Лесная дорога

Шелис с воздуха сел на одеяло и уставился в землю.

— Шел, треть секунды. Порог. Опасности не было бы даже для трансформированного некроманта.

— А можно ещё потренироваться? — оживился Шел.

— По тебе ФБМ не плачет? Ты бы хоть дрожь унял.

— ФБМ по мне не плачет, исследования и стихийная магия интереснее, — тем не менее, хотя Шелиса и трясло, руки у него не дрожали. Знакомая подготовочка. Боевая, дорийский стиль, — Но выжить тоже хочется. Наверное, вы правы. Я другое проклятие сочиню.

Надо отдать практиканту должное — двойной навев был снят за семь секунд.

Успокоившись, Шел порылся в сумке, и на свет появились два бруска, длинная щепка и моток тесьмы. Умник быстро расчертил новый кусок коры, сплёл из тесьмы что-то замысловатое, положил в сторонку. На кору насыпал травок-иголок, и принялся высекать "живой огонь".

— Попался бы мне криворукий шаман, который это придумал, — сообщил практикант где-то полчаса спустя, когда иголки соизволили загореться, — я бы его проклял.

За "живой огонь" в заклинании отсроченного подъёма мне и самому когда-то хотелось зачаровать разработчиков. К счастью, они умерли много тысячелетий назад, их имён не сохранили даже сказки, и я не знал, кого вызывать с того света...

Шелис сжёг тесьму, то и дело подбрасывая в огонёк разноцветные иллюзии-иероглифы. Торжественно пропел кровожадный детский стишок (интересно, зачем?), небрежным взмахом левой руки рассыпал огонь по ветру (ни искры не осталось), и со всяческими предосторожностями упаковал щепку обратно.

— Артефакт? — поинтересовался я, указав на свёрточек.

— Нет, щепка с аблудки.

Слышал. Есть в лесу такие деревья... пройдёт мимо человек, и заблудится, да так, что из лесу уже не выйдет. Будет думать, что домой возвращается, а ноги сами в чащу несут. В родную деревню придёт — не узнает. Короче, пока лешему взятку не дашь, из леса заблудившийся не вернётся — хоть весь Жёлтый Легион на поиски снаряжай, с лестенями и собаками.

— Шел, чем ты угрожал лешему?

— Я её купил.

— У лешего? С каких пор нечисть позволяет магам заключать выгодные сделки?!

Просто "сделки" нечисть очень даже заключает, но в итоге маг остаётся без сапог и думает, что легко отделался. Обычному же человеку крупно повезёт, если он сохранит все конечности. С ушами, глазами, почками, годами жизни и членами семьи можно прощаться заранее.

Правда, по мелочам договориться чаще всего удаётся. Тот же леший за пару монет охотно покажет заплутавшему магу дорогу домой, но не подведи эфин явиться к нему с просьбой...

— Мне ещё первый учитель объяснил, что если покупать только за наличные деньги и не поддаваться на всякие шуточки с "тем, что на постоялом дворе забыл" и "маленькими услугами", то проблем не будет. Денег, правда, тоже...

— Сомневаюсь. Если бы существовал универсальный рецепт, о нём знали бы все.

— Не поддаваться у многих не получается, — признал Умник, — И нечисть обычно угадывает, кто сломается.

Подумав, я согласился. Ещё вспомнилось, что на дюжину знакомых, оставшихся-таки без сапог, приходится один магистр Эстин Лэнский — тот хвастался древней каменной статуей, честно купленной у кого-то болотного. Не худшая, кстати, статистика.

Подумав ещё, я честно признался: "Шел, я постоянно забываю, что ты не ребёнок. Но объясни, пожалуйста, если у тебя такая хорошая выдержка — нельзя обойтись без мести? Какого вессера ты провоцируешь конфликт с Рунсоном?".

— Не с Рунсоном, а с магом Айнар-из-за-Холмов, нарушившей, кстати, статут. И не конфликт, а небольшой обмен... оплеухами.

Пока я переваривал эту изумительную логику, Шел тихонько добавил:

— Спасибо, что одёрнули, учитель. Со смертным страхом я действительно сорвался.

Не дождавшись ответа, он взял полотенце и убрёл к ручью.

Полчаса спустя я отправился смотреть, не утонул ли практикант на мелководье. Не утонул. Сидел, смотрел на волны, размышлял о чём-то малоприятном. Из воды на мальчика таращились два серебряных глаза со зрачками-щелями. Второй маг нечисти не понравился — серый прочерк разрезал русло пополам и исчез за кустарником.

— Так расстроился из-за одной глупости? (Шелис кивнул) Бывает хуже. Обошлось без эфин-последствий, правда, конфликта я бы не исключал...

— Тарисе хиин лар но шайра эм квен лар но кейве, учитель. То бишь, "с лордами по закону, а с магами по статуту". Не станут они нарушать этикета.

Поверю на слово. Интересно, зачем висскому магу рунсонский придворный этикет?

— Шел, утешать практикантов не в моих привычках, но до настоящего, полноценного идиотизма твои действия не доросли...

— Предлагаете взять за образец навев Lameata на Стреленск?

— Нет, это уже не обычный идиотизм, а клинический.

— А есть разница?

— Публицистику читать надо. Обычный идиотизм — это дурацкая цель или дурацкое средство, а достойный Карской лечебницы — это дурацкая цель и дурацкое средство. Дурость ради дурости. О Хвойницком разброде слышал?

— Да. В школе рассказывали, что какой-то безалаберный восьмикурсник без подручных средств вызвал дух посреди храмовой площади и виртуозно применил "белый ирис", чтобы напустить на людей злобное привидение. А первый учитель говорил, будто один некромант решил объяснить людям, какая сволочь этот благородный Велеслав, и заодно предотвратить повышение некроактивности и возникновение злобной нежити. Но не придумал ничего умнее, чем вытащить дух с того света, — ох, и невинные же глаза были у Шелиса! Чувствую, он прекрасно знает, кто этот "один некромант", — Что именно было идиотским, учитель?

Вроде бы я где-то видел эту ехидную улыбку, но где именно — вспомнить не мог.

— Как видишь, в любой системе ценностей дуростью кажется что-то одно, — я постарался выглядеть невозмутимым. Ухмылка стала ещё ехиднее, — На самом деле, идиотской была цель.

Улыбка исчезла.

— Тогда я усвоил, что многих людей не интересуют первопричины, объяснения и законы мироустройства, и что людям частенько плевать на возможные последствия. Четыре года спустя они стали бы пропадать средь бела дня, и жалобы полетели бы в Совет, Легион, Ветку, Трилистник, городскую стражу и все рыцарские ордена, какие найдутся поблизости... но предотвращение будущих бед сегодня им не нужно.

Ещё я усвоил, что 1) некоторые суеверия полезны, 2) с толпой не поспоришь, 3) левитация плохо совмещается с экзорцизмом, 4) после петли шея долго болит и 5) пункт 2 не относится к архимагам-телепатам.

Шел внимательно меня выслушал, сделал неозвученный вывод (надеюсь, не "Учитель идиот"), и внятно объяснил, что никакой он не Шел. А Шелис, можно Шейэллтис,4 если я не могу выговорить "Шелис" — то Леслав, если "Леслав" слишком длинно — то Лес. Но не Шел, не Лис, ни в коем случае не Леська, а за Лешека можно и мухоморами кашу приправить.

Я вслух подумал, что при таком имени никаких прозвищ не нужно. Умник возразил: "приличных" старорунсонских имён, считая и мужские, и женские, наберётся дюжины полторы — называть ребёнка "Кровавым Мстителем" в наше время никто не будет. "А там сейчас у знати мода. Возможны совпадения."

Оказывается, Умник был на четверть рунсонцем по матери. Может, потому на него не действовало проклятие? В самом проклятии я больше не сомневался: вывод о дипломатических проблемах пришлось с боем вырывать у подсознания, и страна казалась запредельно далёкой, этаким Надоблачным Градом, где все ходят на руках.

Госпожа Сна

Тропа резко свернула влево. Клубок несколько раз подпрыгнул на месте и остановился. За пять дней он уменьшился до размеров человеческого глаза, а лохматостью стал напоминать симанскую кошку. Похоже, всё.

