по порядочку, что с вами приключилось. Я же постараюсь отыскать в старинных трактатах способ отсылки вас домой.

— Где ж у тебя трактаты? — подозрительно спросил Старшой.

Гадалка хлопнула в ладоши, и комнату озарил мягкий зелёный свет. Тьма отступила, и близнецы увидели, что все-все стены от пола до потолка уставлены полками. Полки были забиты книгами.

— Сени, говоришь... — пробурчал Егор.

Иван рассказал о сумасшедшем лесном походе, начав со стычки в поезде. Ему пришлось объяснять довольно сложные вещи. Например, что такое поезд, кто такие десантники, зачем нужно пьянствовать дембелю. Старшой справился на «отлично». Особенно пристрастно Скипидарья расспросила о гипнотизёре Перехлюзде. Очень уж он её беспокоил. Упоминание знахарки-травницы из Больших Хапуг вызвало у гадалки добрую улыбку. А вот история с мертвецом, занявшим активную жизненную позицию, на бабку никакого впечатления не произвела. Видимо, такие случаи в этих краях были чем-то обыденным.

— Я так разумею, вы не осознали мига перехода из своего мира в наш, — заговорила гадалка, выслушав Ивана. — Это плохо. С одной стороны, тропинка между мирами не закрылась. С другой, коли закрылась, то следов можно и не найти... Всё, соколики мои, вы пока идите, а я стану искать, что мудрейшие пишут о случаях, подобных вашему.

Старшой проявил практичность:

— А когда?..

— Завтрема, к вечерней зорьке. — Скипидарья уже направилась к полке.

Братья покинули её дом.

— Я уж думал, вы не вернётесь, дяденьки витязи, — осуждающе проныл Шарапка. — Я из-за вас штанов лишился да время потерял. А время, знаете ли, денежки! Минутка — копеечка, часик — цельный рубль.

— И как бы ты заработал? — усмехнулся Иван.

— Да на ровном месте! — Мальчуган явно завёлся. — Прямо сейчас полгривны заработал!

Стараясь не замечать осуждающего сопения Егора, Старшой продолжил подначивать Шарапку:

— Врёшь!

— Пусть лекари врут! Истинно реку, дяденька витязь Иван! Подошёл ко мне боялин...

— Может, боярин?

— Боялин. Ты не понимаешь. Бояле имеют крутой нрав, чтобы все боялись. Потому и боялин. Так вот, подошёл и дал полгривны.

— Просто так?! — вскинул чёрные брови Иван.

— Ну, нет... — Мальчуган замялся. — Он вопрошал, я ответствовал.

— Угу, загадки загадывал.

— Отлезь от малого, — попросил ефрейтор Емельянов.

— Погоди, братан, — сказал Старшой. — Чего-то наш юный коммерсант покраснел. Ну, договаривай, Шарапка, не бойся.

— Про вас он спрашивал, боялин-то, — признался паренёк. — Кто таковы, откуда. С чем к бабушке Скипидарье пришли.

— Врубился, Егор? — хмыкнул Иван и продолжил дознание: — А ты что ответил?

— Почти ничего. Вроде, вы при мне упоминали Большие Хапуги. Потом, воины вы, это сразу ясно. Вот и всё.

— Я за эти сведения и копейки пожалел бы.

— Так то вы, а он — цельный боялин! — протянул Шарап, но натолкнулся на суровый взгляд Старшого и осёкся. — Да скажу я, скажу. Он взял с меня обещание за вами следить и всё ему доносить.

— Молодец! Недаром существует поговорка, что чистосердечное признание облегчает участь. Ну, пойдём, дружок, разменяем твою выручку.

— На кой? — насторожился мальчишка.

Иван покачал указательным пальцем перед вздёрнутым носом Шарапки:

— На нас зарабатываешь, так? Так. Значит, прибыль поровну на троих делим.

— Вот оно что! А ну как я убегу?

— Поймаю.

Паренёк стрельнул глазами в сторону лояльного богатыря-ефрейтора:

— А за меня дяденька витязь Егорий заступится.

— Всегда с удовольствием, — сказал Емельянов-младший, и Шарапка просиял, но тут же скис, когда увалень продолжил: — Всегда, кроме этого случая. Я шпионов и наушников не люблю. Ты малый хороший, не обижайся.

— К тому же, мы все свои бабки оставили у бабки, — скаламбурил Иван.

Так юный Шарапка получил практический жизненный урок: честность — лучшая политика, а молчание — золото. Выбирай, политик ты или финансист.

* * *

Настало время ненадолго покинуть братьев-дембелей и рассказать о городе.

Столица Тянитолкаевского княжества во всём разделялась надвое. Взять хотя бы дороги, ров и крепостную стену. Вирус дуализма не обошёл и терем. С фасада он имел вид палат белокаменных, а с тылу был исполнен из красного кирпича.

Причины тотальной двуличности города, разумеется, коренились в глубокой древности.

Спервоначалу в этих заповедных местах селились охотничьи племена славянов. Славянами их величали оттого, что абсолютно все имена славянов заканчивались на «слав»: Вячеслав, Бранислав, Всеслав, даже Изя и тот был слав. Ещё были Страхослав, Блудослав и прочие Разнославы. Ни о каком Тянитолкаеве они не помышляли.

