Я посчитала за лучшее заткнуться и не провоцировать ее, потому что, кажется, я и так ее разозлила. Она так и метала взглядом стрелы и молнии, едва сдерживаясь, чтобы меня не ударить.
Я найду другой способ, клятвенно пообещала я себе. Другой способ, он обязательно должен быть!
Я еще успела сформировать в своем сознании мысль о побеге, когда увидела, как мимо нас прошла толпа, состоящая из девушек, среди которых я видела и совсем молодых, на вид им не было и шестнадцати лет, и десяти мужчин на вид не старше двадцати пяти.
Они как раз проходили контроль, когда я заметила их.
— Неужели и они, — я кивнула в сторону проходящих мимо девушек, — тоже продаются?
Моему изумлению не было предела. Я ошарашенно смотрела на них и не верила своим глазам.
Мария же даже не взглянула в их сторону, пройдя контроль и величественно прошествовав в ложе, предназначенное для Скупщиков и сделав мне знак следовать за ней.
Как завороженная, я вошла в большое тусклое помещение, ощущая, что ноги задрожали.
Это какой-то кошмар, плохой сон. Я сейчас проснусь в своей квартирке в Праге, и все будет, как прежде.
— Здесь всё продается, Каролла, — запоздало ответила она на мой вопрос, заставив меня вздрогнуть от неожиданности, и остановилась в дверях. — Всё, что движется, пользуется особенным спросом.
Я уставилась на нее, приоткрыв рот.
— Что за бесчеловечность! — невольно вырвалось у меня. — Как можно было допустить подобный бес...
И в мгновение ока оказалась прижатой спиной к холодной стене.
Мария, стиснув ладонями мои щеки, зашипела в лицо:
— Не стоит здесь говорить о человечности, ты и понятия не имеешь о значении этого слова здесь! — она наклонилась ко мне еще ниже, так низко, что ее горячее дыхание едва не проникало внутрь меня. — Здесь нет человечности, гуманности, совести, жалости... Какие еще слова прячутся в твоем лексиконе? — она сильно сжала мой подбородок, и я поморщилась. — Здесь есть лишь жесткость, безжалостность и насилие в любом, даже самом жутком своем проявлении. Балом здесь правит лишь один закон, — закон подчинения! Своему господину, ибо только он один теперь будет решать, жить тебе или умереть, — она с силой дернула мой подбородок и отстранилась. — Забудь о том, что ты знала, что видела, о чем слышала раньше, все это осталось в прошлом. Ты туда никогда не вернешься, — ее темные глаза, казалось, стали еще темнее. — Это — другой мир, деточка. Твоя жизнь здесь не стоит ни гроша, и вскоре тебе придется в этом убедиться. Всё поняла?! — рыкнула она мне в лицо и отстранилась лишь тогда, когда я зачарованно кивнула.
Сильно и больно дернув мою руку, она потянула меня к ложу Скупщиков, чтобы подготовить к аукциону. И я смиренно последовала за ней, понимая, что у меня просто нет выбора.
К аукциону меня нарядили чуть не как новогоднюю елку. Разукрасили, как импортную игрушку, как куклу, выставленную на продажу!.. И мне лишний раз пришлось напомнить себе, что я и так выставлена на продажу. Какому-то озабоченному ублюдку, извращенцу...
Осмотрев с ног до головы мою худенькую фигурку, облаченную в столь откровенный наряд, состоящий из полупрозрачной, летящей накидки, напоминавшей пеньюар, лилового цвета, Вальтер, навестивший меня перед выходом на Арену, сказал, чтобы волосы оставили распущенными по плечам и спине.
— Они должны будут привлечь покупателей, — пояснил он для Марии, придирчиво оглядывая меня. — Сделаем на это ставку, вдруг не прогадаем, — он пожал плечами. — Только лицо у нее слишком бледное... — проворчал он, жестко хватая меня за подбородок. — И этот шрам на полщеки, — поморщился он. — Ну, ладно, что сделано, то сделано, — выдохнул он и, дав своей подчиненной последние указания, вышел из комнаты.
Мария подошла ко мне и приказала сесть в кресло. Начала расчесывать мои волосы.
Мое сердце бешено стучало в груди, готовое вот-вот вырваться наружу. Ладони вспотели.
— Кому меня продадут? — гортанным шепотом спросила я, не глядя на девушку и до боли сжимая ладони.
— Я не знаю, — коротко бросила та. — Кто даст больше.
Я сглотнула и поджала губы, стараясь выровнять участившееся дыхание.
— Князей сегодня на аукционе нет, — сказала она, бросив на меня быстрый взгляд. — Но тебе и не стоило рассчитывать на то, что кто-то из них может позариться на тебя. Слишком ты... не такая, как им нравится, — она пожала плечами. — Хотя, кто знает, что у них на уме.
— А кто... сегодня есть? — отважилась спросить я.
— В основном мелкие торговцы, промышленники, кое-кто из дворянства и местной элиты.
Я снова сглотнула. Одним словом, — извращенцы высшего сорта!
Может быть, еще есть возможность?..
Но возможности не оказалось. Словно догадавшись, о чем я думаю, Мария заставила меня встать.
— Пошли, — сказала она жестко. — Твой выход.
Все, происходившее в течение следующих десяти минут, я помню смутно. Огромная арена, отчего-то напомнившая мне Колизей наличием зрительных мест по окружности. Целая толпа народа, слившаяся в одно серой пятно, сотни плотоядных мужских и женских глаз, скользящих по мне липкими взглядами.
И голос ведущего аукциона. Громкий, звучный, противный, он резал мне слух, и я хотела зажмуриться.
— Лот номер 1831, дамы и господа!
Лот номер 1831?! Товар, выставленный на витрину магазина!
Все в моей душе перевернулось от этих слов. Я дернулась, покачнулась, едва не упав, но чудом устояла на ногах. Сжалась, втянув плечи, и испуганно пробежала взглядом по собравшимся вокруг меня людям.
— Девушка брюнетка двадцати четырех лет от роду, глаза зеленые, рост сто шестьдесят сантиметров, — продолжал руководитель аукциона. — Начальная цена — одна серебряная монета!
— Одна серебряная монета! — раздался из толпы мужской голос.
Я вздрогнула, стараясь выхватить мужскую фигуру, заявившую начальную стоимость.
— Две монеты серебром, — последовала тут же иная заявка, более спокойным, размеренным тоном.
— Две монеты, дамы и господа! Кто даст больше? Ну же, кто больше? Девушка, брюнетка...
— Три монеты!
Я снова вздрогнула, тяжелое дыхание вырывалось изо рта.
— У нас есть три монеты от господина Сайласа! — воскликнул руководитель аукциона. — Кто даст больше? Посмотрите, какие у нее великолепные волосы! — он подошел ко мне и дотронулся до них руками, потянув.
— Четыре серебряных! — выкрикнул кто-то из толпы, и мне показалось, что этот голос я уже слышала.
— Четыре монеты, вот это да! А кто же даст больше! — мужчина наклонился ко мне и втянул аромат моих волос носом. — Ммм, — промычал он на публику, — пахнет цветами... Кто-то даст пять?
— Пять!
— О, господин Сайлас! — воскликнул руководитель. — Пять монет, уважаемые. А кто даст шесть? За такое милое сговорчивое создание, хрупкое, как тростинка! Я услышу сегодня шесть серебряных?!
— Шесть!
— А семь, дамы и господа? — тут же затараторил мужчина. — Семь монет, господа, за такую крошку!..
— Семь монет серебром.
Мой мозг разрывался от напряжения, сердце барабанило в груди молоточком. В ушах стоял шум. Я уже не успевала следить за тем, кто стоит за цифрой, и просто невидящим взглядом смотрела перед собой.
— Восемь монет!
Грудь обтягивает плотным кольцом металла, мешая дышать.
— Девять!
Все вокруг меня начинает кружиться.
— Даю за нее десять!
Тошнота подступает к горлу острым болезненным комком.
— Двенадцать! — грубый голос врывается в мое сознание и остается в нем жужжащими насекомыми.
Я стараюсь сдержать рвущийся изнутри моего существа стон отчаяния и безнадежности.
— Кто-нибудь даст больше? — спрашивает руководитель аукциона, оглядывая зал. — Тринадцать? Никто не желает приобрести это милейшее создание, дамы и господа? — окинул внимательным взглядом аудиторию. — Двенадцать серебряных — раз! — провозгласил он. — Двенадцать серебряных — два! — брови его с удивлением поползли вверх. — Неужели никто не предложит больше?
Мое сердце сжалось, пульс забился внутри оглушительными ударами.
— Двенадцать серебряных — три! Продано!
Продано!..
Оглушительный взрыв внутри меня. Разлетаюсь на части, бьюсь, распадаюсь, умираю...
Я продана. Продана, как вещь, как игрушка для забав и развлечений, как тряпичная кукла...
Воздуха стало не хватать, в ушах зазвенело, а перед глазами — зияющая своей неизвестностью темнота.
И я поняла, что вот-вот упаду в обморок.
5 глава
Дверца захлопнулась
Как много нужно времени, чтобы поверить в то, что когда-то считал ложью, и что сейчас предстало перед тобой неоспоримой истиной? Ужасающей и поражающей воображение истиной?! День, два, месяц, год? Вся жизнь?!
Мне хватило и пяти минут. Даже, наверное, меньше. Мне хватило тех мгновений, когда я услышала роковое слово, произнесенное руководителем аукциона. Равнодушное и пустое, лишенное эмоций и чувств. Всего одно слово. Если бы оно не значило для меня так много!
Продано!
То, что казалось бессмыслицей, безумием, противоречием моих убеждений вдруг превратилось в пыль, растворяясь в чаше, наполненной бессердечной правдой, ударившей мне в лицо потоком горячего воздуха. Я продана! Какому-то безумцу, вообразившему себя, как и многие здесь, едва ли не богом. Человеку, которому я досталась словно в подарок. Хозяину. Повелителю. Господину. Как служанка. Нет, хуже. Как рабыня! И никому не было до меня дела. Я превратилась в ничто.
Одни здесь правили, обладая неслыханной властью не только в своем мире, но и за его пределами, в мире моем. Другие им подчинялись, не смея слова поперек сказать. Распоряжались ли они аукционом, искали ли и находили новых жертв, избивали ли и уничтожали морально, вбивая внутрь тебя ту истину, в которую слишком сложно было поверить. Всё это не было важно, не сейчас. Главным было одно — я оказалась среди этих безумцев. Совсем одна. И я была среди них никем.
И я знала, что они все, эти безумные, безразличные ко мне и уверенные в своей правде люди, — правы. Они правы — а не я. Потому что в этом мире царили свои законы. Антигуманные, бесчеловечные и жестокие законы выживания, и против них я пойти не могла. Это был уже не мой мир. Чужой, другой, странный и жестокий мир со своей истиной. И в этой истине я была никем. Я была рабыней, купленной для забав и развлечений. Кому?.. На какой срок?..
Сколько я продержусь, чтобы не сойти с ума?! Чтобы выдержать то, что мне уготовили безумцы? Чтобы спастись?! И есть ли шанс на спасение?.. Единственный шанс вырваться из замкнутого круга и вновь обрести свободу? Я верила, что этот шанс у меня есть. И пока я видела вдали мерцание света, я верила в то, что мне удастся бежать. Когда-нибудь... Обязательно. Пусть не сейчас, но позже. Я сбегу!
Даже когда Вальтер, сияя улыбкой на пол-лица, ввалился после аукциона в комнату, куда меня привели, и, небрежно прислонившись к дверному косяку, пробасил, чтобы я собиралась, я все еще лелеяла мысли о побеге. Глядя в его безразличное лицо и искрящиеся глаза, хотела вцепиться в кожу ногтями, но сдержанно сжала руки в кулаки, усмиряя свою ярость.
Я убегу отсюда. Обязательно убегу! Как обещание, как клятва, как молитва. Я повторяла ее себе каждую секунду, чтобы не сломаться, чтобы не сломиться, чтобы не поддаться силе властителей и не умереть. И я верила, что еще есть шанс на спасение.
Но шанса у меня не было, ни единого. Мария была права, в этом, как и во многом другом. Мне бы не удалось сбежать. Как жаль, что тогда я еще верила в чудо! Верить было нельзя.
Когда Вальтер зашел ко мне во второй раз, чтобы проводить к моему... хозяину, я сидела в кресле, пустым взглядом уставившись в окно, но при его появлении обернулась.
— Тебя ждут, детка, — подходя ко мне, заявил он и схватил меня за локоть. — Ты была хороша на аукционе. Не ожидал такой прыти и отдачи, — причмокнув, проговорил мужчина. — Думал, что на тебя не будет спроса, а тут такая удача!
Я почувствовала в себе дикое желание послать его к черту, но прикусила язык.
Вальтер гадко и приторно ухмыльнулся и я, вывернувшись из захвата его руки, отскочила в сторону.
Мужчина мгновенно помрачнел, глаза его сузились, превратившись в черные щелочки.
— Не зли меня, девочка, — с угрозой в голосе сказал он, глаза его потемнели, брови сошлись на переносице. — Все это время ты была послушной малышкой, продолжай ею быть и дальше, иначе пожалеешь.
Я ему поверила. Знала, что пожалею, если что-то пойдет не так, как нравится ему или тем извращенцам, что меня окружали, но позволить сломить себя и стать покорной игрушкой в руках рабовладельца была не намерена.
— Одевайся! — грубо рыкнул на меня Вальтер, потеряв терпение от моего возмущения. — За тобой скоро приедут. Белый цвет подойдет, вот платье, — он швырнул мне какой-то сверток. — Надеюсь, Михаэль будет доволен выбором и не разочаруется, — он окинул меня быстрым взглядом и, видя, что я не двинулась с места, рявкнул: — Живо, я сказал!
Вздрогнув всем телом и передернув плечами, я сглотнула. Ничего иного, как подчиниться, мне не оставалось.
Меня вывели из здания, накинув на волосы темную вуаль, и посадили, почти запихнув на заднее сиденье, в черный автомобиль, полностью тонированный, перед этим завязав глаза и связав руки.
— Это для твоей же безопасности, девочка, — пробормотал Вальтер мне на ухо, и я невольно увернулась. — Надумаешь сбежать, тебя убьют, а мне бы этого не хотелось, — он вздохнул и, уже закрывая дверцу, сказал: — Я бы, может, оставил тебя себе, да только Сабине это вряд ли понравится.
Я не стала спрашивать, кто такая Сабина, хотя предполагала, что это та самая жена, о которой упоминала Мария.
Ну, и черт с ней. Черт с ним, с Вальтером! Пусть провалится на месте за то, что сделал со мной! Неужели он думает, что я не буду пытаться сбежать!? Как только представится возможность, как только окажусь на свободе... Полиция узнает, что происходит! Они узнают. Они схватят преступников, накажут!.. И никто не спасет их от суда! Я надеюсь.
Вальтер ушел, не прощаясь, я услышала его отдаляющиеся шаги и, попытавшись высвободиться из захвата веревок, услышала, как хлопнула дверца машины. Почувствовав появление в салоне еще одного человека, я напряглась.
— Кто здесь? — голос звучал глухо, и я испугалась его непривычного звучания.
— Водитель, — коротко бросил грубый мужской голос. — Мне велено доставить тебя к Михаэлю. Сиди молча.
Я даже не стала спрашивать, кто такой этот Михаэль, о котором уже упоминал Вальтер, без сомнения это был тот, кому меня продали. Тот, кто заплатил больше, чем остальные, за такую, как я. Сумасшедший богач, один из той самой элиты, что правила всем и всеми. Один из прочих мерзавцев, занимавшихся работорговлей!
Помню, как радовался Вальтер, что умудрился продать меня за столь солидную сумму. Двенадцать серебряных!
Кто бы мог подумать, что я буду стоить столь ничтожно мало!? Кто бы мог подумать, что я вообще могу быть продана!? Как товар, как вещь, как игрушка! Но я и была ею, теперь была. Этой самой игрушкой в руках кукловода.