Я перебрал пальцами, и жёлтый шарик исчез.

— Вышел предел дальности. Пора искать деревню...

— Не стоит, учитель. Я эти места знаю. Если сейчас ехать налево — там Сивцовка и Череповецкое болото. От слова "череп". Нам надо прямо, пару километров через лес, потом дорога будет, потом по тропе налево до мор-камня, потом от камня направо, а потом ещё одна дорога на Синяки, а от Синяков на Резинец, а оттуда до Чернобельска дорогу спросить можно. Она петляет немного, но постоянная, и ездят по ней часто.

— А ближайшая деревня где?

— Сивцовка, что ли? Учитель, вы так соскучились по работе?

— С тобой соскучишься! Она что, вымерла?

— Была в процессе.

— У нас крупа кончается, хорошо бы купить. Знаешь подходящую деревню?

— Ворлики вот за этим лесочком. Большое село, окружной центр. Правда, здесь... ну, условно всё. Старосты округи нет, мага нет, врача нет, за налогами раз в год приезжают, да и те по "каменной" сумме. Но там иногда бывает ярмарка, корчма настоящая и ремесленники есть.

Как я люблю ездить через лес напрямую!

Село Ворлики, отмеченное косой доской на гнилом столбе, и вправду было велико по меркам Дикого Удела — дворов сорок. Со средины главной улицы обнаружилась мостовая. Не хватало только пары башенок над хлевом старосты, чтобы почувствовать себя как дома.

На крышке колодезного сруба изобразили "гнутый" крест. Странно, вроде бы, никто не топился. Шелис остался проверять воду на предмет опасных бактерий и (если таковых не окажется) поить коней. От колодца до корчмы было метров пятьдесят, и лучше бы я их пролетел.

Корчма тоже порадовала. Разбирать закорючки на вывеске (то ли иероглифы, то ли бессмысленные линии, обманка для невежд) я поленился — пусть остаётся безымянной. Внутри темно, грязно, и со всех балок свисают веники — прошу прощения, обереги, перевитые "ведьмиными поясами". Не знаю, какой травой было при жизни это сено, и от кого оно должно защитить. Суеверия живучи. Нечисть — тоже: с одной из связок на меня уставилась хитрая мордочка плута вислоухого, или shes lakira. К счастью, я не собирался здесь обедать, а гречневая крупа и корни аира обеззараживаются при варке.

— Никак, Шелис Виренкин!

Я замер, привлечённый знакомым именем.

Две женщины. По одежде — деревенские. Возраст эфин разберёшь — в деревнях старятся слишком быстро, а в Диком Уделе медицина неразвита даже по сельским меркам.

Неужели она говорит о моём ученике? "Шелис Виренкин" звучит не по-деревенски, и смотрит она как раз на мальчишку у колодца...

— Да не! Шелис моего Виньки года на два старше будет...

Первая собеседница презрительно фыркнула:

— Кто ж у колдуна годы разберёт? — заявила она, — Когда им эфин расти не даёт? Ты на лицо глянь, точно он!

— И мало ли, кто на кого похож, — не сдавалась вторая спорщица, — Взять, хотя бы...

— Простите, я слышал, что годы нельзя узнать у взрослых колдунов, а дети растут как обычные люди, — разговор меня заинтересовал, но не настолько, чтобы выслушивать описание внешности всех обитателей округи, включая разумную нечисть. Лёгкий отвод внимания, чтобы не задумывались, с кем откровенничают...

— Пока ворожить не начали, мо, и растут, а там — как эфин положит. А Шелис от лавки, скоко помню, колдун!

— Мальчик не похож на здешнего, — я не лукавил. Светловолосых вокруг что-то не попадалось.

Реплика угодила в цель. Видно, женщина была из породы деревенских сплетниц — начав болтать, не остановится, пока не озвучит биографию жертвы, полную родословную до шестого колена и хронику за сто лет в придачу.