Город основали князья-побратимы Ослохан Бритый и Слондр Стриженый. Первый возглавлял славное кочевое племя мангало-тартар. Второй был кочевряжским конунгом. Кочевряги — это суровый северный народ, плававший в длинных ладьях и грабивший приморские посёлки. История умалчивает, как и почему Ослохан да Слондр стали братьями по крови. В единственной дошедшей до современных тянитолкайцев песне о легендарных князьях утверждалось, что побратимство было случайным: Бритый сошёлся со Стриженым в бою, сначала рубились, потом стали бороться и соприкоснулись израненными ладонями. «Мы с тобой одной крови», — с оттенком сожаления прорычал Слондр. Ослохан не без остервенения согласился. В память о великом событии новоявленные братья тут же основали город.

Слишком уж своевольными оказались князья Бритый да Стриженый. Ещё бы, каждый был ярким вождём, привыкшим повелевать сотнями. К тому же, жизненные устои мангало-тартар совершенно не совпадали с кочевряжским укладом. Вот отсель и началось разделение во всех областях быта. Ослохан приказал копать ров, Слондр возводил стену. Первый мостил дорогу досками, второй — камнем. Бритый ел руками, Стриженый питался с огромного ножа.

Боевые товарищи князей, а также окрестные аборигены-славяны стали спорить, кто из руководителей лучше.

— Бритый! — кричали одни.

— Нет, Стриженый! — не уступали другие.

Разумеется, дело дошло до поножовщины. И тогда Ослохан да Слондр собрали людей на главной площади и провозгласили двуначалие, опирающееся на боялскую думу.

— Мы учреждаем новое сословие, название коему бояле. Бояле да убоятся нашего гнева и кары богов. Ответствовать боялам потребно за счастие народное и торжище справедливости. Дабы дела вершились к обоюдному согласию, бояле будут собираться в нашем тереме и думать, как бы лучше зажить подданным. Всякое решение думы мы, князья Тянитолкаева, будем утверждать либо налагать на него вот этот скипетр срамной формы, называемый ветом. — Стриженый и Бритый потрясли новыми нефритовыми ветами. — А коль заспорим, то тут уж чьё вето перевесит. Да будет так.

С тех славных пор прошли века, а легендарное уложение с незначительными изменениями выжило и даже было заимствовано некоторыми соседями.

Какие же произошли изменения? Во-первых, наследники князей потеряли одно вето. То ли пропили, то ли просто прощёлкали. Потому князь остался в единственном экземпляре. Во-вторых, исказился смысл боялства. Раньше бояле боялись княжьей расплаты да судилища богов, а ныне народ боялся боял. Недаром ходила пословица: «С боялами знаться — греха не обобраться».

Зажрались, закабанели думцы. Некоторые вообще прекратили ходить на заседания, передав голоса товарищам по партии. Разбогатели боялские семьи, предались корыстолюбию. По-прежнему существовало разделение на две партии — ослов, названных в честь Ослохана, и слонов по имени Слондра. Раз в четыре года бояле устраивали потешные игрища, называемые выборами. Ослы хаяли слонов, а слоны поносили ослов, хотя и тем, и другим, и тем паче народу было ясно, что никакой разницы между слоном и ослом нетути. Звучит парадоксально, но факт.

Бояле дрались за власть, старались добиться большего влияния на князя, для чего хитроумно интриговали, а иногда и тупо воевали.

Человек, который заинтересовался Иваном и Егором Емельяновыми, был наследником старинной боялской фамилии. Полкан Люлякин-Бабский мастерски преодолевал препятствия на пути к княжескому трону, ловко отодвигая соперников, и стоял перед основной задачей — скинуть самого князя.

Что ещё? Боялин Люлякин-Бабский был ослом. В партийном смысле. Более того, он добился главенства в стане последователей Ослохана.

Полкану стукнуло тридцать шесть лет, но выглядел он на неполные тридцать. Ростом был высок, фигурой полон, ликом приятен, хоть и обладал колючим взглядом да рыжей шевелюрой. Как и все мужчины рода Люлякиных-Бабских, Полкан пользовался успехом у женщин, но женился на неказистой девушке из обедневшей боялской семьи Меньжуйских. По этому поводу молодой муж любил приговаривать: «Лучше синица в руках, чем всю жизнь при рогах». Истинные причины брака заключались в том, что Меньжуйские принадлежали к стану слонов. Боялин рассчитывал получить голоса «наследников Слондра».

Вот таким человеком был Полкан Люлякин-Бабский.

С его рук кормилась небольшая армия осведомителей, поэтому он первым из боял узнал о приходе в Тянитолкаев двух странно одетых молодцев. Описание формы дембелей Емельяновых напомнило Полкану немчурийские наряды. Немчурийцы уважали порядок и старались облачаться в одинаковые кафтаны. Лучшие же из людей украшали одежду знаками отличия.

