Скука прекрасной Бурруджун

А ничего более не происходило.

Дамы вздохнули.

— Мона, вели передать этому человеку три пальца серебра, — сказала Бурруджун. — И пусть он сообщит, если соберется куда-то уехать из города.

Мона-дар-Ушшада кивнула. Деревянную палочку с бисерным хвостом, которой полагалось играть в "цепь небылиц", Лали-наан-Шадиш передала следующей даме. Шиане-дар-Асана со вздохом поклонилась, принимая палочку, и заговорила.

— Мой племянник служит в дворцовой охране, через него я узнала имена стражников, чья смена была в то время, когда сокровищницу ограбили...

— А разве уже знают точный час? — живо спросила Бурруджун.

— Пока не знают, но предполагают, что это было после часа Утки и до часа Окуня.

— То есть целых четыре часа до полудня этот срок, — вздохнула Ане-мин-Кулум. — Так долго...

Шиане-дар-Асана сурово поджала губы, оскорбленная тем, что ее постоянно прерывают, и дамам стоило многих усилий успокоить ее и уговорить вернуться к рассказу.

— Стражникам этим дали столько палок, что они сейчас еще лежат. В помещениях для слуг во дворце, хотя из стражи их выгнали, но господин Мин-Раге постоянно справляется, то об одной, то о другой подробности дела, так что их еще не вышвырнули вон, — Шиане-дар-Асана покачала головой. — Я послала служанок якобы поухаживать за их ранами, и между делом разговорить.

История первого стражника,

поведанная дамой Шиане-дар-Асана

Леене родился слабым, хилым ребенком, и мать называла его нелюбимым последышем, бранила злыми словами — затем, чтоб духи болезни оставили его, подумав, что и так ребенку несладко на свете.

Хоть болезни и отступили прочь, и Леене вырос крепким юношей, но счастье к нему так и не приходило, одни неудачи преследовали. Вот раз, казалось бы, повезло, устроили стражником во дворец — да видно, только затем, чтоб еще более несчастным стать.

Мать, правда, говорила, что все беды его — только искупление, которое он за свою жизнь платит. Жрецы из храма Взлетающих ввысь говорили, что ребенок долго не проживет, но мать отстояла, отмолила.

Как хорошо, что до этого позора она не дожила, не видела, как сын потерял лицо, упустив вора, ограбившего казну правителя...

А ведь ничего не предвещало.

Тихие дни стояли, у казначейских свои какие-то дела были, то полдня пусто, то снуют туда-сюда. А Леене последнюю дюжину дней на стражу только к казне ходил — на повышение шел, и уж обещали ему, что назначат стражем личных покоев в Стальном дворце.

И вот поди ж ты.

Да, приходил господин Иш-Саронна. Почитай каждый день, то один, то с каким-нибудь сопровождающим. Его накидка так примелькалась, что порой и не проверяли его пропуск — что уж каждый раз смотреть, небось не поменяется.

И в то утро был, два раза. Первый раз Леене не застал — он как раз торопился на смену с другим стражником, и господин Иш-Саронна шел им навстречу. Это было до часа Мыши, а второй раз когда случился, Леене не помнит, потому что людей было много, кто мимо ходил. А господин Иш-Саронна торопился, так что они и пропуск не проверяли, он зашел и вышел почти сразу.

Кто еще был? Нет, господин Иш-Саронна один приходил, и Леене подумал, что он болен — как-то ссутулился, да все по лицу рукавом проводил.

Теперь-то понятно, боялся, что остановят с награбленным.

А такой господин был суровый, еще и отчитать мог, ежели казалось ему, будто завязки на доспехах ослабли, или шлемы не отчищены как надо.

Все ж в народе верно говорят, за злом к другим свои недостатки скрывают.

История второго стражника,

поведанная дамой Шиане-дар-Асана

Да не человек это был, а хвост от ящерицы. Са-Длиннорукий всегда так думал, и оказался прав.

Не нравился ему этот господинчик. Молодой, да нос дерет, куда уж там господину Мин-Раге, которой хоть рангом-то повыше был, а завсегда и кивнет, если узнает. Господин Иш-Саронна плывет мимо, ну будто павлин, еще и придраться может... то есть, мог... ну, да не обидится его дух на эти слова. А господин Мин-Раге — нет, никогда так не делал. Принц Аину разве что больше него придирался да важничал, но ему можно — все же брат правителя Шашатаны, и начальство как-никак.

А в тот день... ну да, приходил господин Иш-Саронна. Юркнул мимо и сразу вышел. Один приходил, хотя в то утро много кто мимо мелькал, но в их смену внутри побывали только двое — принц Аину и господин Иш-Саронна.

Са-Длиннорукий точно не помнил время, но это было после того, как за рекой прозвонили третью утреннюю молитву в храме Падающих теней, и до того, как пробил час Зайца.

— А вот это очень интересно, — тут же сказала Бурруджун, едва Шиане-дар-Асана умолкла. — Этот Са-Длиннорукий хоть и выказывает слишком много неуважения, но весьма приметлив. Когда звонят третью молитву в этом храме?

Дамы переглянулись — никто не помнил.

— Узнайте, — нетерпеливо приказала прекрасная госпожа. — И вот еще что... Раране, вспомни-ка, когда вы встретили покойного господина в то утро?

Сестры переглянулись: тогда они обе слишком увлеклись разговором, чтобы следить за временем.

— Что ж, — верно истолковав их виноватые поклоны, произнесла Бурруджун. — Тогда ты, Мона. Когда тебе принесли письмо с жалобами от господина Иш-Саронны? Их принес его слуга, о котором шла недавно речь?

— Я не знаю его имени, — ответила Мона-дар-Ушшада, — но и в самом деле, это был тот самый мужчина, который всегда ходил по поручениям покойного. Я не помню точного времени... разве что это произошло до полудня.

— Хорошо, и это тоже следует записать, — приказала госпожа. — Когда будете передавать ему серебро, узнайте, не помнит ли он, как и когда господин писал эти письма... Кто будет рассказывать следующим?

— Если позволите, то я, прекрасная госпожа, — поклонилась Гу-иш-Равата и приняла палочку. — Я послала служанок поспрашивать, мог ли кто-то в то утро проходить...

Госпожа вдруг подняла руку, останавливая ее.

— Мы допустили ошибку, — медленно сказала она. — Нужно было не только о том утре спрашивать...ах, что же я не подумала сразу...

— И о вечере ведь тоже нужно было, прекрасная госпожа? — подхватила Мона-дар-Ушшада.

— Разрешите нам, — попросили сестры Мин-Кулум. — Завтра днем мы попробуем что-нибудь узнать.

— Не забывайте, что ваше любопытство не должно выдавать ваших намерений, — строго напомнила Мона-дар-Ушшада. — Выдумывайте любой предлог, но...

— Думаю, их любопыство и так сойдет. Юности свойственно интересоваться страшными вещами, — сказала прекрасная госпожа, а девушки в некотором смятении согласились.

Страшных вещей они побаивались — как это и пристойно молодым дамам, — но признаться в этом госпоже они не посмели.

Затем Бурруджун попросила Гу-иш-Равату отложить свой рассказ до следующего вечера: ночь была уже глубока, и многие дамы едва сдерживали зевоту.

Обещания принца

На следующий день прекрасная госпожа послала одну из дам с письмом принцу Аину. Она долго раздумывала над ним, советуясь со старшей дамой — у принца была репутация ветреного и легкомысленного юноши, и потому женщины не хотели никаким образом обнадежить его или дать ложный намек на расположение госпожи. А спросить они хотели всего лишь одно: если в то злосчастное утро принц Аину был в сокровищнице, не он ли обнаружил пропажу, и когда это произошло.

Однако, к их досаде, получив письмо, принц Аину незамедлительно явился в Серебряный дворец, хотя прекрасная госпожа просила всего лишь краткой записки с ответом, подчеркивая, что не рассчитывает на большее.

После того, как слуга принца сообщил о его приходе, среди дам поднялась суматоха. Гостя устроили на внутренней террасе, установили несколько перегородок и подали скромное угощение, от которого он отказался.

— Признаться, я был удивлен, получив подобное послание, — заметил принц Аину, как только шорох платьев за перегородками утих, и он рассудил, что дамы устроились и слушают.

Бурруджун и Мона-дар-Ушшада переглянулись, и старшая дама заговорила, передавая слова прекрасной госпожи, приличные случаю. Принц учтиво поклонился и попросил передать ему ишунскую цитру.

Играть он, однако, не стал, сидел некоторое время неподвижно, глядя на сад, разбитый у дворца. Его тонкий изящный профиль не оставил дам равнодушными, они шептались, восхищенно вздыхая, пока Мона-дар-Ушшада не призвала их к тишине.

— Я имел несчастье побывать в сокровищнице в тот день, — сказал тем временем принц Аину. — Но не я обнаружил пропажу. Если меня не подводит моя скудная память, то и диадема, и поручи лежали на своих местах. Разве что я был удивлен тем, что они не убраны в ларцы, и указал на это своему слуге... но, как прекрасной госпоже известно, эти бездельники выполняют указания не сразу, и потому когда он явился через пару часов с чиновником из казначейства, чтобы прибрать, то и обнаружил пропажу. Кажется, я был там на исходе часа Мыши. Впрочем, я могу как всегда ошибаться.

Он вздохнул, тронув струны.

— Были мои слова интересны вам, прекрасная госпожа? — спросил он. — Увы, я не могу ничего более прибавить.

— Благодарю вас за труд и беспокойство, принц. Ваш рассказ был крайне увлекателен.

Бурруджун ответила сама, негромко, но твердо. Принц Аину рассеянно улыбнулся и покачал головой. Длинные тонкие пальцы его пробежали по струнам, и он стал наигрывать "Не придет весна к старому дереву".

Дамы в молчании слушали песню, а Шиане-дар-Асана даже украдкой утирала слезы, так проникновенно звучали струны цитры. Не прерывая игры, принц Аину снова заговорил.

— У моего брата мятежная душа, — сказал он. — Все эти условности, обычаи... он соблюдает их только затем, чтобы не волновать двор. Его сердцу они не нужны. Признаться, когда мне сказали, кто стал его избранницей и что о ней говорят ее дамы... я был опечален. Мне казалось, что брату нужен тонкий и хрупкий цветок, чтобы склонить его к дому и к важности традиций.

Принц Аину говорил совсем тихо, и невольно дамы придвинулись ближе, чтобы расслышать. Хотя слова его были неприятны, зла в них не звучало. Бурруджун только вздохнула, вспомнив то время перед церемонией свадьбы, и Мона-дар-Ушшада поднесла рукав к губам. Как она и боялась, их высокородный гость переходил границы учтивости, затрагивая подобные темы. Удивительно, с какой готовностью и легкостью он откликнулся на странную просьбу Бурруджун — не затем ли, чтобы иметь предлог прийти сейчас? Ах, узнать бы, что у него на уме, думала Мона-дар-Ушшада, даже не представляя, какими словами можно будет вежливо отказать принцу, если он вдруг вздумает нарушить приличия еще больше.

Но тревоги Моны-дар-Ушшада были беспочвенны, принц Аину и не помышлял дурного.

— Я ошибался, — продолжил принц. Склонив голову, он смотрел на сад, в котором вечерний туман понемногу укрывал увядшие цветы и кустарники. — У прекрасной госпожи такая же мятежная душа, как и у моего брата, и лучше спутницы для него было бы не сыскать. Я не правитель, и даже не Правая рука, но сделаю все возможное, чтобы никакая скверна не коснулась Серебряного дворца и его обитателей.

Тонкий дрожащий звук струн еще витал над террасой, а принц Аину, учтиво поклонившись, удалился.

Кошка с разноцветными глазами

Изящные белые лапки кошки аккуратно ступали по деревянному настилу мостков. Порой кошка замирала, приподняв лапу и прислушивалась. Осеннее солнце просвечивало сквозь маленькие розовые ушки, беспокойно дёргавшиеся при каждом шорохе.

В этот ранний час перед Серебряным дворцом было тихо, только над рекой перекликались рыбаки, и в храме Падающих теней звучали песнопения.

Мона-дар-Ушшада терпеливо ждала, приготовившись к броску. Вот уже которое утро она выносила лакомые кусочки, подманивая кошку все ближе и ближе.

Можно было бы попросить одну из прислужниц поймать животное, но Мона-дар-Ушшада не хотела, чтобы те потом тайком посмеивались над блажью старшей дамы. Да и грубость их внушала недоверие — схватят изо всех сил...

Кошка косила желтым глазом на кусочки рыбы неподалеку от неподвижной дамы, но подходить близко не решалась: то припадет к земле, чтобы прыгнуть в гущу опавших листьев, то покатается на сухой еще земле под лучами солнца... Мона-дар-Ушшада неотступно следила за ней взглядом и даже отложила в сторону веер, хотя и в такой ранний час рядом мог оказаться кто-нибудь.

И вот кошка совсем рядом, принюхивается и тихонько подходит, прижимаясь брюшком к земле... Бросок — но кошка быстрее, выворачивается из-под пальцев дамы и ныряет под мостки.

Мона-дар-Ушшада вскрикнула раздосадованно, и услышала позади смешок. Залившись злым румянцем, закрыв лицо обоими рукавами, дама и сама поспешила под укрытие перегородок на галерее дворца.

— Постойте! — окликнул ее мужской голос. — Не убегайте, я вам сейчас же поймаю ее.

Молодая женщина невольно остановилась и обернулась, глядя поверх рукавов.

Один из военачальников правителя Шашатаны, мужчина в летах, хотя и не утративший статности и мощи. Одет он был просто, безыскусно, а в волосах, убранных в пучок воина, серебрилась паутина седины. Он едва ли был младше отца Моны-дар-Ушшада, и женщина немного успокоилась, однако же не решаясь согласиться. Ни одной прислужницы не было рядом, но мало ли кто увидит их рядом. Пойдут толки...

Кошка же глядела из-под мостков сердито, блестя разноцветными глазами — один голубой, другой желтый.

Мона-дар-Ушшада коротко кивнула, и отвернулась, не заметив довольной улыбки Дар-Рокко — а это был, разумеется, он. Мужчина отложил свитки, которые нес с собой, и, крадучись, и сам словно огромный горный кот, обошел мостки, отрезая животному путь к бегству. Кошка была быстра, но и военачальник на удивление ловок и стремителен, так что Мона-дар-Ушшада тихонько смеялась, глядя на их сражение, и невольно вскрикнула, когда Дар-Рокко резко бросившись подхватил животное поперек брюшка.

— Что вы, — успокоил ее Дар-Рокко. — Я ее не повредил. У меня дома несколько кошек. Неподалеку стоит храм Зачарованного сада, и там привечают кошек, они по всей округе живут.

Мона-дар-Ушшада вздохнула с некоторой завистью и тут же осознала всю неловкость своего положения. Как же она сейчас возьмет долгожданную добычу в руки, если и рукавов-то от лица не отнять? И не погладить, как ей желалось — слишком уж двусмысленная и неприличная ситуация.

— Возьмите же, — мягко сказал Дар-Рокко и проницательно добавил. — Я отвернусь.

Тихий решительный шорох шагов, короткий возмущенный вопль кошки — и вот уже дама спряталась за неплотной перегородкой, видны только края одежд и несколько длинных прядей поверх. Дар-Рокко помедлил, подобрал свои свитки и оставленный дамой веер и присел на край галереи, будто бы полюбоваться утренним солнцем в переплетении веток цидий.

— Я благодарю вас, — раздался тихий голос из-за перегородки. Тот самый, мягкий, словно перекат камней в горном ручье. — Могу ли я чем-то отплатить вам за услугу?

— Не стоит, — засмеялся Дар-Рокко. — Если вы уделите мне некоторое время, то за приятный разговор я сам буду у вас в должниках. Старику вроде меня часто бывает не с кем поговорить...