— Ведомо, не похож! Мать у него пришлая, Вирена-то. Вдова, один сынок был, Шелис вон этот, да взял, и утёк. Гидник эфинский. Она всё убивалась, люди говорят — в ногах молила, чтоб остался, а ему что — колдун, ветер вместо сердца...

— И, ведомо, брешут. Ажета говорила...

— Брешут?! Или он от лавки не скаженный?! А как Решку Побреха в родном дворе заблудил? А у Ланки Данеченки корову спортил?! А кузню по брёвнышку размело?! Альша, ты глянь, ведро-то чародейством держит, гидник!

Шелис действительно предпочёл не возиться и поднять ведёрко телекинезом.

— А боженьки, а схуднел-то как, — всплеснула руками жалостливая Альша.

— Ишь, эфинское отродье...

Так... всё необходимое я узнал, а слушать полное жизнеописание "отродья", издание сто седьмое дополненное, с комментариями, не собирался. Развев отвода, и можно идти выяснять детали.

— Шелис, я тут расспросил местных, и узнал, что ты к ним относишься...

— Раньше относился. Условно.

— ...и мать у тебя здесь живёт...

— Не здесь, а в Жабинке, — хмуро ответил Шелис.

Название не вдохновляло, но...

— А что ж ты мне корзину плёл — сирота, мол, родителей не помню?

— Не вам, а вообще. Чтобы в школу взяли.

— Тебя и так бы взяли, — заметил я, — Ладно... думаю, мать тебе обрадуется.

— Нет. Я к ней не поеду.

— Поедем, Умник.

— Зачем?!

— У тебя до сих пор кашель, тебе надо хотя бы две-три ночи провести в тепле, иначе, к Стреленску заболеешь всерьёз. А раз есть возможность пожить в доме, хотя бы и крестьянском, надо пользоваться.

— Но учитель!!!

— Шелис, едем. Хотя, подожди...

На всякий случай я спросил дорогу у проходившего мимо парня с охотничьим луком на плече. С практиканта сейчас станется что-нибудь перепутать, а потом сказать, что раньше так и было...

Тропа на Жабинку кружила и петляла, словно пьяный ветер в сиреневую ночь. Меня предупредили, что прямой путь — пять вёрст лесом, а удобный — одиннадцать дорогой, но лесом я на сегодня был сыт по горло.

Первую треть дороги Шелис глядел на меня с немым укором.

Потом стал ныть — и к началу учебного года не успеем, и практику ему не зачтут, и с матерью он не ладил, и почти не кашляет, и вообще.

Потом вдруг замолчал. Я оглянулся — Шелис опустил голову и уставился на край седла. Лицо практиканта ничего не выражало.

Чего-то я не понял. Что-то определённо было не так, но что? Тень странного прыгала на задворках сознания, дразнила, но выходить наверх не желала.

У обочины был вкопан столб. На столбе висела дощатая табличка, удивительно ровная и гладкая. На табличке каллиграфическими рунами было написано "Жабинка", рунная надпись дублировалась аккуратными иероглифами "жаба" и "деревня", ниже стояло "1 км", рядом — сразившее наповал "0,80 врст". Впечатление несколько портили пять глубоких параллельных царапин в левом нижнем углу.

Что-то определённо было не так.

Тропа вильнула в последний раз, деревья расступились, и перед нами возникла длинная улица. Первые же два дома создали у меня подозрение, что вместо человеческой деревни мы заехали в шерскую куоллу. Дом справа сверкал насыщенной синевой вечернего неба из-за зелёного плетня. Дом слева обходился без плетня, был оштукатурен и выкрашен в бледно-жёлтый (не считая салатовых ставень). Присмотревшись к окнам жёлтого дома, я несколько успокоился: стёкол нет, значит, не шеры.

Я тронул поводья. Рысёнок неспешно дошёл до угла жёлтого дома и остановился. За углом оказалась пристройка, а в ней дверь. Справа от двери к стене прислонялась лестница, на лестнице спиной ко мне стояла рыжеволосая девушка в мужской одежде. Над дверью красовалась вывеска — знакомые каллиграфические иероглифы, "Чёрная рябина, корчма". По обе стороны от вывески приколочены две узкие полки...