Услышав новость, Люлякин-Бабский принялся ходить по своей хоромине и рассуждать вслух:

— Так-так-так. Пока князь в отъезде, а остальные спят, нужно пошевелиться. Кто они, сии загадочные пришельцы? Военные послы? С миром ли, с войною? В любом случае, надо действовать... — Тут Полкан замолк, ибо известно, что даже у стен есть уши.

Ситуация и вправду сложилась пикантная.

Князь Световар, ныне гостивший в соседнем государстве, где намечалась крупный съезд князей, перед отбытием успел попустить ссору с Немчурией. В принципе, Световар был неплохим правителем. В свои пятьдесят пять лет он всё ещё противостоял боялским заговорам, руководил дружиной и пользовался доверием народа. Только возможно ли углядеть за всем?

Беда, как всегда, явилась, откуда не ждали.

Немчурийский посол, высокий худой человек, которого местные прозвали Аршином, многого не понимал в Тянитолкаевском княжестве. Слово «арш» по-немчурийски обозначало задницу. «Ин» переводилось на здешний язык как предлог «в». «Что же тогда есть слово аршин?» — мучился вопросом посол. В конце концов он решил, что его постоянно посылают, и обиделся. Проголосив ноту протеста, он отбыл на родину, и теперь княжеству грозил военный конфликт.

Световар сначала посмеялся, ведь все знают, что у немчурийцев проблемы с напыщенностью и чувством юмора. Потом князь призадумался и ощутил угрозу.

— Эх, легко было праотцам нашенским! — удручённо воскликнул Световар. — Любого приструнить могли, а кто несогласный — получай ветом по лбу! А тут сплошная саквояжия.

В странном мире, куда угодили Емельяновы, саквояжией звалась известная нам дипломатия. Понятие пришло из парижуйского языка. Сак — это сундук или чемодан, а вояж в объяснении не нуждается.

Воистину, где саквояжия, там уйма зарубежных слов.

Князь Световар не являлся прирождённым саквояжем. Посоветовавшись с боялами, он сочинил письмо немчурийскому кайзеру, где разъяснял роковую ошибку и предлагал не держать напрасного зла.

Люлякин-Бабский считал, что княжеская грамота особой силы не возымеет, ибо немчурийцы народ щепетильный, у них даже зло напрасным не бывает.

И вот прибыли загадочные молодцы — явные посланцы кайзера. Таких следовало числить в друзьях. Боялин Полкан предпринял вылазку, чтобы лично глянуть на визитёров, но ему не повезло — гости сидели у бабки Скипидарьи.

Имя гадалки гремело по всему свету, и Люлякин-Бабский решил, что немчурийцы отправились к ней уж точно не девок привораживать, а вызнавать, кому улыбнётся удача в случае войны.

Народная мудрость гласит, что беда не приходит одна. Перед княжеством действительно маячила не единственная угроза. Кроме резкого ухудшения отношений с Немчурией случилась штуковина посерьёзнее: в окрестностях Тянитолкаева завёлся дракон. Но неожиданный визит пары расфуфыренных молодцев заставил боялина отложить даже проблему дракона.

— Змием займусь завтра, а сегодня во что бы то ни стало завяжу знакомство с басурманами, — процедил сквозь зубы Полкан, раздумывая, не зря ли он потратил полгривны на замухрышку-пацана.

Боялин оставил соглядатая подле бабкиного дома, а сам засел в трактире. Люлякин-Бабский был чревоугодлив.

* * *

Заработок Шарапа пришёлся как нельзя кстати. По прикидкам Ивана, денег хватало на плотный обед и оплату комнаты, ещё и заначка оставалась. Мальчонка свою часть не тратил. Дяденьки витязи кормили, и хорошо.

Дембеля и Шарапка сидели в корчме, ожидая горячую еду.

— Значит, мы в другом мире, братан, — хмуро сказал Старшой.

— Типа того, — безразлично ответил Егор.

— Мне бы твоё хладнокровие, — усмехнулся Иван, подразумевая туповатость брата.

— А толку дёргаться? — пожал широкими плечами ефрейтор. — Не хрен было дверь вагонную открывать.

— Ух ты! Так это я во всём виноват? — недобро сощурился Старшой, и разумный Шарапка поспешил отодвинуться от близнецов подальше.

— Оба, — спокойно произнёс Егор. — Не заводись, братка. Нам выбраться бы... Мы уж двое суток по этой земле топчемся, а дома-то ждут. Мамка, опять же.

— Это точно, — вздохнул Иван.

«Интересно, когда нас хватятся? Хорошо хоть, мы не сообщили, что выезжаем. Мама бы с ума уже начала сходить. Сюрприз, блин, хотели сделать. Вот и сделали», — подумал он.

Моложавая хозяйка принесла снедь — тушёное мясо и пареную репу. К еде подала две кружки пива и одну простокваши. Негоже мальца спаивать.

— Спасибо, — поблагодарил Егор.

— Нам бы пирожков, — добавил Старшой.

Ефрейтор уточнил:

— Да, по три штучки, пожалуйста.

— Ну, и какие штучки тебе потереть? — спросила острая на язык хозяйка.

Егор непонимающе заморгал, а Иван чуть со скамьи не свалился от смеха: